– Вы теперь так же свободны, как остальные тосевиты на этой планете? – спросил Золрааг, добавив вопросительное покашливание в конце предложения.
– Если бы было так, англичане не были бы нашими хозяевами, – ответил Штерн.
– Именно так, – ответил ящер. – Но когда завершится завоевание Тосев-3, вы подниметесь до равного статуса с любой другой нацией под нашей властью. Вы получите высшую степень – как это называется? – да, автономии.
– Это не так много, – вмешался Мойше.
– Помолчите! – сказал Золрааг с усиливающим покашливанием.
– Почему? – насмешливо спросил Мойше, поскольку никто из лидеров подполья не выступил в поддержку сказанного ящером. – Просто я правдив, что разумно и рационально, не так ли? Между прочим, кто знает, когда завершится завоевание Тосев-3? Пока что вы нас не победили, а мы нанесли вам порядочный ущерб.
– Истинно так, – отметил Золрааг, и Мойше на мгновение смутился. Ящер продолжал говорить. – Среди тосевитских не-империй, которые нанесли нам наибольший ущерб, есть Германия, которая наносит наибольший ущерб и вам, евреям. Вы теперь приветствуете Германию, с которой боролись прежде?
Мойше постарался не поморщиться.
Золрааг мог не иметь представления об истории евреев, но он знал, что упоминание о нацистах для евреев было подобно размахиванию красным флагом перед быком. Он хотел, чтобы они утратили способность к рациональному мышлению. Счесть дураком его никак нельзя.
– Сейчас мы говорим не о немцах, – сказал Мойше, – с одной стороны, мы говорим об англичанах, которые, в общем, обращались с евреями неплохо, а с другой – о ваших шансах завоевать мир, которые выглядят не так уж хорошо.
– Конечно, Тосев-3 мы завоюем, – сказал Золрааг. – Так приказал Император, – он на мгновение склонил голову, – и это будет исполнено.
Эти его слова не показались разумными или рациональными. Они звучали так, словно их произнес сверхнабожный еврей, почерпнувший все свои знания из Торы и Талмуда и отвергающий любую светскую науку: вера отрицала любые препятствия. Временами это позволяло пережить плохие времена. Временами ослепляло.
Мойше изучал тех, кто захватил его в плен. Видят они ошибку Золраага или ослеплены? Он пустил в ход другой аргумент:
– Если вы выберете сделку с ящерами, то всегда будете для них мелкой рыбешкой. Вы можете думать, что сейчас мы им полезны, но что случится после того, как они захватят Палестину и вы им больше не будете нужны?
Менахем Бегин оскалил зубы, хотя и не в веселой улыбке.
– Тогда мы начнем устраивать им трудную жизнь, такую же, какую устраиваем англичанам теперь.
– В это я верю, – сказал Золрааг, – это будет примерно соответствовать польскому образцу.
Говорил ли он с горечью? Об эмоциях ящеров трудно судить.
– Но если Раса завоюет весь мир, кто будет поддерживать вас в борьбе с нами? – спросил он Бегина. – Чего вы надеетесь достичь?
Теперь начал смеяться Бегин.
– Мы – евреи. Нас поддерживать не будет никто. И ничего мы не достигнем. И тем не менее будем бороться. Вы сомневаетесь?
– Ни в малейшей степени, – ответил Мойше.
Захватчики и пленный отлично поняли друг друга. Мойше был пленником и у Золраага, но тогда между ними лежала полоса непонимания, широкая, словно черное пространство космоса, отделявшее мир ящеров от Земли.
Золрааг не вполне понял, что происходит. Он спросил:
– Каков же ваш ответ, тосевиты? Если вам так надо, если в вас есть сочувствие к нему из-за того, что он – из той же кладки яиц, что и вы, оставьте себе этого Русецкого. Но что вы скажете в отношении куда более важного вопроса? Вы будете бороться бок о бок с нами, когда мы двинемся сюда и накажем англичан?
– Разве вы, ящеры, принимаете решения с ходу? – спросил Штерн.
– Нет, но ведь мы и не тосевиты, – ответил Золрааг с явным удовольствием. – А вы все делаете быстро, не так ли?
– Не всегда, – ответил, хмыкнув, Штерн. – Об этом мы еще должны поговорить. Мы отправим вас обратно в целости и сохранности…
– Я надеялся вернуться с ответом, – сказал Золрааг. – Это не только помогло бы Расе, но и улучшило бы мой статус.
– Нас не волнует ни то ни другое, если только это не поможет нам, – сказал Штерн. Он подозвал охранника Русецкого. – Отведи его обратно в его комнату. – Он не назвал ее «камерой»: даже евреи использовали напыщенные выражения, чтобы подсластить пилюлю. – Можешь разрешить ему навестить жену и сына или только жену, если он захочет. Никуда их не выпускать.
– Ясно. Вперед, – скомандовал охранник, как обычно подкрепляя приказ движением ствола автомата.
Когда они шли по коридору к камере, охранник проговорился:
– Нет, вам никуда выходить нельзя – живому.
– Большое вам спасибо. Вы меня убедили, – ответил Мойше.
И впервые с тех пор, как еврейское подполье выкрало его у англичан, он услышал, как громко рассмеялся его грубый охранник.
По Москве-реке все еще плыл лед. Большая льдина ткнулась в нос гребной лодки, в которой сидел Вячеслав Молотов, и оттолкнула ее в сторону.
– Извините, товарищ народный комиссар иностранных дел, – сказал гребец, выправляя лодку против течения.
– Ничего, – рассеянно ответил Молотов.
Конечно, гребец был из НКВД. Он говорил с заметным «оканьем» – акцент местности вокруг города Горького, превращавший «а» в «о». Казалось, он только что вернулся с пастбища, его невозможно было воспринимать серьезно. Неплохая маскировка, что и говорить.
Через пару минут еще одна льдина натолкнулась на лодку. Телохранитель хмыкнул.
– Бьюсь об заклад, вы захотите доехать до колхоза в «панской» повозке, а, товарищ?
– Нет, – холодно ответил Молотов. Рукой в перчатке он показал в сторону берега.
«Панская» повозка, запряженная тройкой лошадей, медленно пробиралась вдоль берега. Даже русские телеги с их большими колесами и дном, как у лодки, с трудом преодолевали грязь весенней распутицы. Осенью продолжительность сезона грязи определялась силой дождей. Весной же, когда таял снег и лед, грязь всегда была настолько глубокой, что казалась бездонной.
Ничуть не смутившись резкостью ответа, гребец хмыкнул снова. Он демонстрировал искусство управляться с лодкой, уклоняясь от плывущих льдин почти с ловкостью балерины. (Тут Молотов вспомнил о Микояне, который, будучи на вечеринке, собрался выйти под дождь. Когда хозяйка испугалась, что он промокнет, он только улыбнулся и сказал: «О нет, я буду танцевать между каплями дождя». Если кто и мог такое сделать, то именно Микоян.)
Как и большинство расположенных у реки коллективных хозяйств, «колхоз № 118» имел свой шаткий причал – мостки, выступающие от берега к середине мутной коричневой реки. Охранник привязал лодку к мосткам, затем вскарабкался на них, чтобы помочь Молотову выйти из лодки. Когда Молотов направился к зданиям колхоза, гребец остался на месте. Народный комиссар удивился бы, если тот бы последовал за ним. Он мог быть работником НКВД, но наверняка не имел секретного допуска к атомному проекту.
