занялись лошадьми, а сам пошел доложить о результатах операции.
Полковник Мортон Норденскольд выслушал его и одобрительно кивнул.
– Хорошая работа, – сказал он. – Предатели должны знать, что их ждет расплата.
Вероятно, Норденскольд родился где-то на Среднем Западе: в его голосе слышался явный скандинавский акцент.
– Да, сэр. – Ауэрбах ощутил, как его техасский говор стал слышнее – обычная реакция на северный акцент. – Какие будут приказания для моего отряда, сэр?
– Обычные, – ответил Норденскольд. – Наблюдение, патрулирование, рейды. Учитывая наше положение, что еще нам остается?
– Согласен с вами, сэр, – сказал Ауэрбах. – Кстати, сэр, что мы будем делать, если ящеры двинутся на танках на запад, как они сделали прошлой зимой в Канзасе? Я горжусь своей принадлежностью к кавалерии – поймите меня правильно, – но против танков лошадей можно использовать только один раз. Да и людей, вероятно, тоже.
– Я знаю. – Норденскольд носил маленькие, аккуратные седые усы – слишком маленькие и аккуратные, чтобы они распушились, когда он вздыхал. – Капитан, мы сделаем все, что будет в наших силах: попытаемся измотать противника, при первом удобном случае будем переходить в контратаки… – Он вновь вздохнул. – Если отбросить в сторону армейскую болтовню, многие из нас погибнут, пытаясь сдержать ящеров. У вас есть еще вопросы, Ауэрбах?
– Нет, сэр, – ответил Ране. Норденскольд оказался более откровенным человеком, чем он ожидал.
Ситуация оставалась тяжелой, и надежды на то, что в ближайшее время она улучшится, не было. Ауэрбах и сам это прекрасно понимал, но услышать такое от непосредственного начальства равносильно хорошему удару в зубы.
– Тогда вы свободны, – сказал полковник.
На его столе скопилось множество бумаг, часть из них были донесениями, написанными на оборотной стороне банковских бланков. Как только Ауэрбах вышел из кабинета, Норденскольд занялся ими.
Лишенный электрического освещения зал Первого национального банка, где когда-то обслуживали клиентов, выглядел довольно мрачно. Ране прищурился, выйдя на яркий солнечный свет. Затем он коснулся указательным пальцем козырька своей фуражки, приветствуя Пенни Саммерс.
– Здравствуйте, мисс Пенни. Как поживаете?
– Со мной все в порядке, – равнодушно проговорила Пенни Саммерс.
Она вела себя так с тех самых пор, как Ауэрбах привез ее в Ламар из Лакина. Она ни на что не обращала внимания, и он ее понимал: когда у тебя на глазах твоего отца превращают в кровавое месиво, ты надолго теряешь интерес к жизни.
– Вы очень мило выглядите, – галантно заметил он.
Она и в самом деле была хорошенькой, но Ауэрбах слегка погрешил против истины. На лице Пенни Саммерс застыла печать боли, к тому же, как и у всех обитателей Ламара, оно не отличалось особой чистотой. Кроме того, она по-прежнему ходила в комбинезоне, в котором Ауэрбах увидел ее впервые, когда во время рейда в Лакин Пенни с отцом решили присоединиться к отряду кавалерии. Из-под комбинезона виднелась мужская рубашка, давно пережившая свои лучшие годы – может быть, даже десятилетия, – она была велика девушке на несколько размеров.
Пенни пожала плечами, но вовсе не потому, что не поверила капитану, – просто ей было все равно.
– Люди, у которых вы живете, вас не обижают? – спросил Ауэрбах.
– Наверное, – равнодушно ответила она, и он начал терять надежду, что она хоть к чему-нибудь проявит интерес. Однако Пенни немного оживилась и добавила: – Мистер Перди попытался ко мне приставать, когда я раздевалась, чтобы лечь спать, но я сказала ему, что я ваша подружка и вы оторвете ему голову, если он от меня не отстанет.
– Пожалуй, мне следует оторвать ему голову в любом случае, – прорычал Ауэрбах; у него имелись вполне определенные и жесткие представления о том, что можно делать, а что – нет. Пользоваться слабостью тех, кому ты должен помогать, – категорически нельзя.
– Я предупредила, что расскажу его жене, – продолжала Пенни.
В ее голосе появилось нечто, напоминающее иронию. Уверенности у Ауэрбаха не было, но он в первый раз заметил у Пенни хоть какое-то проявление юмора с тех пор, как погиб ее отец. Он решил рискнуть и рассмеялся.
– Хорошая мысль, – заметил он. – А почему вы упомянули про меня? Конечно, я не против того, чтобы это было правдой, но…
– Потому что мистер Перди знает, что я приехала сюда с вами, к тому же вы моложе и в два раза больше, – ответила Пенни Саммерс.
Если она и заметила какой-то особый смысл в замечании капитана, то виду не подала.
Ауэрбах вздохнул. Ему хотелось что-нибудь сделать для девушки, но он не знал, как ей помочь. Когда он попрощался с ней, Пенни кивнула в ответ и зашагала дальше. Капитан сомневался, что она шла куда-то с определенной целью, наверное, просто гуляла по городу. Возможно, семейка Перди действовала ей на нервы.
Он свернул на перекрестке и направился к конюшням (как забавно, что в городах вновь появились конюшни; их все позакрывали еще до его рождения). Надо было проведать лошадь: если ты не заботишься о своем коне больше, чем о себе, значит, тебе нечего делать в кавалерии.
Послышался чей-то напевный голос:
– Привет, капитан Ранс, сэр!
Ауэрбах резко обернулся. Только один человек называл его капитаном Рансом. Для своих солдат он был капитаном Ауэрбахом. Друзья называли его просто Ране – впрочем, люди, которых он считал своими друзьями, находились далеко от Ламара, да и вообще от Колорадо. Так и есть, ему улыбалась Рэйчел Хайнс. Он улыбнулся в ответ:
– Привет.
Если Пенни после гибели Уэнделла Саммерса ушла в себя, Рэйчел в Ламаре расцвела. На ней все еще было платье, в котором она сбежала из Лакина, не слишком чистое, но она носила его со вкусом, о котором Пенни забыла – если вообще имела. Один только бог знает, где Рэйчел раздобыла косметику, которая придавала ее лицу дополнительное очарование. Ее внешность эффектно дополняла закинутая на плечо винтовка.
Возможно, Рэйчел носила оружие не просто так. Подойдя к Ауэрбаху, она спросила:
– Когда вы возьмете меня с собой в рейд против ящеров?
Он не стал отказывать ей сразу, как поступил бы раньше, до появления ящеров. Положение, в котором оказались Соединенные Штаты, было отлаянным. В таких ситуациях уже не имело первостепенного значения, можешь ли ты помочиться, не присаживаясь, – главное, умеешь ли ты скакать на лошади, метко стрелять и выполнять приказы.
Он изучающе смотрел на Рэйчел Хайнс. Она не опустила глаз. Некоторые женщины никогда и никому не доставляли неприятностей, однако в Рэйчел была дерзость, из-за которой могли возникнуть проблемы. Поэтому Ауэрбах не стал принимать решение сразу.
– Сейчас я не могу дать вам однозначного ответа. Полковник Норденскольд еще не принял решения. – Он сказал чистую правду.
Рэйчел подошла к нему еще на один шаг; она оказалась так близко к нему, что Ауэрбаху захотелось отступить. Она провела языком по губам, и Ауэрбах заметил, что она пользуется помадой.
– Я готова практически на все, чтобы отправиться с вами, – прошептала она с придыханием. По опыту капитан знал, что так обычно говорят в спальне.
На лбу у него выступил пот, не имеющий ничего общего с жарой колорадского лета. В последнее время ему редко удавалось провести ночь с женщиной, а ведь он, как и многие другие мужчины, всегда возвращался после рейдов в состоянии возбуждения – естественная реакция на то, что тебе удалось выжить.
