— Если хотите узнать, вы должны пойти со мной в Изенгард, — у, пил Гэндальф.
— В Изенгард? — воскликнули все.
— Да, — сказал Гэндальф. — Я должен вернуться в Изенгард, и тот, кто хочет, может отправиться со мной. Там вы увидите странные вещи.
— Даже если все люди Марки, излечившись от ран и усталости, соберутся вместе, их не хватит, чтобы напасть на крепость Сарумана, — сказал Теоден.
— Тем не менее я иду в Изенгард, — сказал Гэндальф. — Я не останусь здесь надолго… Мой путь лежит на восток. Ждите меня в Эдорасе, когда наступит полнолуние.
— Нет, — сказал Теоден. — В темный час перед рассветом я усомнился было, но теперь мы не расстанемся. Я пойду с вами, если таков совет.
— Я хочу как можно скорее поговорить с Саруманом, — объяснил Гэндальф, — и поскольку он причинил вам большой ущерб, было бы хорошо, что бы вы тоже были там. Но скоро ли сможете вы ехать?
— Мои люди устали от сражения, — сказал король, — и я тоже устал. Потому что я ехал долго и спал мало. Увы! Мой возраст — не выдумка и не результат шепота Змеиного Языка. Как жаль, что никакой лекарь, даже Гэндальф, не может излечить старость!
— Тогда пусть все, кто поедет со мной, сейчас отдыхают, — сказал Гэндальф. — Мы отправимся вечером. Это хорошо: совет мой таков, чтобы все наши передвижения отныне совершались бы тайно. Но не приказывайте многим людям идти с вами, Теоден. Мы отправимся на переговоры, а не на битву.
Король отобрал воинов, не раненных в битве и имеющих быстрых лошадей, и послал известие во все части Марки: они везли также его приказ всем мужчинам, молодым и старым, спешно явиться в Эдорас. Там, на второй день после полудня, повелитель Марки созывал собрание всех способных носить оружие. Для поездки с собой в Изенгард король выбрал Эомера и двадцать человек из своей охраны. С Гэндальфом собрались поехать Арагорн, Леголас и Гимли. Несмотря на свою рану, гном не пожелал оставаться.
— Это был несильный удар, шапка отразила его, — пояснил он. — Нужно что-то большее, чем такая орочья царапина, чтобы удержать меня.
— Я позабочусь о ней, пока вы отдыхаете, — сказал Арагорн.
Король вернулся в Хорнбург и поспал таким спокойным сном, какого не знал уже много лет; те, кто должен был сопровождать его, тоже отдыхали. Но остальные, те, кто не был ранен, начали большую работу: многие погибли в битве и лежали мертвыми на полях и в пропасти.
Ни одного орка не осталось в живых и тела их невозможно было сосчитать. Но множество диких людей гор сдались, они дрожали от страха и умоляли о милосердии.
Люди Марки обезоружили их и приказали работать.
— Помогите возместить то зло, которое вы причинили, — сказал Эркенбранд, — потом вы поклянетесь никогда не переходить брод через Изен с оружием и не вступать в союз с врагами людей; тогда вы сможете свободно вернуться в свои земли. Вы были обмануты Саруманом. Многие из вас погибли из-за того, что вы поверили в него, но если бы вы победили, вам пришлось бы не легче.
Люди Дунланда были удивлены: Саруман говорил им, что люди Рохана жестоки и сжигают своих пленных живьем.
В середине поля перед Хорнбургом были выкопаны две могилы, и в них похоронили всех всадников Марки, погибших при защите — людей с восточных долин с одной стороны, а вестфолдцев — с другой. В могиле в тени Хорнбурга лежал Гама, капитан королевской стражи. Он погиб перед воротами.
Орков свалили в большие кучи, в стороне от могил людей, неподалеку от леса. Люди были обеспокоены: мертвецов было слишком много для сожжения. Дров было мало, и никто не осмеливался поднять топор на странные деревья, даже если бы Гэндальф не предупредил их, что тот, кто повредит кору или ветвь, подвергнется большой опасности.
— Пусть мертвые орки лежат, — решил Гэндальф. — Утро может принести новое решение.
После полудня отряд короля приготовился к отправлению. Погребальные работы только начались. Теоден, опечаленный гибелью Гамы, своего капитана, бросил первую горсть земли на его могилу.
— Большой ущерб причинил Саруман мне и всей этой земле, — сказал он, — и я буду помнить это, когда мы встретимся.
Солнце уже склонилось к западным холмам, когда наконец Теоден, Гэндальф и их сопровождающие выехали вниз по долине. Их провожало множество людей: всадники, вестфолдцы, старые и молодые, женщины и дети, вышедшие из пещер. Ясными голосами пели они песню победы, но когда их глаза упали на лес, они замолчали: они боялись деревьев и не знали, что произойдет дальше.
Всадники подъехали к лесу и остановились: люди и лошади — все боялись ступить дальше. Деревья были серыми и зловещими и между ними лежал туман. Концы их длинных качающихся ветвей свисали вниз, как ищущие пальцы, корни поднимались из земли, как конечности странных чудовищ, и темные провалы открывались под ними. Но Гэндальф проехал вперед, ведя за собой отряд, и там, где дорога на Хорнбург вступала в лес, всадники видели просвет, как большие ворота, крытые аркой из могучих ветвей; и Гэндальф проехал в него, и все последовали за ним. К своему удивлению, они увидели, что дорога и глубокий ручей рядом с ней проходят через лес; небо над дорогой было открытым и полным золотого света. Но с обеих сторон стеной, одетой во мрак, стояли деревья, теряясь в непроникаемой тени; всадники слышали треск и стон ветвей, далекие крики, гул бессловесных голосов, гневно бормочущих что- то. Не было видно ни орков, ни других живых существ.
Леголас и Гимли теперь ехали вместе на одной лошади; они держались поближе к Гэндальфу, потому что Гимли побаивался деревьев.
— Здесь жарко, — сказал Леголас Гэндальфу. — Я чувствую вокруг себя великий гнев. Разве вы не слышите, как воздух стучит в уши?
— Да, — ответил Гэндальф.
— Что стало с жалкими орками? — спросил Леголас.
— Этого, я думаю, никто не узнает.
Некоторое время они ехали в молчании, но Леголас все время посматривал по сторонам и то и дело останавливался бы, прислушиваясь к звукам леса, если бы Гимли позволил ему.
— Самые странные деревья, которые я только видел, — сказал он. — А я видел множество дубов, выросших из желудя и состарившихся. Хотел бы я иметь досуг теперь для того, чтобы походить между ними: у них есть голоса, и, может быть, со временем я научился бы понимать их.
— Нет, нет! — возразил Гимли. — Оставим их! Я чувствую их мысли: ненависть ко всему, что ходит на двух ногах, они говорят о разрывании и раздавливании.
— Не ко всем, кто ходит на двух ногах, — возразил Леголас. — Я думаю, тут вы ошибаетесь. Они ненавидят орков. Они не отсюда и мало знают об эльфах и людях. Далеко лежат долины, где они выросли. Из глубоких лощин Фэнгорна, Гимли, вот откуда они пришли, как мне кажется.
— Тогда это самый опасный лес в Средиземье, — сказал Гимли. — Я благодарен им за ту роль, что они сыграли, но они мне не нравятся. Вы можете считать их удивительными, но я видел большее чудо в этой земле, более прекрасное, чем все, что на ней растет, мое сердце полно этим.
Странны обычаи людей, Леголас. Здесь перед нами одно из чудес северного мира, и что же они говорят? Пещеры, говорят они. Пещеры! Норы, чтобы прятаться во время войны, чтобы хранить там корм для скота! Мой добрый Леголас, знаете ли вы, как велики и прекрасны подземелья в пропасти Хэлма? Туда шли бы бесконечные процессии гномов, чтобы взглянуть на них, если бы об этом стало известно. Да они платили бы чистым золотом за одну только возможность взглянуть!
— Я бы заплатил золотом, чтобы меня избавили от этого, — сказал Леголас.
— Вы не видели их, поэтому я прощаю вашу шутку, — сказал Гимли. — Но вы говорите, как глупец. Вы считаете прекрасными залы, в которых живут ваши короли в Чернолесье и которые им давным-давно помогали строить гномы? Они лишь лачуги в сравнении с подземельями, которые я видел здесь — неизмеримо огромные залы, полные прекрасной музыки воды, которая капает в озера прекрасные, как Келед-Зарам при свете звезд.
И, Леголас, когда факелы зажжены и люди ходят по песчаному дну под отражающими эхо куполами, ах! Тогда, Леголас, драгоценные камни, хрусталь и жилы руды сверкают за полированными
