желтое вино, холодное и ароматное, есть хлеб с маслом, соленое мясо, сухие фрукты и добрый красный сыр, с чистыми руками и на чистых тарелках. Ни Фродо, ни Сэм не отказывались ни от чего ни во второй, ни в третий раз. Вино заиграло в их усталом теле, они почувствовали легкость в сердцах и радость, которой не испытывали с самого Лориена.
Когда они поели, Фарамир отвел их в укромный уголок в глубине пещеры, частично закрытый занавеской; сюда принесли стул и две табуретки. В нише горела маленькая глиняная лампа.
— Вы, вероятно, скоро захотите спать, — заметил Фарамир, — особенно добрый Сэмвайс, который не сомкнул глаз до еды, то ли боясь притупить благородный голод, то ли из страха передо мной. Но нехорошо спать сразу же после еды. Давайте поговорим немного. Вероятно, вам есть что рассказать о своем путешествии из Раздола. И вы, может быть, захотите что-нибудь узнать о нас и о тех землях, где вы теперь находитесь. Расскажите мне о моем брате Боромире, и о старом Митрандире, и о прекрасных жителях Лотлориена.
Фродо больше не чувствовал сонливости и охотно принял приглашение. Но хотя еда и питье привели его в хорошее настроение, он не утратил осторожности. Сэм что-то бормотал про себя, но в общем в начале удовлетворялся слушанием, лишь изредка издавая одобрительные восклицания.
Фродо рассказывал о многом, но постоянно уводил рассказ в сторону от цели поиска и от Кольца, подчеркивая доблестное участие Боромира в приключениях: в битве с волками, в снегах под Карадрасом, и в подземельях Мории, где погиб Гэндальф… Фарамира глубоко взволновал рассказ о битве на мосту.
— Боромира должна была раздражать необходимость бежать от орков, — сказал он, — и даже от этого страшилища, от Балрога, даже если он бы шел последним.
— Он шел последним, — сказал Фродо, — но Арагорн вынужден был увести нас. Он один знал путь после гибели Гэндальфа. Но если бы им не суждено было заботиться о других, я думаю, ни Арагорн, ни Боромир не стали бы бежать.
— Может быть, для Боромира было бы лучше, если бы он пал с Митрандиром, — сказал Фарамир, — и не пошел бы навстречу судьбе, которая ждала его у водопада Рауроса.
— Может быть. Но расскажите мне теперь о вашей собственной судьбе, — сказал Фродо, снова уводя разговор в сторону. — Я хочу больше узнать о Минас Итиле, Осгилиате и Минас Тирите. Какая надежда у вашего города в этой долгой войне?
— Какая у нас надежда? — повторил Фарамир. — У нас уже давно нет надежды. Меч Элендила, если он действительно вернется, может оживить надежду, но я не думаю, чтобы он мог сделать что-то большее, чем просто отсрочить злой день, если только не придет неожиданная помощь от эльфов, или людей. Ибо силы Врага увеличиваются, а наши уменьшаются: мы обречены.
Люди Нуменора расселились далеко и широко по берегами приморским районам великих земель, но по большей части они впали во зло. Многие полностью предались безделью и лени, некоторые сражались друг с другом, пока их, ослабевших, не победили дикие люди.
Никто не говорил, что черные искусства когда-либо использовались в Гондоре или же что неназываемого почитали здесь когда-либо; и старая мудрость и красота, принесенные с запада, долго оставались в королевстве сыновей Элендила прекрасного и до сих пор известны здесь. Но даже и с этим Гондор сам создал свой упадок, постепенно впадая в старческое слабоумие и думал, что Враг спит, а Враг был лишь изгнан, но не уничтожен.
Больше внимания уделялось смерти, потому что нуменорцы, как и в своем старом королевстве, стремились к неизменной вечности. Короли сооружали гробницы, более великолепные, чем дома живых, и охотнее перечитывали имена предков в свитках, чем произносили имена своих сыновей. Бездетные повелители, сидя в своих обветшалых залах, размышляли о генеалогии. В тайных кабинетах увядшие старики составляли сильнодействующие эликсиры или в высоких и холодных башнях вопрошали звезды. А последний король линии Анариона не имел наследника.
Но наместники были разумнее и счастливее. Мудрее, потому что они объединили силы своих людей с силами крепкого народа с морских берегов, с силами суровых горцев из Эред Нимраса. Они заключили перемирие с гордыми людьми севера, которые раньше часто нападали на нас, людьми воинственными и доблестными, нашими древними родственниками.
И вот, в дни Кириона, двенадцатого наместника (а мой отец — двадцать шестой наместник), эти люди пришли нам на помощь, и на большом поле Келебранта они уничтожили наших врагов, захвативших наши северные области. Это были рохиррим, как мы называем их, хозяева лошадей, и мы уступили им поля Каленардона, которые с тех пор называют Роханом: эти области тогда были почти не заселены. И они стали нашими союзниками и были верны нам, помогая в случае необходимости и охраняя наши северные границы и проход Рохана.
Из наших сказаний они узнали о нас и о своем происхождении, и их повелители в случае необходимости говорят на нашем языке; но по большей части они придерживаются образа жизни своих предков и говорят между собой на собственном северном языке. Мы любим их: высоких мужчин и прекрасных женщин, доблестных, златовласых, ясноглазых и сильных; они напоминают нам молодость человечества, каким оно было в древние дни. В наших сказаниях говорится, что эти люди — наши родственники, что они происходят от тех же трех домов людей, что и нуменорцы: не от Хадора Златовласого, друга эльфов, может быть, но от одного из его людей, который ушел не к морю, а на Запад.
В наших сказаниях мы различаем высоких людей, или людей с запада, — это нуменорцы; и средних людей, людей сумерек, — это рохиррим и их родичи, все еще живущие на далеком севере; и диких людей, людей Тьмы.
— Вы мало говорите в своих сказаниях об эльфах, сэр, — внезапно сказал Сэм, набравшись храбрости. Он заметил, что Фарамир, по-видимому относится к эльфам с почтением, и это больше, чем просто вежливость, и еда и питье, вызывало уважение Сэма и успокоило его подозрения.
— Вы правы, мастер Сэмвайс, — сказал Фарамир, — я не искусен в сказаниях об эльфах. Но тут вы касаетесь другого пункта, в котором мы изменились, перейдя от Нуменора к Средиземью. Так как Митрандир был вашим товарищем и вы разговаривали с Элрондом, вы, вероятно, знаете, что Эдайн, древнейший из нуменорцев, сражался рядом с эльфами в первых войнах и в награду получил королевство в середине моря, вне пределов эльфийского дома. Но в Средиземье пути людей и эльфов во времена Тьмы разошлись, и из-за козней Врага, и из-за маленьких изменений, когда оба рода все дальше и дальше шли по своим собственным путям, отойдя друг от друга: люди теперь боятся эльфов, не верят им и мало что о них знают. И мы, в Гондоре, похожи на остальных людей, похожи на людей Рохана: и те, будучи противниками Повелителя Тьмы, все же сторонятся эльфов и со страхом говорят о Золотом Лесе.
Однако и сейчас среди нас имеются такие, кто время от времени имеют дела с эльфами. Впрочем, мало кто из тех, кто тайно уходит в Лориен, возвращается назад. Мне кажется, что смертным в наши дни опасно говорить со старшим народом. И все же вам я завидую: ведь вы разговаривали с Белой Госпожой.
— Госпожа Лориена! Галадриэль! — воскликнул Сэм. — Вы должны увидеть ее, сэр! Я всего лишь хоббит, и мое занятие дома — садоводство, сэр, если вы меня понимаете, и я не очень силен в поэзии, ну, разве, что смешное стихотворение, да и то не часто, вы понимаете, а не настоящая поэзия, поэтому я не могу сказать вам, что я имею в виду. Это должно быть песней. Для этого нужен Бродяжник — это Арагорн, или старый мастер Бильбо. Но я хотел бы сочинить песню о ней. Как она прекрасна, сэр! Иногда она напоминает большое дерево в цвету, иногда белый нарцисс, маленький и хрупкий. Тверда, как алмаз, мягка, как лунный свет. Тепла, как свет солнца, холодна, как звездный мороз. Горда и далека, как снежная гора, и весела, как ребенок, с маргаритками в волосах в весеннее время. Я говорю ерунду и никак не могу сказать то, что хочу.
— Должно быть, она действительно хороша, — сказал Фарамир. — Опасно прекрасна.
— Я ничего не знаю об опасности, — сказал Сэм. — Мне кажется, что люди берут опасность с собой в Лориен, и находят там опасность, потому что принесли ее с собой. Но, может быть, ее и можно назвать опасной, потому что она очень сильна. Можно разбиться об нее, как корабль о скалы; и можно утонуть, как хоббит в реке. Но ни скала, ни река не виновата в этом. Боро… — Тут он остановился и покраснел.
— Да? Вы сказали «Боромир», — сказал Фарамир. — Что вы говорите? Он принес с собой
