Но Максиму не хотелось остаться в избе, где недавно еще проклинали отца его. Он уехал искать другого ночлега.
- Батюшка! - кричали ему вслед хозяева, - вернись, родимый, послушай нашего слова! Несдобровать тебе ночью на этой дороге!
Но Максим не послушался и поехал далее.
Не много верст проехал он, как вдруг Буян бросился к темному кусту и стал лаять так зло, так упорно, как будто чуял скрытого врага.
Тщетно отсвистывал его Максим. Буян бросался на куст, возвращался весь ощетиненный и снова рвался вперед.
Наскучив отзывать его, Максим выхватил саблю и поскакал прямо на куст. Несколько человек с поднятыми дубинами выскочили к нему навстречу, и грубый голос крикнул:
- Долой с коня!
- Вот тебе! - сказал Максим, отвешивая удар тому, который был ближе.
Разбойник зашатался.
- Это тебе не в почет! - продолжал Максим и хотел отвесить ему второй удар; но сабля встретила плашмя дубину другого разбойника и разлетелась наполы.
- Эге, посмотри-ка на его сбрую! Да это опричник! Хватай его живьем! - закричал грубый голос.
- И впрямь опричник! - завизжал другой. - Вот, потешимся над ним с ребятами!
- Ай да Хлопко! уж ты и рад тешиться!
И в тот же миг все вместе навалились на Максима и стащили его с коня.
Глава 24.
Бунт станичников
Версты полторы от места, где совершилось нападение на Максима, толпы вооруженных людей сидели вокруг винных бочек с выбитыми днами. Чарки и берестовые черпала ходили из рук в руки. Пылающие костры освещали резкие черты, всклокоченные бороды и разнообразные одежды. Были тут знакомые нам лица: и Андрюшка, и Васька, и рыжий песенник; но не было старого Коршуна. Часто поминали его разбойники, хлебая из черпал и осушая чарки.
- Эх, - говорил один, - что-то с нашим дедушкой теперь?
- Вестимо что, - отвечал другой, - рвут его с дыбов, а может, на виске потряхивают. [114]
- А ведь не выдаст старый черт; я чай, словечка не выронит!
- Вестимо не выронит, не таковский; этого хоть на клочья разорви, не выдаст!
- А жаль седой бороды! Ну да и атаман-то хорош! Сам небось цел, а старика-то выдал!
- Да что он за атаман! Разве это атаман, чтобы своих даром губить из-за какого-то князя!
- Да вишь ты, они с князем-то в дружбе. И теперь, вишь, в одном курене сидят. Ты про князя не говори, неравно атаман услышит, сохрани бог!
- А что ж, коль услышит! Я ему в глаза скажу, что он не атаман. Вот Коршун, так настоящий атаман! Небось был у Перстня как бельмо на глазу, так вот его нарочно и выдал!
- А что, ребята, ведь, может, и в самом деле он нарочно выдал Коршуна!
Глухой ропот пробежал меж разбойников.
- Нарочно, нарочно выдал! - сказали многие.
- Да что это за князь? - спросил один. - Зачем его держат? Выкупа за него ждет атаман, что ли?
- Нет, не выкупа! - отвечал рыжий песенник. - Князя, вишь, царь обидел, хотел казнить его; так князь-то от царя и ушел к нам; говорит: я вас, ребятушки, сам на Слободу поведу; мне, говорит, ведомо, где казна лежит. Всех, говорит, опричников перережем, а казною поделимся!
- Вот как! Так что ж он не ведет нас! Уж третьи сутки здесь даром стоим!
- Оттого не ведет, что атаман у нас баба!
- Нет, этого не говори, Перстень не баба!
- А коли не баба, так и хуже того. Стало, он нас морочит!
- Стало, - сказал кто-то, - он хочет царскую казну на себя одного взять, а нам чтоб и понюхать не досталось!
- Да, да, Перстень продать нас хочет, как Коршуна продал!
- Да не на таковских напал!
- А старика-то выручить не хочет!
- Да что он нам! Мы и без него дедушку выручим!
- И без него казну возьмем; пусть князь один ведет нас!
- Теперь-то и самая пора: царь, слышно, на богомолье; в Слободе и половины опричников не осталось!
- Зажжем опять Слободу!
- Перережем слободских!
- Долой Перстня! Пусть князь ведет нас!
- Пусть князь ведет! Пусть князь ведет! - послышалось отовсюду.
Подобно грому прокатились слова от толпы до толпы, пронеслися до самых отдаленных костров, и все поднялось и закипело, и все обступили курень, где Серебряный сидел в жарком разговоре с Перстнем.
- Воля твоя, князь, - говорил атаман, - сердись, не сердись, а пустить тебя не пущу! Не для того я тебя из тюрьмы вызволил, чтобы ты опять голову на плаху понес!
- В голове своей я один волен! - отвечал князь с досадою. - Незачем было меня из тюрьмы вызволять, коли я теперь в неволе сижу.
- Эх, князь, велико дело время. Царь может одуматься, царь может преставиться; мало ли что может случиться; а минует беда, ступай себе с богом на все четыре стороны.
- Что ж делать, - прибавил он, видя возрастающую досаду Серебряного, - должно быть, тебе на роду написано пожить еще на белом свете. Ты норовом крут, Никита Романыч, да и я крепко держусь своей мысли; видно, уж нашла коса на камень, князь!
В это мгновение голоса разбойников раздались у самого куреня.
- В Слободу, в Слободу! - кричали пьяные удальцы.
- Пустим красного гуся в Слободу!
- Пустим целое стадо гусей!
- Выручим Коршуна!
- Выручим дедушку!
- Выкатим бочки из подвалов!
- Выгребем золото!
- Вырежем опричнину!
- Вырежем всю Слободу!
- Где князь? Пусть ведет нас!
- Пусть ведет князь!
- А не хочет, так на осину его!
- На осину! На осину!
- Перстня туда же!
- На осину и Перстня!
Перстень вскочил с места.
- Так вот что они затевают! - сказал он. - А я уж давно прислушиваюсь, что они там голосят. Вишь
