- Веди нас на татарву!
- Веди нас, веди нас! Постоим за святую веру!
- Ребята! - сказал князь, - а если поколотим поганых, да увидит царь, что мы не хуже опричников, отпустит он нам вины наши, скажет: не нужна мне боле опричнина; есть у меня и без нее добрые слуги!
- Пусть только скажет, - закричали разбойники, - уж послужим ему нашими головами!
- Не по своей же я охоте в станичники пошел! - сказал кто-то.
- А я разве по своей? - подхватил другой.
- Так ляжем же, коли надо, за Русскую землю! - сказал князь.
- Ляжем, ляжем! - повторили разбойники.
- Что ж, ребята, - продолжал Серебряный, - коли бить врагов земли Русской, так надо выпить про русского царя!
- Выпьем!
- Берите ж чарки и мне чару подайте!
Князю поднесли стопу; все разбойники налили себе чарки.
- Да здравствует великий государь наш, царь Иван Васильевич всея Руси! - сказал Серебряный.
- Да здравствует царь! - повторили разбойники.
- Да живет земля Русская! - сказал Серебряный.
- Да живет земля Русская! - повторили разбойники.
- Да сгинут все враги святой Руси и православной Христовой веры! - продолжал князь.
- Да сгинет татарва! Да сгинут враги русской веры! - кричали наперерыв разбойники.
- Веди нас на татарву! Где они, басурманы, что жгут наши церкви?
- Веди нас, веди нас! - раздавалось отовсюду.
- В огонь татарина! - закричал кто-то.
- В огонь его! В поломя! - повторили другие.
- Постойте, ребята! - сказал Серебряный, - расспросим его наперед порядком. Отвечай, - сказал князь, обращаясь к татарину, - много ль вас? Где вы станом стоите?
Татарин сделал знак, что не понимает.
- Постой, князь, - сказал Поддубный, - мы ему развяжем язык! Давай-ка, Хлопко, огоньку. Так. Ну что, будешь говорить?
- Буду, бачка [117]! - вскрикнул обожженный татарин.
- Много ль вас?
- Многа, бачка, многа!
- Сколько?
- Десять тысяча, бачка; теперь десять тысяча, а завтра пришла сто тысяча!
- Так вы только передовые! Кто ведет вас?
- Хан тащил!
- Сам хан?
- Не сама! Хан пришла завтра; теперь пришла Ширинский князь Шихмат!
- Где его стан?
Татарин опять показал знаками, что не понимает.
- Эй, Хлопко, огоньку! - крикнул Поддубный.
- Близка стан, бачка, близка! - поспешил отвечать татарин. - Не больше отсюда как десята верста.
- Показывай дорогу! - сказал Серебряный.
- Не можна, бачка! Не можна теперь видеть дорога! Завтра можна, бачка!
Поддубный поднес горячую головню к связанным рукам татарина.
- Найдешь дорогу?
- Нашла, бачка, нашла!
- Хорошо, - сказал Серебряный, - теперь перекусите, братцы, накормите татарина, да тотчас и в поход! Покажем врагам, что значит русская сила!
Глава 25.
Приготовление к битве
В шайке началось такое движение, беготня и крики, что Максим не успел сказать и спасибо Серебряному. Когда наконец станичники выстроились и двинулись из лесу, Максим, которому возвратили коня и дали оружие, поравнялся с князем.
- Никита Романыч, - сказал он, - отплатил ты мне сегодня за медведя!
- Что ж, Максим Григорьич, - ответил Серебряный, - на то на свете живем, чтоб помогать друг другу!
- Князь, - подхватил Перстень, ехавший также верхом возле Серебряного, - смотрел я на тебя и думал: эх, жаль, что не видит его один низовой молодец, которого оставил я на Волге! Хоть он и худой человек, почитай мне ровня, а полюбил бы ты его, князь, и он тебя полюбил бы! Не в обиду тебе сказать, а схожи вы нравом. Как заговорил ты про святую Русь, да загорелись твои очи, так я и вспомнил Ермака Тимофеича. Любит он родину, крепко любит ее, нужды нет, что станичник. Не раз говаривал мне, что совестно ему землю даром бременить, что хотелось бы сослужить службу родине. Эх, кабы теперь его на татар! Он один целой сотни стоит. Как крикнет: за мной, ребята! так, кажется, сам станешь и выше, и сильнее, и ничто тебя уже не остановит, и все вокруг тебя так и валится. Похож ты на него, ей-богу похож, Никита Романыч, не в укор тебе сказать!
Перстень задумался. Серебряный ехал осторожно, взглядываясь в темную даль; Максим молчал. Глухо раздавались по дороге шаги разбойников; звездная ночь безмолвно раскинулась над спящею землей. Долго шла толпа по направлению, указанному татарином, которого вели под саблей Хлопко и Поддубный.
Вдруг принеслися издали какие-то странные, мерные звуки.
То был не человеческий голос, не рожок, не гусли, а что-то похожее на шум ветра в тростнике, если бы тростник мог звенеть, как стекло или струны.
- Что это? - спросил Никита Романыч, останавливая коня.
Перстень снял шапку и наклонил голову почти до самой луки.
- Погоди, князь, дай порасслушать!
Звуки лились мерно и заунывно, то звонкими серебряными струями, то подобные шуму колеблемого леса, - вдруг замолкли, как будто в порыве степного ветра.
- Кончил! - сказал Перстень, смеясь. - Вишь, грудь-то какова! Я чай, с полчаса дул себе, не переводя духа!
- Да что это? - спросил князь.
- Чебузга! - отвечал Перстень. - Это у них почитай что у нас рожок или жалейка. Должно быть, башкирцы. [118] Ведь тут разный сброд с ханом, и казанцы, и астраханцы, и всякая ногайская погань. Слышь, вот опять наигрывать стали.
Вдали начался как будто новый порыв вихря, обратился в длинные, грустно-приятные переливы и через несколько времени кончился отрывисто, подобно конскому фырканью.
- Ага! - сказал Перстень, - это колено вышло покороче; должно быть, надорвался, собачий сын!
Но тут раздались новые звуки, гораздо звончее. Казалось, множество колокольцев звенели безостановочно.
- А вот и горло! - сказал Перстень. - Ведь издали подумаешь и невесть что; а они это горлом
