— Что именно?
— Мозги, — ответил Падильо. — С этим у него слабовато.
Глава 8
Выйдя на улицу, я попытался остановить такси, но водитель, внимательно оглядев нас, предпочел поискать других пассажиров. Возможно, его отпугнул мой темно-зеленый костюм с двубортным пиджаком, сшитый так удачно, что сердобольные знакомые, увидев меня в нем, даже спрашивали, а не сбросил ли я несколько фунтов. Но, скорее всего, ему не понравилась физиономия Падильо. Я бы, наверное, тоже десять раз подумал, прежде чем усадить на заднее сиденье такую мрачную личность.
— Ради Бога, улыбнись, — попросил я его. — Или нам придется идти пешком.
Падильо осклабился.
— Так?
— Годится, — кивнул я, поднимая руку. — Не жизнь, а кино, — водитель следующего такси лучезарно улыбнулся в ответ, но тоже проехал мимо.
— Не понял?
— Вестерн. Старый ковбой, у которого за душой нет ничего, кроме репутации, приезжает в богом забытый городок, где-то в Нью-Мексико...
— Подходящее местечко.
— И натыкается на единственного сыночка владельца самого большого в округе ранчо, жаждущего показать, что и он не лыком шит.
— И единственный сын предлагает старому ковбою выяснить, кто есть кто.
— Ты, похоже, тоже его видел.
Лишь третье такси затормозило у тротуара.
— Я не смог бы высидеть до конца, — Падильо сел в машину первым. — Как все закончится?
— Печально, — ответил я и попросил водителя отвезти нас в отель «Хэй-Адамс».
— Знаешь, какую я предложил бы концовку?
— Какую?
— Старый ковбой дожидается безлунной ночи и тихонько, никого не тревожа, покидает город.
— Должно быть, ты один из последних романтиков, Майк.
— С чего ты взял, что мне надо в «Хэй-Адамс»?
— Послание Ванды Готар. Думаю, я его расшифровал.
— Да или нет до четырех в шесть-два-один.
— Это означает, что ты должен определиться до четырех часов. Она ждет тебя в номере шестьсот двадцать один. Кстати, я могу складывать в уме большие числа.
— Как хорошо иметь тебя под рукой.
— Что ты собираешься ей сказать?
— Да.
— Как, по-твоему, она восприняла смерть брата?
— Для нее это тяжелый удар, — он посмотрел на меня. — С чего такое любопытство?
— Меня интересуют люди, которых убивают в моей гостиной, — вероятно, наш разговор доставил водителю немалое удовольствие.
— И ты хочешь увидеть второй акт?
— Если он не затянется надолго.
— Мне представляется, времени он займет немного.
«Хэй-Адамс» расположен на Шестнадцатой улице, напротив площади Лафайета, где совсем недавно власти проложили новые пешеходные дорожки и расставили урны, чтобы в них бросали мусор многочисленные компании, собирающиеся под деревьями, чтобы придать анафеме войну, загрязнение окружающей среды, экономическую политику администрации и того человека, что занимал большой белый особняк на Пенсильвания-авеню. Надо отметить, что этого человека особо не волновали ни люди, собирающиеся поговорить, ни их речи. У него без того хватало забот.
На лифте мы поднялись на шестой этаж. Падильо дважды постучал в дверь номера 621.
— Кто здесь? — спросила Ванда Готар и открыла, лишь услышав фамилию Падильо.
При виде меня на ее лице отразилось удивление.
— Вы по-прежнему молчаливый свидетель, мистер Маккоркл?
— Время от времени я подаю голос.
Впустив нас в номер и закрыв дверь на замок, Ванда повернулась к Падильо.
— Ну?
— Я в деле.
— Сколько?
— Сколько ты можешь позволить?
— Пятьдесят тысяч плюс десять тысяч, чтобы выяснить, кто убил моего брата?
— Только за имя?
— Да.
— Амос Гитнер кивает на тебя.
— За это я платить денег не стану.
— Понятно. Каков аванс, Ванда?
Она отвернулась от него.
— Пять тысяч.
— Дела, похоже, у вас неважнецкие. Крагштейн и Гитнер могли предложить мне только семьдесят пять сотен, а из того, что я слышал, они работают постоянно.
— Мы получаем вознаграждение по выполнении работы.
— Они, кстати, тоже.
Тут она повернулась к Падильо, глаза ее сверкнули.
— Назови мне имя, Падильо, и ты получишь десять тысяч, даже если это последние мои деньги. Что сказали Крагштейн и Гитнер?
— Уолтера они не убивали.
— Что еще?
— Они получат премию, если Кассим не подпишет какие-то бумаги. И только оговоренную в контракте сумму, если он подпишет документы, но не вернется в Ллакуа.
— Оплата в зависимости от результата, — кивнула Ванда. — Они упомянули, кто платит?
— Нет.
— Ты спросил?
— Да.
— Ты отказался от их предложения?
— Совершенно верно.
— Что они сказали?
— Ничего особенного.
— Гитнер не мог не высказаться.
— Он вроде бы думает, что я уже староват.
Она пристально оглядела Падильо, словно замороженного цыпленка, который слишком долго лежал в холодильнике.
— Так оно, собственно, и есть.
— Возрасту все покорны.
— Значит, пять тысяч тебя устроят.
— Забудем о них.
— Как это, забудем? Что за игру ты затеял, Падильо?
