— Это кооперативная квартира на Шестьдесят четвертой улице, у пересечения с Пятой авеню. Нам надо лишь попасть туда.
— Надеюсь, вы не обидитесь, мистер Падильо, если я спрошу, достаточно ли безопасна квартира, в которую мы должны перебраться? — полюбопытствовал Скейлз.
— Это не квартира, а целый этаж, — ответил Падильо. — И меры предосторожности, принятые человеком, которому она принадлежит, заслужили бы похвалу Секретной службы. Имея восемьдесят миллионов долларов, можно позволить себе самое лучшее.
Глава 12
На крыше многоэтажного дома царила тьма, но семью этажами ниже уличный фонарь заливал входную дверь желтым светом. Я перегнулся через сложенный из кирпича парапет высотой в три фута. Король и Эмери Скейлз стояли рядом, но вниз не смотрели. Куда более интересовала их пропасть шириной в восемь футов, до прыжка через которую им оставалось три минуты, при условии, что сработает план Падильо.
Восемь футов — это приличный прыжок, если речь идет о толстячке, вроде короля, не привыкшего к физическим упражнениям, или королевском советнике, таком, как Эмери Скейлз, возраст которого уже перевалил за пятьдесят и чья координация движений оставляла желать лучшего, или обо мне, потому что я испытываю головокружение от высоты, даже залезая на четырехфутовый стул у стойки бара.
Падильо предложил типичный для него план, простенький и без затей, если не задумываться о связанном с его реализацией риске. Если об опасности не думать, можно уговорить себя, что ее вроде бы и нет. А потому Кассим, Скейлз и я, сгрудившись на крыше, собирали нервы в кулак и гнали от себя мысль о том, что расщелина между домами могла остановить и горного козла. Падильо было легче: его могли пристрелить, не более того.
Ничего особенного внизу я не увидел.
Редкие прохожие на тротуаре, одиночные машины на Эй-авеню, темный и зловещий парк на другой стороне.
Мое внимание привлек синий спортивный двухместный автомобиль. Таким обычно дают название рыбы или рептилии, под капотом у него двигатель объемом от 350 до 425 кубических дюймов, и предназначены они не для поездок по городу, но для марш-бросков по автострадам со скоростью двести миль в час.
Автомобиль двигался медленно: то ли водитель хотел припарковаться, то ли искал подружку на вечер. Теперь все зависело от точности расчета и удачи.
— Если он будет трезв, — говорил Падильо, — и у него нормальная реакция, все пройдет как надо.
Автомобиль отделяли от подъезда сорок футов, по моим прикидкам двигался он со скоростью двадцать миль в час. Темная фигура метнулась сквозь желтое пятно света, отбрасываемое уличным фонарем на мостовую. Водитель отреагировал мгновенно. Нажал на педаль тормоза, взвизгнули трущиеся об асфальт шины, и хромированный бампер замер, едва не коснувшись колен мужчины.
Мужчина застыл, освещенный фарами, пусть на какую-то долю секунды, но тот, кто следил за подъездом из парка, успел выстрелить дважды. В Падильо он не попал, а тот уже бросился к правой дверце и дернул за ручку. Дверца, запертая изнутри, не поддалась, а автомобиль тронулся с места: водитель явно не желал участвовать в перестрелке. Звякнуло стекло: Падильо разбил ее рукояткой пистолета, дверца открылась, Падильо прыгнул на переднее сиденье, и автомобиль рванулся вперед, словно вылетевший из пращи камень.
— Пора, — повернулся я к Кассиму и Скейлзу.
Я услышал еще два выстрела, наверное, тоже из парка, но не стал смотреть, кто и куда стреляет. Вместо этого отошел на двадцать футов, глубоко вдохнул и начал разбег. Восемь футов темноты, что разделяли два здания, равнялись для меня олимпийскому рекорду в прыжках в длину, и я напоминал себе, что толкнуться надо правой. Места для шага правой не хватило, так что толкнулся я левой и проведя в полете пару часов, приземлился на шершавый рубероид крыши с запасом в добрых шесть футов.
Повернулся и поспешил к краю, чтобы подхватить Кассима или Скейлза, если их прыжки окажутся не такими удачными, как мой. В темноте я различал их силуэты, но они еще не приняли спринтерскую стойку. Стояли лицом к лицу, и один из них хныкал. Король. Он не хотел прыгать и говорил об этом Скейлзу, сначала по-английски, потом по-французски. Я увидел, как поднялась правая рука, услышал звук пощечины.
Хныканье разом прекратилось, и низенькая пухленькая фигурка затрусила ко мне. Я уж подумал, что ему никогда не преодолеть эти восемь футов, но он сумел набрать скорость, «попал в толчок» и взмыл в воздух, отчаянно махая руками и ногами. Упал Кассим в шести дюймах от края крыши, я схватил его за руку и оттащил на пару футов. Он вновь захныкал.
Я же повернулся к Скейлзу. Разбегался он нормально, но никак не мог решить, с какой ноги толкнуться, а потому не прыгнул — просто сбежал в расщелину. И лишь руками сумел ухватиться за край крыши. Я тут же вытащил его на рубероид, и несколько мгновений он лежал, приходя в себя.
Я же побежал к торцу здания, чтобы посмотреть, что делается на улице. Мужчина выскочил из парка и помчался к подъезду дома, который мы только что покинули. Мне понравилась легкость его бега. Даже с высоты семи этажей я узнал Амоса Гитнера.
Я вернулся к Кассиму и Скейлзу. Король более не хныкал, но смущенно улыбался, стыдясь проявленного малодушия. Я не счел нужным подбодрить его какой-нибудь лестной фразой, вроде «как хорошо вы прыгнули», ограничившись: «Гитнер уже в доме».
Скейлз, который сидел на крыше, разглядывая порванный рукав пиджака, поднялся.
— Костюм порвался, — вздохнул он.
— Когда король получит деньги, он купит вам новый, — успокоил я его. — Пошли.
Скейлз повернулся к Кассиму.
— Извините, что пришлось вас ударить, ваше величество, но, учитывая обстоятельства... — он не закончил, ибо, при всей своей учености, не мог найти благовидного предлога, дававшего ему право отвесить оплеуху царственной особе. — Вы очень хорошо прыгнули, — тихим голосом добавил он.
Кассим просиял.
— Спасибо, Скейлз.
— Пошли, — повторил я.
По крышам мы перебрались на дом, занимающий угол Эй-авеню и Девятой улицы. Спустились по пожарной лестнице на тротуар. Зашагали по Девятой, держа курс на площадь Купера. Я постоянно оглядывался, но увидел его лишь когда мы уже вышли на площадь. Бежал Гитнер быстро, а потому я крикнул королю и Скейлзу: «Прибавьте шагу». Они буквально скатились по лестнице, ведущей в подземку. Гитнер пересекал улицу, когда я преодолел три последних ступени. Бросил жетоны, которыми снабдил меня Падильо, в прорези автоматов. Далее не оставалось ничего иного, как ждать следующего поезда.
На наше счастье, он появился мгновение спустя, остановился, мы прыгнули в вагон. Я обернулся. Гитнер бежал к автоматам с жетоном наготове. Проскочил автомат, полетел к поезду. Двери начали закрываться. Медленно, слишком медленно. Гитнер уже у вагона, ухватился за двери, пытаясь их раздвинуть. Но они закрылись. Мы стояли и смотрели друг на друга, пока поезд не тронулся с места.
Никто из нас не помахал на прощание рукой.
Дом стоял на Шестьдесят четвертой улице, чуть восточнее Пятой авеню, двадцать этажей светло- бежевого кирпича, покрытого городской грязью. Он не отличался от других многоквартирных домов, строившихся в Нью-Йорке в двадцатых и в начале тридцатых годов, если не считать стальных решеток, закрывающих все окна на первых четырех этажах.
Да и в вестибюле нас встретил не привычный мужчина средних лет, но трое крепких двадцатипятилетних парней, которые все делали сообща, даже открывали дверь. Вернее, за ручку тянул один, второй пристально оглядывал улицу, а третий внимательно смотрел, кто входит, а кто выходит.
