— Никаких возражений, — женщина поднялась, подошла к шкафу, достала четыре бокала на длинных ножках, протерла их белоснежной салфеткой.
— Вам, молодой человек, — обратилась она ко мне, — судя по всему, доводилось вращаться в светском обществе. Разливайте вино.
Я посмотрел на Падильо, тот чуть пожал плечами. Я разлил вино и роздал бокалы.
— Мы будем пить не за меня, но за «Арбитра» и его давно ожидавшуюся кончину. За «Арбитра».
Мы пригубили вино.
— В одна тысяча девятьсот двадцать первом году некий мужчина прислал мне в подарок «пирс- эрроу». С одним условием — упомянуть его фамилию в годовом списке «Арбитра». Лимузин, представляете себе? Джентльмен никогда не пришлет даме лимузин без шофера. Естественно, фамилия этого мужлана в список не попала.
Лицо ее прорезали морщины. Тонкий нос, волевой подбородок. Лет пятьдесят или шестьдесят тому назад одна из тех красавиц, что рисовал Гибсон.
— А что такое «Арбитр»? — спросил Падильо. — Реестр сан-францисского светского общества?
— Был реестром, молодой человек. Сорок лет он определял жизнь светского общества Сан- Франциско. Я была его единственным редактором. Теперь светского общества в Сан-Франциско нет, а следовательно, никому не нужен и «Арбитр».
Быстрыми глоточками она допила вино. Вернулась за стол.
— Не смею больше вас задерживать. Благодарю за компанию, — мы уже повернулись, чтобы уйти, но она остановила нас. — Сегодня у меня день рождения. Я совсем об этом забыла. Мне восемьдесят пять.
— Примите наши наилучшие пожелания, — я тут же поздравил ее.
— Я издавала «Арбитр» с тысяча девятьсот девятого года. Это будет последний номер, но, впрочем, я это уже говорила. Вы позволите задать вам один вопрос, молодой человек? Вам, с грустными глазами, — она посмотрела на Падильо.
— Я готов ответить на любой, — Падильо чуть поклонился.
— Всю жизнь я решала, кто достоин входить в состав так называемого светского общества, а кто — нет. Нелепо, не правда ли?
— Отнюдь. Многие тратят жизнь на еще большие пустяки.
— Правда? От ваших слов у меня улучшается настроение.
— Некоторые, к примеру, всю жизнь волнуются, принадлежат ли они к так называемому светскому обществу или нет.
Она просияла.
— А они волнуются, не так ли?
— Да, — кивнул Падильо. — Я в этом уверен.
Мы двинулись вверх, обследуя каждый этаж. Но не нашли ничего, кроме пыли, грязи и поломанной мебели. Прежде чем ступить на лестничный пролет, ведущий от шестого к седьмому этажу, Падильо повернулся ко мне и Ванде.
— Я не думаю, что наш визит будет для них сюрпризом.
— Это ловушка? — спросил я.
— Крагштейн не случайно упомянул название этого здания, — согласилась Ванда.
— Так что? — спросил Падильо.
— Идем, — ответил я.
Он посмотрел на Ванду. Та кивнула.
— Я пойду по центру коридора, — продолжил Падильо. — Маккоркл — справа. Ты, — короткий взгляд на Ванду, — слева. Если что-то происходит, ныряйте в ближайшую дверь. Если нет, мы врываемся в кабинет, где горел свет.
Коридор седьмого этажа ничем не отличался от тех, где мы уже побывали. Пыль, стопки неиспользованных бланков, два стола со сломанными ножками, поставленные один на другой. Рядом с ними, естественно, не работающий, автомат газированной воды. Свет горел в дальней комнате, с дверью с двумя панелями матового стекла.
Шли мы медленно, проверяя каждый кабинет. Там никого не было. Вновь мы встали у стены по обе стороны двери. Падильо повернул ручку и сильно толкнул дверь. Она распахнулась. Падильо, согнувшись, влетел в комнату, выставив перед собой пистолет. Я последовал за ним и сразу отпрыгнул влево. Как оказалось, напрасно. Нас поджидали лишь король и Скейлз.
Они сидели на полу, прижавшись спинами к правой от двери стене. Со связанными руками и ногами. С полосками пластыря, закрывавшего рты. С широко раскрытыми глазами.
Ванда Готар встала рядом со мной. Падильо шагнул к королю, схватился за пластырь, с силой дернул. Король вскрикнул. И тут же за моей спиной раздался голос: «Не поворачивайся, Падильо».
Он, однако, повернулся, удивительно быстро, хотя мог бы и не торопиться. Что-то твердое уткнулось в мою правую почку. Падильо замер, затем бросил пистолет на пол и пожал плечами.
— Не думал я, что все так легко устроится, Майк, — теперь я узнал голос Гитнера.
— Как-то он пробовал броситься тебе в ноги, — и второй голос, Крагштейна, мне уже доводилось слышать. — Но случилось это давно, не так ли, Майкл? — голос доносился слева, так что я понял, что дуло пистолета упирается и в почку Ванды Готар. Поворачивать голову, чтобы посмотреть, я не стал.
— Медленно и осторожно наклонитесь вперёд, Маккоркл, — скомандовал Гитнер, — и положите оружие на пол, как это сделал Падильо.
— И ты, Ванда, — добавил Крагштейн.
Я подчинился, а выпрямившись, получил новый приказ.
— Повернитесь налево, Маккоркл. А теперь медленно идите к стене и прислонитесь к ней животом, разведя руки и ноги. Как в кино.
— Падильо идет первым, — поправил его Крагштейн.
— Хорошо, — согласился Гитнер. — Падильо, к стене.
Я не видел, как шел Падильо. В поле моего зрения находились лишь король и Скейлз. Король мне улыбнулся, но я не ответил ему тем же. Не было ни настроения, ни желания.
— Теперь ваша очередь, Маккоркл.
Он подтолкнул меня к стене, у которой уже стояли Падильо и Ванда. У стены я встал в указанную мне позицию. Мне она не понравилась. Гитнер обыскал меня, но ничего не нашел.
— Почему они не мертвы? — спросил Падильо.
— В этом нет ничего удивительного, дружище, — усмехнулся в бороду Крагштейн. — Живыми они стоят гораздо больше. Мы пришли к взаимопониманию.
— То есть получили долю в пять миллионов, так?
— Вернее, по новому соглашению мы работаем на короля.
— В этом нет ничего нового, — возразил Падильо.
— Что-то я не понимаю тебя, дружище.
— У меня, возможно, замедлилась реакция, Крагштейн, а вот ты, похоже, глупеешь. Вы с самого начала работали на короля. Только об этом не знали.
Глава 23
Пауза длилась секунд пятнадцать, а потом ее прервал нервный смешок короля.
— Повернись, Падильо, — распорядился Крагштейн. — Руки держи за спиной.
Я скорее почувствовал, чем увидел, как повернулся Падильо.
— Так?
— Так. А теперь повтори, что ты только что сказал.
— Насчет того, что ты глупеешь.
