стене. Она упала на колени, согнулась пополам, обхватив руками живот, не в силах вдохнуть.
Крагштейн быстро глянул на короля и Скейлза, затем повернулся к нам. В руке он вновь держал револьвер.
— Она едва не прикончила тебя, — и Падильо весело улыбнулся.
— Это точно, — Крагштейн вытер окровавленную бороду платком. — Ты знал, что она бросится на короля?
— Да.
— Но Гитнер оказался не так глуп, как ты думал.
Падильо пожал плечами.
— Осмотрительность не делает его умнее.
— Ум — это по моей части, так? — и Крагштейн вновь посмотрел на короля и Скейлза.
Король ощупывал шею, еще не веря, что она не сломана. Скейлз сидел, привалившись спиной к стене, уставившись в никуда.
— Кто он? — спросил Крагштейн Скейлза.
Скейлз даже не повернулся к королю. Он продолжал смотреть, может, в никуда, а может, на рушившуюся мечту.
— Актер. Безработный актер.
— Из Ллакуа?
— Да. Я познакомился с ним там. Потом он приехал в Лондон. Учиться на актера. Хотел стать вторым Омаром Шарифом. Да вот талантом не вышел.
— Что случилось с настоящим королем?
— Вы знаете, он послал за мной. Действительно послал. Как только покинул монастырь. Сказал, что я ему нужен. Я прилетел из Лондона. На третий день после моего приезда мы собирались на обед. Он принимал душ в квартире, которую снял, поскользнулся и сломал шею. Несчастный случай. Глупейший несчастный случай.
— Что произошло потом? — спросил Крагштейн.
— Я похоронил его той же ночью.
— Где?
— В Булонском лесу. И тогда же у меня в голове созрел план, — он искоса глянул на короля. Я по- прежнему воспринимал его как короля. — Я вспомнил, что они очень похожи. И никто не видел короля пять лет, что он провел в монастыре. За эти годы, от шестнадцати до двадцати одного, человек может сильно измениться. Все документы были у меня.
Стоило рискнуть.
— И сейчас стоит, — добавил Крагштейн.
Скейлз воззрился на него. Глаза его ожили. Он молчал, но на его лице застыл вопрос.
Крагштейн утвердительно кивнул.
— Никто из сотрудников нефтяных компаний не видел настоящего короля?
— Если только ребенком, а взрослым — нет.
— И вы уверены, что никто ничего не знает?
— Уверен. Да и кто может знать? Готар заподозрил неладное. Причина тому — наша небольшая оплошность. Поэтому мы послали ему телеграмму с просьбой приехать на квартиру Маккоркла. От имени Падильо, — он заговорил быстрее, наверное, надеясь, что признание облегчит его душу. — Прибыв туда, мы сказали, что тоже получили аналогичную телеграмму. Я показал ее ему, телеграмму мы сами послали на собственный адрес... и он... — Скейлз одарил короля долгим взглядом. — Он зашел Готару за спину и задушил гарротой. Этим я рассчитывал все окончательно запутать.
— Неплохо, — кивнул Крагштейн. — Весьма неплохо. А как обстоит дело с деньгами?
Скейлз пожал плечами.
— Погибший брат короля обо всем позаботился. Как только подписываются все необходимые документы, нефтяные компании переводят пять миллионов долларов на счет короля в швейцарском банке.
— Счет, зашифрованный цифрами?
— Естественно.
— На это уйдет два дня, — раздумчиво протянул Крагштейн.
— На что? — переспросил Скейлз.
— На получение денег, — пояснил Крагштейн.
— Ты собираешься довести дело до конца, не так ли? — спросил его Падильо.
Крагштейн усмехнулся в бороду.
— Естественно. Изменятся лишь условия нашего договора.
— В каком смысле? — Скейлз не отрывал от него глаз.
— Вы получите не четыре с половиной, а один миллион. Согласны?
Скейлз колебался не больше секунды.
— Я согласен.
— А твой дружок? — Гитнер указал на короля.
— Спросите его, — Скейлз не захотел брать ответственность на себя.
Король поднял голову и посмотрел на Гитнера.
— Мне без разницы. И зачем я только послушал его? Зачем?
— Вам следовало лучше вжиться в роль, — вставил Падильо.
— А в чем он ошибся? — в голосе Крагштейна слышался неподдельный интерес.
— Молитвы и рыба. Король был ревностным католиком. Провел пять лет в монастыре. Помолившись, он не крестился. Думаю, он не знает, как это делается. В Нью-Йорке мы ели мясо в пятницу. Ел и он. Настоящий католик к мясу бы не притронулся.
— Этого недостаточно, Падильо, — покачал головой Крагштейн.
— Для полной уверенности — да, но у меня зародились сомнения. А когда они убежали от нас, все стало ясно. Настоящий король после взрывов в мотеле помчался бы в полицию, какой бы продажной он ее ни считал. Раз он этого не сделал, значит, он что-то скрывал. А догадаться, что именно, труда не составило.
— По-моему, план по-прежнему хорош, — Гитнер взглянул на Крагштейна.
— Мне плевать, хорош он или плох, — заметил Падильо. — Главное, что будет дальше.
— С тобой? — уточнил Крагштейн.
— Совершенно верно. Со мной.
— Нам придется что-нибудь придумать, не так ли?
Глава 24
Они заставили короля и Скейлза помочь Ванде спуститься по восьми лестничным пролетам в подвал. По пути ее дважды вырвало. Остановились перед металлической дверью, запирающейся на засов и замок. Впрочем, и одного засова вполне хватало, чтобы сидящие внутри не могли выйти наружу.
За дверью оказалась клетушка восемь на десять футов, в которую кто-то притащил сверху стол и три стула.
Король и Скейлз ввели Ванду в клетушку, усадили на стул и скоренько попятились к двери. Ванда согнулась пополам, обхватив руками живот, ее голова едва не касалась коленей. Она не издала ни звука.
Освещала клетушку слабенькая лампа под потолком. Король и Скейлз вышли за дверь, встали рядом с Гитнером. Чувствовалось, что они напуганы. Крагштейн переступил порог, шагнул к Ванде, перебросил револьвер в левую руку, правой схватил ее за волосы и дернул вверх. Она вновь не застонала, лишь смотрела на него холодными ледяными глазами. Слез я не заметил, а вот ненависти хватало с лихвой.
— Как будет проходить подписание документов?
