кладовке. Почти весь дом, кроме той кладовой, занимала большая просторная комната. Ее Дарда создала из бывших здесь прежде мастерской и спальни, сломав перегородку. Кухня, оставшаяся от прежних хозяев, располагалась во дворе, рядом с колодцем – наличие колодца было одной из причин, по которой Дарда избрала этот дом. От резчика осталась и фигура Никкаль в нише, устроенной в наружной стене дома, слева от двери. Проходя мимо нее, Лаши инстинктивно коснулся лба и сердца, как подобает, хотя не был особенно религиозен. Однако у него была причина выразить почтение Госпоже Луны.
В доме он не стал разводить обширных предисловий. Сел на сундук, подпер кулаком щеку и сообщил:
– Нынче приходила служанка из храма Никкаль. Мать Теменун передает, что с тобой хочет поговорить князь Иммер.
– Со мной? Ты не ошибся?
– Сказано точно: 'Хочет поговорить с Паучихой'.
– Но вожак у нас ты.
– Не придуривайся. И князь наш пузатенький тоже не дурак.
– И чего я ему занадобилась? Вернее, зачем мы занадобились?
Лаши был скорее озадачен, чем оскорблен, что его первенством пренебрегли.
– Если б я знал! Всю дорогу голову ломаю. Чем он недоволен? Он свою долю всегда получал.
– Может, он думает, что с тех пор, как мы стали выходить из города, его доля уменьшилась?
– Так она и в самом деле уменьшилась!
– Стало быть, из-за этого?
– Сомневаюсь я. Мог бы передать, что недоволен. Мало ли продажных стражников нам известно.
– То-то и оно. Думаешь, это ловушка?
– Ты скажешь! В храме Никкаль? Это же святотатство. Весь Кааф на дыбы встанет.
– Оно конечно, – последний довод не убедил Дарду. Она признавала власть Никкаль, но в силу воспитания понятие 'святотатство' ее не очень страшило. Равно как и попрание сложившихся обычаев. – Но ты, наверное, прав. Для ловушки это как-то глупо. Если бы он хотел посчитаться с нами, сдается мне, он придумал бы что-нибудь еще…
– Так ты пойдешь?
– Конечно. Другого способа узнать, чего светлому князю от нас надобно, нет. Когда он назначил встречу?
Ей бы не хотелось, чтоб Лаши ответил: 'Завтра'.
– Через два дня, считая от нынешнего, на закате. Решил потянуть время, хитрюга толстопузый, чтоб мы подергались.
– Ничего, – сказала Дарда. – Будем уважать решение князя.
Она не стала объяснять Лаши, почему отсрочка свидания ее порадовала. Но в ту же ночь повторила свой маршрут из рощи за храмом Псоглавца до княжеской резиденции. Кстати, она определила, что подземным ходом давно никто не пользовался. Не иначе, госпожа Хенуфе отнесла исчезновение возлюбленного на счет козней ненавистного супруга и утихомирила страсти. А может, обделывает свои дела как-то иначе…
Дарда провела сутки во дворце, как и в прошлый раз, и благополучно вернулась назад. Днем отоспалась, а вечером пошла на назначенную встречу.
Как уже говорилось, спорные дела в преступном Каафе было принято решать в храме Никкаль. Дарда никогда прежде не участвовала в таких переговорах. Никто еще не пытался подобным путем выяснять отношения с их компанией, а если бы возникла необходимость, на переговоры наверняка отправился бы Лаши. Но Иммер знал, к кому надо обращаться. Сам додумался, или ему подсказала мать Теменун? Последней истина, несомненно, была известна. Кроме того, у храма было столько лазутчиков, что верховной жрице, возможно, было известно, где живет Дарда, хотя та ей никогда об этом не говорила. И все же мать Теменун предпочла разыграть неведение и передать известие через Лаши. Зачем? Чтобы указать Лаши его настоящее место? Или чтобы косвенно сообщить ему о предстоящей встрече Паучихи с правителем города – ведь Дарда могла бы это скрыть?
Что ж, возможно нынче все разъяснится. Ближе к закату Дарда подошла к одному из многочисленных боковых приделов храма Никкаль. Одета она была как обычно, краем головной повязки прикрывала лицо, а в руках держала посох. У входа ее встретила прислужница и провела внутрь. Как бы – в колеснице или в носилках – и с какой свитой не пожаловал Иммер, его проведут с другого входа, в этом Дарда была уверена.
Мать Теменун ожидала ее на террасе, выходящей в сад. Там был постелен ковер шамгарийской работы, и вместо сидений лежали подушки, набитые козьим пухом. Расстелена была скатерть с легким, но изысканным угощением, стоял чеканный кувшин с вином.
Паучиха и верховная жрица обменялись вежливым приветствием и сели, но последующий их разговор не касался ничего значительного, и к еде они не притронулись.
Храмовый сад был не настолько велик, как княжеский, и устроен был не по такому ясному и понятному плану. Отчасти это определялось рельефом местности – сад занимал склон холма и расположен террасами. Но и план был ясен тем лишь, кто был знаком с ритуалами Никкаль. Каждому из них соответствовали определенные деревья и кустарники, цветы и травы, и были среди них такие, которыми знатные люди пренебрегли бы за невзрачностью, или просто испугались.
Иммер появился, когда совсем стемнело, и в небе висел бледный полумесяц, – клинок Ночной Владычицы.
Дарда встала и поклонилась.
Правитель города уселся на подушки и уставился ей в лицо.
– Это ты, стало быть, Паучиха, – сказал он, запуская руку в блюдо с инжиром. – Ты еще безобразнее, чем я воображал.
– Значит, светлый князь, у тебя слабое воображение.
Иммер едва не подавился инжиром, но откашлявшись, решил рассматривать ответ Дарды как забавную шутку, а не откровенную наглость.
– А что у тебя край платка свисает, точно ослиное ухо? Никак не решишь, прикрыть лицо или нет?
– Ради своего безобразия я открываю лицо перед врагами и скрываю его от друзей, дабы они не огорчались. А что до тебя, светлый князь, я не знаю, друг ты мне или враг.
– Я тебе, беззаконая женщина, господин. И правитель этого города, да хранит его Хаддад!
– В этом я, князь мой и господин, не сомневаюсь, – вежливо ответила Дарда.
– И на том спасибо, – сварливо сказал Иммер. – Садись, дозволяю.
Ему вдруг разонравилось, что Дарда возвышается над ним, Он был не слишком высок, а Дарда не уступала в росте иным мужчинам.
Дарда не заставила повторять приказание, и беззвучно опустилась против правителя. Отметила, что Иммер не стал подзывать служанок, чтоб ему налили вина, а плеснул себе сам. Отпил, прицыкнул языком.
– Дивное вино, преподобная мать. Даже у меня нет таких погребов, как в храме.
– Мы будем рады прислать во дворец дюжину кувшинов.
– А, – Иммер махнул рукой. – Все только и думают, что князь Каафа день-деньской возлежит на мягких подушках, пьет сладкие вина и ласкает наложниц. В то время, как князь трудится, как пахарь, нет, как раб на каменоломнях. Хоть бы кто-нибудь понял, что значит – быть правителем вблизи южной границы! Впрочем, покойный царь это понимал, и моему предшественнику приходилось не в пример легче. Тогда в городе стоял царский гарнизон, настолько сильный, что, когда хатральцы пошли войной на Нир, они побоялись сунуться в Кааф. Но господин наш Ксуф в начале своего царствования, гарнизон отсюда убрал, дабы двинуть его на Шамгари. Чем дело кончилось, известно. Однако царские солдаты сюда не вернулись. Ксуф полагает, что южные княжества окончательно замирены. Он прав в том смысле, что ни Хатраль, ни Дебен, ни Фейят не посылают против нас армий…
Иммер обращался к верховной жрице. Но Дарда не сомневалась, что говорится это для ее ушей. Все сказанное не было для нее новостью. Но там, где она вращалась, подобные разговоры велись исключительно для времяпровождения за кувшином хмельного. Не похоже, чтобы Иммер вещал с той же целью.
– Но к лучшему ли это? С армией бы мы, наверное, справились, как справлялся с ней покойный царь. Южане – не шамгарийцы, они не умеют вести правильный бой, ненавидят сражаться в строю, пехоты у них нет и не было. Им гораздо сподручней нападать небольшими летучими отрядами, и всегда на тех, кто не может оказать сопротивления. Они грабят и жгут деревни, угоняют скот и людей, и не дожидаясь моих солдат, отходят в Хатраль или Дебен. Там они герои. Их число растет с каждым годом, чего не скажешь о городской страже. Что хуже всего – они грабят торговые караваны. А ведь Кааф стоит на торговле. Наша земля неплодородна, но и последний нищий в Каафе ложится спать сытым. Что будет, если прекратятся поставки зерна с запада и проса из Дельты? Мы просто-напросто умрем с голоду. Кааф – богатый город, а почему? Через него проходит торговля пряностями, винами и тонкими тканями – ничего этого здесь не производят. Через Кааф везут золото и драгоценные камни, а их не добывают в Нире! И вот, купцов, благодаря которым мы процветаем, грабят уже не только на пограничных путях, но и на подходах к Каафу!
Дарда слушала внимательно. Наконец-то вступление кончилось.
– Терпение купцов не безгранично. Теперь, когда их подпаливают с двух сторон, они начали искать другие дороги – более длинные, может быть, но более безопасные. Торговля за последние полгода упала как никогда за последние десять лет!
Рыжая борода Иммера, заплетенная в косицы, воинственно топорщилась. Краску, дающую такой цвет, тоже производят не в Каафе, подумала Дарда.
– Ты мог бы схватить и казнить тех, кто подрывает основы благополучия Каафа, – вежливо сказала она.
– Мог бы. И любой другой правитель на моем месте так бы и сделал. Но зачем ломать орудие, когда его можно использовать?
– И как же ты собираешься использовать нас, светлый господин?
– Не терпится узнать? А ведь ты, говорят, славишься среди своей братии умением выжидать. Но не стану тебя томить, Паучиха. Я пошлю тебя и прочих защищать границы. Ибо кто лучше справится с разбойниками, чем другие разбойники?
– Это остроумно. Но осуществимо ли?
– Не вижу иного выхода. Мои стражники – продажные твари, но при этом неплохие парни и вовсе не трусы. Однако они не способны совладать с бандами из южных княжеств. Слишком неповоротливы, И слишком горожане, впрочем, как и все мы здесь. Они не смогут предугадать, что предпримут люди пустыни. Ты – сможешь.
– Почему я? Светлому господину, должно быть, известен наш вожак Лаши. Почему бы тебе не поговорить с ним? Мужчинам легче найти общий язык.
– Возможно. Но никто из мужчин на моей памяти не сумел того, что сумела сделать ты. Я не о подвигах твоих во дворе Хаддада говорю, мне они безразличны. Тебе удалось заставить горожан сражаться в пустыне. Посадить уличных воров на коней.
– Я их не заставляла…
– Избавь меня от уверток. Наверняка ты думаешь, что я решил выжить тебя из города. Не скрою, меня бы это устроило. Но если бы это было единственной
