собрание в забаву. Она еще сказала, что нехорошо смеяться над товарищем, а надо ему помочь. Как будто мало Дутову помогали! И учителя с ним сидят все время… Он сам учиться не хочет. Он говорит, что после восьмого класса его возьмут в футбольную команду мастеров.
Всем было так смешно, что уже хотели голосовать за Дутова, чтобы посмотреть, какой из него получится звеньевой. Я взглянул на Лину Львовну и увидел, что она поднимается с места. У нее было такое обиженное лицо, как будто ее ударили. Она стояла очень серьезная и очень бледная. И я даже испугался, что она заплачет.
– Елизавета Максимовна… – сказала Лина Львовна. Елизавета Максимовна сразу как будто окаменела. Она сидела очень прямо и смотрела на портрет Дарвина.
– Елизавета Максимовна, – уже громче сказала Лина Львовна.
Елизавета Максимовна медленно повернулась к Лине Львовне.
– Я вас слушаю.
– Елизавета Максимовна, мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас… давайте выйдем в учительскую.
– Выйти? – удивилась Елизавета Максимовна. – Почему такая срочность? – Она взглянула на Лину Львовну и вдруг быстро поднялась из-за стола. – Ну хорошо, идемте.
Они вышли в коридор и закрыли дверь.
Ребята сразу повскакали с мест и окружили парту Дутова. Его в классе никто не любит. У нас говорят: если Дутову голову поменять на футбольный мяч, а вместо мяча дать футболистам Вовкину голову, то ни учителя, ни футболисты не заметят разницы. Но его не любят не за то, что он глупый, а за хитрость. При учителях он – тихий-тихий. Учителя думают, что он неспособный, но зато послушный. И Дутов в классе сидит тише всех. Только он все запоминает. Не уроки, конечно, а кто что про него сказал. А после уроков подойдет и – раз кулаком или портфелем! Да еще обязательно подкараулит, когда человек идет один. С ним один на один никто не может справиться.
Мне-то вообще неважно, кто будет звеньевым – все равно никто работы не ведет. Но уж Дутов – извините, пожалуйста!
Когда мы обступили Дутова, он завертел головой, запыхтел, а сказать ничего не может.
Тогда Вика Данилова спросила:
– Дутов, ты правда хочешь быть звеньевым?
– А твое какое дело!
– Конечно, мое дело, – сказала Вика. – Ведь я же тебя выбираю.
– Ну и выбирай.
– А я не хочу тебя выбирать.
– Сама ты дура, – сказал Дутов.
Ребята засмеялись. Только смеялись они как-то не очень весело – как будто их нарочно заставляли смеяться.
– А я тоже не хочу! – крикнул Алик Летицкий.
– Сам дурак, – ответил Дутов.
Теперь никто не засмеялся. Это уже получалось вроде игры. Все стали говорить: «И я не хочу! И я…» Дутов сначала отвечал, а потом перестал. В общем, половина класса у нас получились дураки, а остальные – неизвестно кто.
Тогда я сказал:
– Ребята! Алё! Знаете что…
Договорить я не успел. Сзади кто-то запустил в Дутова учебником. Книжка пролетела над партой и ударила Вовку по затылку.
Дутов вскочил. Он стоял, оглядывая ребят, и никак не мог догадаться, кто это сделал. Дутов стоял и краснел. Даже затылок у него стал красный. И вдруг он схватил самого ближнего и изо всей силы рванул за гимнастерку. Гимнастерка разорвалась, а пуговицы запрыгали по полу.
Это был Гера Попов. Он самый тихий у нас в классе. Он даже не говорил ничего. Только его парта – рядом с партой Дутова, и когда все ребята встали, то встал и он.
Гера испуганно посмотрел на Дутова, затем провел рукой по гимнастерке – она была разорвана до пояса. Гера наклонился и молча стал собирать пуговицы.
Я видел, что он чуть не плачет. Я знаю, что он не жадный. Ему чихать на гимнастерку. Только его дома будут за это бить – у него отец пьяница.
Ребята молча смотрели на Дутова.
Дутов пыхтел и краснел еще больше.
Гера собирал свои пуговицы.
А мне вдруг стало жарко от злости. Даже голос охрип.
Я залез на сиденье и сказал:
– Ребята! Герка самый слабый в классе. Верно? А Дутов – самый сильный. Он всех бьет поодиночке. Давайте мы сейчас разорвем ему гимнастерку.
– Попробуй, – сказал Дутов.
– И попробую. – Я соскочил с парты и сказал Борьке: – Борька, покарауль у двери. Если Елизавета Максимовна пойдет…
– Не надо, Костя, – ответил Борька. – Сейчас придет кто-нибудь. Лучше потом.
Но я так разозлился за Геру, что мне уже ничего не было страшно. Наоборот, мне было даже как будто весело.
– Ты председатель отряда, и тебе нельзя драться, – сказал я Борьке. – Не бойся. Я тоже драться не буду. Только разорву ему гимнастерку. Ведь Елизавета Максимовна всегда говорит: никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Вот я и не буду откладывать. А ты покарауль.
Борька направился к двери.
А я подошел к Дутову.
Я протянул руку. Дутов с размаху ударил меня по голове. И тут на него бросились все ребята. Оказалось, что Дутов вовсе уж не такой большой. Его облепили со всех сторон, и никак нельзя было просунуть руку, чтобы его стукнуть. Я хотел дотянуться до гимнастерки, чтобы ее разорвать, но ничего не получилось. Получилась куча-мала, а Дутов был где-то внутри. На конец мы засунули его под парту и не выпускали оттуда, хотя он щипал нас за ноги.
– Идет! – крикнул Борька. Все разбежались по местам.
Открылась дверь, и на пороге показалась Елизавета Максимовна. Она была одна.
Дутов ворочался под партой; он никак не мог вылезти – его затиснули между перекладинами.
– Что ты там делаешь, Дутов?
Дутов только пыхтел. Наконец он выбрался и, весь красный, с расстегнутым воротом, уселся на скамейку.
– В чем дело, Дутов?
– Пых… – сказал Дутов. – Пых… Искал… промокашку…
Мы захохотали так, что с потолка даже мел посыпался.
– Сидите тише и не превращайте собрание в забаву, – сказала Елизавета Максимовна. – А ты, Дутов?.. Нечего сказать, хорош звеньевой.
– Я не буду… пых… звеньевым…
– Почему не будешь?
Дутов уставился в парту и запыхтел еще сильнее.
– Что здесь произошло? Староста!
Встала Вика Данилова.
– Ничего, Елизавета Максимовна. Мы сидели и ждали.
– Таланов?
Встал Борька.
– Ничего, Елизавета Максимовна. Мы просто… сидели.
– Дутов?
Встал Дутов. Он краснел и пыхтел. И… молчал.
