программу заездов, беговые листки с информацией о ставках; на их лицах было написано равнодушие, отчаяние, гнев или тоска. Это были проигравшие, и некоторые из них направлялись к выходам на автостоянку, другие задерживались у баров, а третьи шли делать новые ставки.
Было еще довольно рано. В карманах публики оставалось много денег. Толпа не рассеется по крайней мере до конца шестого забега.
Лилли Диллон сделала три ставки в трех окошках. Аккуратно уложив деньги в дамскую сумочку — за них нужно будет отчитаться, — она поспешила к окошку. Деньги, которые ей выделяли специально для ставок, каждый день перечислялись телеграфным переводом; они были разложены в пачки по двадцать, пятьдесят и сто долларов. Она щедро расходовала двадцатки — столько, сколько можно было поставить за весьма ограниченное время — обычно на пяти— и десятидолларовые ставки. С полусотенными купюрами она была более осторожна, сотенные же тратила скупо и неохотно.
Возможно — и скорее всего, — такие предосторожности были излишни. Финансовых агентов не интересовали ставки; обычно они следили только за выигрышами, за пригоршнями пятидесяти— и стодолларовых билетов. Лилли выигрывала редко, и цель у нее была иная. То, чем она занималась, обычно не касалось фаворитов или лошадей, пришедших за ними. С их шансами на выигрыш, как правило, все было более-менее ясно. Она же имела дело с возможными кандидатами на будущую победу и «темными лошадками», а они выигрывали редко. Когда это случалось, Лилли забирала деньги только тогда, когда это казалось абсолютно безопасным. В противном случае она просто не брала выигрыши, оставляя тотализаторные билеты в качестве документов.
Она обладала некоторой свободой. Конечно, у нее были общие инструкции, но в этих рамках она могла действовать как угодно — по собственному усмотрению. Однако это не облегчало ее задачи. Наоборот. Работа была тяжелая, но за нее хорошо платили. И Лилли знала, как можно увеличить эти доходы.
Бобо Джастес не одобрил бы ее действий, но подловить Лилли на этом было очень сложно.
Надев темные очки, она прогуливалась вдоль стойки бара, внимательно глядя по сторонам. Несколько раз она быстро нагибалась и подбирала проигрышный билет, добавляя его к пачке в своей сумочке. Проигрышные билеты обычно выбрасывали. Если они не были порваны или испачканы следами ботинок, она добавляла их к счетам и квитанциям за потраченные деньги.
Конечно, в разумных пределах. Нельзя было перегибать палку. Лишь раз она позволила себе на соревнованиях нечто в этом роде, и это оказалось грубой ошибкой. Вернее, таким образом она пыталась скрыть ошибку.
Это случилось почти три недели назад, когда Рой оказался в больнице. Может, причиной было то, что она думала о сыне, а не о работе. Так или иначе, неожиданно выиграла безнадежная кляча при ставке два к ста сорока. А она ее просмотрела.
В ту ночь она была страшно напугана и не смогла уснуть. На следующий день она перепугалась еще больше, увидев в газетах намеки на то, что некоторые ставки были сделаны в обход касс. Ей пришлось подстраховаться — это было накладно, но необходимо, — и она выслала в Балтимор свои собственные пять тысяч долларов, представив эти деньги как выигрыш.
Конечно, это отвело от нее беду; Бобо молчал. Но прошло несколько дней, прежде чем она смогла спать спокойно.
Поначалу она даже ходила в ванную с пистолетом.
Она стояла в баре, потягивая ром-колу, и с возрастающим отвращением глядела на суетящуюся толпу. Откуда все они, устало думала она. Почему они участвуют в этом глупом надувательстве? Многие из них совершенно опустились. А другие даже приводят с собой детей.
Матери с детьми... Мужчины в дешевых спортивных рубашках и мешковатых брюках... Старухи с сигаретами, торчащими изо рта.
Фу. Отвратительное зрелище.
Она отвернулась, устало переступая с ноги на ногу. На ней был спортивный костюм: простой, но дорогой ансамбль песочного цвета — брюки, блуза и пиджак; на ногах — туфли из оленьей кожи без каблуков. Все очень стильное и легкое — пожалуй, самая удобная одежда из ее гардероба. Но когда большую часть времени проводишь на ногах, и самая удобная одежда покажется неудобной.
После пятого и шестого заездов, когда она уже достаточно намоталась между окнами ставок и кассами, борьба между нарастающей усталостью и постоянной необходимостью быть все время начеку достигла апогея. Она думала лишь о том, как бы где-нибудь присесть и отдохнуть хотя бы пару минут. Нет, нельзя! Противоречивые чувства боролись друг с другом, склоняя то к одному, то к другому, подталкивая то вперед, то назад, и эта борьба только добавляла ей мучений.
Разумеется, на трибунах были сиденья, но они для простаков и зевак. Пока она доберется до трибун, уже опять нужно будет стоять у окошка со ставками. Ходьба взад-вперед отнимала больше сил, чем могло показаться. Что же до элитных мест, где были удобные кресла и неплохой бар, то об этом и речи быть не могло. Там крутилось слишком много денег и делалось слишком много серьезных ставок. Ребята из полиции обожали это место.
Она допила чашку кофе — уже третью за этот час — и потащилась к окошкам тотализатора. Седьмой, предпоследний забег входил в завершающую стадию. Обычно на него приходилась самая напряженная игра, и «чайники» так и рвались делать ставки. Пока Лилли пробиралась между ними, ей в голову вдруг пришла забавная мысль. И, несмотря на всю свою усталость, она чуть не рассмеялась.
«Ну и ну, — думала она, — двадцать пять лет надрываешься словно лошадь, и вот я снова на ипподроме. Скачки продолжаются!»
Она забрала деньги за пару ставок на седьмой забег и, на ходу распихивая их, быстрым шагом пошла к стоянке. Последний забег не сулил никаких сюрпризов. Уходить нужно именно сейчас, пока толпа не хлынет с трибун на улицу, и тогда можно будет избежать пробок.
Ее машина стояла почти у самых ворот — за это приходилось платить приличные чаевые. Машина была с откидным верхом, хорошая машина, но ничего из ряда вон выходящего. Никакого намека на роскошь.
Единственное, что отличало эту машину от множества подобных, — тайник в багажнике, где хранилось сто тридцать тысяч долларов наличными.
Подходя к машине, она увидела рядом с ней человека. У Лилли промелькнула мысль, что, возможно, деньги ей теперь и не понадобятся.
9
У Бобо Джастеса были волнистые седые волосы и смуглое лицо с точеными чертами. Роста он был небольшого: говоря попросту, коротышка, но голова и торс словно принадлежали человеку вдвое больше. Зная, как он комплексует по поводу своего роста, Лилли порадовалась, что на ней обувь без каблуков. По крайней мере хоть в этом ей повезло. Правда, судя по выражению лица босса, вряд ли ей это зачтется.
Бесцветным голосом, едва шевеля губами, он сказал ей:
— Тупая, безмозглая овца! Посмотри на свою машину — это ж цирк шапито! Еще в нарисовала мишень и повесила колокольчики на бампер!
— Да ладно тебе, Бо. Таких машин в Калифорнии пруд пруди.
— Таких машин в Калифорнии пруд пруди! — передразнил он ее, жеманно поводя плечами. — Столько же, сколько вороватых шлюшек? А? Столько, подстилка ты гумозная?
— Бо! — Она быстро осмотрелась по сторонам. — Может, мы лучше пойдем отсюда куда-нибудь в тихое место?
Он занес руку, словно собирался ее ударить, но потом подпихнул ее к машине.
— Лезь, — сказал он. — Поедем в Беверли-Хиллз. Свидетелей тут нет, и будь спокойна, я тебя так отделаю, что шкура на заднице будет лоскутами висеть.
Она завела машину и выехала через ворота ипподрома. Когда они влились в поток машин, он снова принялся крыть ее, цедя сквозь зубы ругательства.
