веселящихся мелькали и другие знаменитости (в частности поэт Аллен Гинзберг и Ричард Альперт, элэсдэшный гуру), и хотя Ангелы лично с ними не были знакомы, все-таки они были несколько не в себе от того, что титул гвоздей вечеринки приходилось делить с этими людьми.
Это была первая встреча Гинзберга с Ангелами, и он быстро стал их поклонником. Позже ночью, когда выяснилось, что всех уезжающих с пирушки задерживает полиция, мы с Гинзбергом отправились посмотреть, что же все это значит. Фольксваген, выехавший с ранчо за несколько минут до нас, был немедленно остановлен через полмили вниз по хайвею, и сидевших внутри вытащили на допрос «с пристрастием». Наша идея заключалась в том, чтобы присутствовать при сцене задержания с включенным магнитофоном, но, как только я переключил первую скорость, самих остановила другая машина помощника шерифа. Я быстро выскочил из тачки с микрофоном в руке и спросил, в чем дело. Увидев микрофон, помощники шерифа сначала застыли в гробовом молчании, а потом стали цедить сквозь зубы какие-то неинтересные вопросы. Один из них попросил меня показать мои права, а остальные пытались игнорировать Гинзберга, очень вежливо, но настойчиво пытавшегося выяснить, почему все покидающие вечеринку задерживаются полицией. Один коп стоял, важно расставив ноги, сцепив руки замком за спиной, а выражение тупой немоты словно заморозило мимику его лица. Гинзберг не оставал от него со своими расспросами, пока другой помощник шерифа проверял мои водительские права. Я наслаждался, слушая эту перепалку в записи на кассете. Это звучало так, как если бы я перебрасывался с Гинзбергом риторическими вопросами, а где-то на заднем плане бормотало полицейское радио. Каждые несколько секунд в наш разговор врывался еще один голос, выдающий какие-то односложные словечки, однако это трудно было назвать ответами на наши вопросы. Какое-то мгновение вообще царила полная тишина, потом раздался голос Гинзберга, напевающего без слов какую-то восточную рагу, периодически сопровождаемую спастическим треском Голоса из штаб-квартиры. Ситуация была настолько смешной и нелепой, что даже легавые через какое-то время уже не смогли сдержать улыбок. Их отказ разговаривать с нами привел к довольно фантастической смене ролей, впечатление от которой еще больше усиливалось из-за охватившего нас буйного веселья.
Помощник, оставшийся разбираться с нами, с любопытством глядел на Гинзберга. Неожиданно он спросил: «И долго ты такую бороду отращивал?».
Гинзберг перестал напевать, подумал немного над ответом и сказал: 'Около двух лет…нет, наверное, месяцев восемнадцать '.
Коп задумчиво кивнул… как будто он сам собирался отрастить себе бороду, но не мог потратить на это все свое время; двенадцать месяцев — еще куда ни шло, но восемнадцать… тогда шеф уж точно заподозрит что-то неладное.
Разговор снова завял, но тут помощник шерифа, сидевший у радиоприемника, вернулся и доложил, что совесть моя по части просроченных дорожных штрафов совершенно чиста. И тогда я сказал, что выключу магнитофон, если они согласятся с нами немного поговорить. И — надо же! — они согласились, и мы немного действительно поговорили. Копы сказали, что пасут здесь Ангелов Ада, а не Кизи. Рано или поздно это хулиганье учинит здесь беспредел, да и какого черта они вообще здесь делают? Копам было страшно интересно узнать, как это мне удалось накопить столько материалов об Ангелах, чтобы написать о них. «Как тебе удалось их разговорить? — спросил один. — И тебя ни разу не избили? Да что с ними вообще происходит такое? Они что, действительно такие плохие, как мы слышали?»
Я сказал, что Ангелы, наверное, еще хуже, чем они слышали, но что лично мне никаких неприятностей не причиняли. Помощники заявили, что не знают об Ангелов ничего, кроме прочитанного в газетах. <Летом 1966 шериф округа Сан Матео, Ирл Уитмор — ключевая фигура в травле Кизи — был близок к тому, чтобы поплатиться своим значком из-за скандала с букмекерами. Большое жюри округа, на основании свидетельств, предоставленных офисом окружного прокурора, готовилось выдвинуть обвинение в том, что шериф Уитмор был втянут в систему выплат взяток и в организацию полицейской защиты местных букмекеров.>
Мы расстались чуть ли не лучшими друзьями, если не считать штрафа, который они мне все-таки ухитрились всучить, — за треснувшие стекла задних фар. Гинзберг спросил, почему водителя «фольксвагена» увезли в полицейской машине. Через несколько минут по радио ответили: он оказался не в состоянии проплатить дорожный штраф за несколько месяцев, и с первоначальной суммы в 20 долларов штраф вырос (а штрафы именно так и растут) до суммы в 57долларов на этот день, и эти деньги надо было внести наличными до того, как злостного неплательщика выпустят на свободу. Ни у Гинзберга, ни у меня не оказалось 57 баксов, так что мы записали имя жертвы, решив отправить за ним кого-нибудь из его друзей, когда мы вернемся к Кизи. Но, как выяснилось, никто этого парня не знал, и, насколько мне известно, он все еще парится в городской тюрьме Редвуда.
Два дня и две ночи продолжалась эта вечеринка, но единственный за все время кризис наступил, когда всемирно известный прототип <Имя убрано по настоянию адвоката издателя ( на самом деле это — Нил Кэссиди, он же Дин Мориарти в романе Керуака «На Дороге» — прим.перев.).> нескольких современных романов бесновался голый на частной стороне ручья и изрыгал долгие, брутальные обличительные речи в адрес копов, стоявших от него всего лишь в двадцати ярдах. Он качался из стороны в сторону и вопил в ярких, ослепительных вспышках света с крыльца, держа бутылку пива в одной руке и потрясая кулаком в сторону столь презираемых им объектов: «Эй вы, подлые, трусливые мудаки! Какого хуя вам надо? Ну давайте, лезьте сюда, и увидите, что получите… да будут прокляты на хуй ваши говенные души!». Затем он засмеялся и замахал своим пивом: «И, блядь, не подъебывайте ко мне, вы, дети говноедов. Идите сюда. Вы, блядь, получите здесь всю хуйню, которую заслужили».
К счастью, кто-то уволок его, все еще голого и выкрикивающего ругательства, обратно на вечеринку. Его пьяный наезд на копов мог обернуться для всех настоящим кошмаром. В Калифорнии и большинстве других штатов полицейские не могут законно вторгнуться в частные владения, если: (1) у них нет полной уверенности в том, что там совершается преступление, (2) они не «приглашены» владельцем или обитателем собственности.
Представление, устроенное голым типом, можно было бы расценивать по-разному, если бы у копов было соответствующее настроение, это — раз. И два — если бы на тот момент — раскочегаривания вечеринки — облаву можно было бы осуществить без всякого насилия. Просто перейти разделяющий мост, и все. Сами ангелы не позволили бы замести себя спокойно и безо всякого скандала — они были слишком пьяны, чтобы думать о последствиях.
Совсем немного времени потребовалось, чтобы легенды о Ла Хонде распространились среди других отделений Ангелов. Отряд разведчиков из Окленда проверил ее достоверность и вернулся обратно с такими восторженными отзывами, что Ла Хонда быстро стала Меккой для «„отверженных“» со всей Северной Калифорнии. Они являлись туда без предварительного приглашения или предупреждения, обычно группами от пяти до пятнадцати человек, и зависали там, пока им не становилось скучно или пока не кончалась ЛСД, которую до знакомства с Кизи пробовали лишь немногие.
Задолго до того как outlaws обнаружили Ла Хонду, вольные кислотные вечеринки уже вызывали тревогу среди респектабельных любителей ЛСД — ученых, психиатров и других персонажей с полянок бихевиористики, полагавших, что это вещество можно принимать только когда проходит тщательно контролируемый эксперимент. Причем в таком эксперименте, по их мнению, должны участвовать лишь тщательно отобранные субъекты, находящиеся под постоянным наблюдением опытных «проводников». Считалось, что такие меры предосторожности страхуют от дурных трипов. Любой потенциальный съезд крыши у какого-нибудь неуравновешенного типа, просочившегося в процессе отбора, мог быть быстро нейтрализован накачкой под завязку транквилизаторами в тот самый момент, когда подопытный возжаждал крови или попытался оторвать свою собственную голову, чтобы получше рассмотреть, что там у него там внутри. <Среди ценителей кислоты существует и точка зрения меньшинства — торжественная подготовка к подконтрольному эксперименту с ЛСД может не только ликвидировать опасность «плохих» путешествий, а, напротив, их стимулировать. Многие «подопытные» к тому времени находятся под таким жестоким впечатлением от всего прочитанного и услышанного, и, когда они наконец глотают капсулу, их реакция уже четко сформулирована в их собственном сознании. Когда эксперимент идет не по ожидаемому ими руслу — или их всех не удовлетворяет своими результатами и расстраивает — среди «подопытных» может начаться паника. А паника — плохой трип в любом случае, с кислотой или без.>
Люди, участвующие в подконтрольных экспериментах, чувствовали, что принародные ЛСД-оргии
