духовке, линолеум квакал под ее ногами. Она распахнула дверцу, выхватила лист и выложила на стол два коржа для торта. Потом вытащила из духовки второй лист с двумя дополнительными небольшими формочками и выключила газ. — Горячие, о Боже. Хочу сперва приготовить маленький тортик для миссис Роу.
— Не думаю, что она хорошо питается с тех пор, как от нее ушла миссис Куни, — сказала Ада, вытаскивая резиновые кольца для консервирования из комода.
Винни выключила утюг, вытащила гладильную доску в кладовку, вытащила корыто, поволокла его, лавируя между корзинами с бутылками имбирного пива.
— Нильс, детка, — сказала Ада, — надо выставить имбирное пиво на солнце, а то оно никогда не дозреет. — Взгляд ее стал строже. — И будь добр, убери свой велосипед с дороги, а то твой дядя приедет и раздавит его.
Нильс вздохнул. И почему он должен отдуваться за других?
— Это не мой велик, а Холланда. У моего камера спущена. И все равно дядя Джордж уехал в Американский Легион, поэтому он не может приехать. Но я уберу его, — сказал он, заметив ее предостерегающий взгляд. — Ада, правда, что Буффало Билл сидел в нашей салемской качалке?
— Ну да, сидел. Это историческое кресло.
— А зачем он приходил сюда?
— Он выступал здесь со своим представлением «Дикий Запад». В театре, что в «Дубовой Роще». Когда вас, мальчиков, еще не было на свете.
— Да, но что он делал здесь?
— В доме? Ну, он ведь был другом дедушки Перри, насколько мне известно. Они познакомились случайно — у дантиста. И у них стало вроде как традицией вместе ходить к врачу. Твой дедушка свято верил во всякие традиции. У него было много знаменитых друзей. Марк Твен, и Буффало Билл, и миссис Стоу...
Да, конечно, женщина-писатель. Ах, восклицала она, вы не знаете папашу Перри, Лукового Короля? Фермер? Чепуха: он ходит в гетрах, а летом у него всегда в петлице бутоньерка. Так гордится своими розами. Гордость и традиции, вот что такое папаша Перри. Поэтому он отдал свои деньги городу? Нильс хотел знать. Да, он отдал свои деньги, потому что обладал величием духа. И после смерти бабушки... да, он считал это своим долгом. И памятный обед в его честь дается каждый год, потому что он думал о других людях не меньше, чем о собственной семье. Это не публичная демонстрация или что-то в этом роде, но скромный ритуал, отдание чести великодушию единственного в своем роде человека.
— И потому мы пьем за него тоже, — сказал Нильс.
— 'потому что мы его внуки, Холланд и я, и мы тоже верим в традиции'! — и выскочил через вращающуюся дверь, нагруженный серебряной вазой с розами для мамы, а Ада крикнула ему вслед, чтобы он не забыл вытащить корзины с имбирным пивом на солнце.
— Милый, они такие красивые, — сказала Александра, когда он принес розы в ее комнату. Она сидела в обитом ситцем кресле, подперев ладонью подбородок, с «Антонием Беспощадным» на коленях. — 1200 страниц — это слишком длинно. Настоящий «Гаргантюа». Но я иногда забегаю вперед, когда читаю.
Ему было приятно то, что она сказала, — она так редко интересовалась тем, что будет впереди.
— В ней 1200 и еще 24 страницы. Но ты ведь быстро читаешь. Мисс Шедд говорит, что если ты уж начнешь читать, то не остановишься. — Он взял у нее книгу и, присев на пуфик у туалетного столика, прочитал несколько страниц вслух. — Ты что? — остановился он при виде бледной улыбки, возникшей на ее губах.
— Просто подумала, как все переменилось. Когда вы были маленькие, я читала вам вслух. Каждый месяц, когда приходила «Добрая Домохозяйка», мы читали продолжение романа Мартина Джонсона об Африке. Мартин и... как звали его жену?
— Оса. — Он закрыл книгу, заложив пальцем.
— Да, Оса. Вы оба думали, что это ужасно смешное имя для женщины-охотницы. И еще там был Том — Водяной Ребенок...
Нильс засмеялся.
— И Упрямый Томми.
— Упрямый Томми? Не помню такого.
— Нам Ада читала про него. Это был кот.
— Кот? — Она нахмурилась, припоминая, прижала кончики пальцев к вискам. — Я помню, был поросенок Нуф-Нуф. Его зажарили с яблоком во рту, бедная жирная свинка. Один из любимцев Холланда, правда?
— Не-ет — он любил историю с подменным ребенком, помнишь? В книге волшебных сказок.
— Подменный ребенок? О, какая страшная история. Как может она кому-нибудь нравиться? — Она встала с кресла, подошла к окну, отодвинула занавеску и долго смотрела вниз, на беседку, прижав руку к груди, будто у нее началось сердцебиение. — Бедная тетя Фанюшка, как печально, что ей пришлось проделать весь этот путь сюда только для того, чтобы ее укусила пчела.
— Оса — это была оса, — сказал Нильс. Он взял фотографию благотворительного бала и улыбался отцу в платье и резиновых сапогах.
— Да, милый, оса. И почему-то из всех она укусила именно ее.
Это было ужасно. Как только они увели тетю Фаню в дом, вызвали доктора Брайнарда, но все его уколы и пилюли не помогали, все тело ее свело судорогой, дыхание было затрудненным; в конце концов ей пришлось вернуться в Харкнесс Павильон в Нью-Йорке, где тетя Жози могла быть рядом с нею. Вздохнув, Александра уселась снова, потянулась, взяла щетку для волос, причесалась, положила на место.
— На, поиграй с этим. — Он достал три скользких комочка цвета загара — бобы — и положил ей на ладонь, где они начали пританцовывать. — Они станут прыгать выше, если согреть их, — объяснил он. — У каждого внутри маленький червячок — личинка мотылька. Поэтому они и двигаются.
Он сжал ее пальцы вокруг прыгающих бобов и крепко сдавил их.
— Боже, неужели это так устроено? Где ты узнал все это? Наверняка вы не проходили прыгающих бобов в школе.
— Это не бобы, это семена. Об этом рассказывается в одном из свитков Чаутаука.
Она резко повернула голову.
— Мама, ты что?
Она смотрела на него очень странно.
— Чаутаука, — прошептала она, веки у нее задрожали, выражение лица изменилось мгновенно, как при вспышке молнии. Он откашлялся в неприятном молчании. Что с ней? Что-то недосказанное повисло в воздухе. Он чего-то ждал...
— Тебе плохо?
— Нет. Я поняла, милый. Чаутаука, подарок Ады, — это целый кладезь информации, правда? Я забыла. — Она скребла ногтями вышитую дорожку на туалетном столике. Открыла рот, закрыла, сжала губы. Ее улыбка казалась ему вымученной. — Милый, — сказала она живо, — не лучше ли тебе поиграть на дворе? Не думаю, что тебе можно читать эту книгу.
— А что написала миссис Стоу?
— Гарриет Бичер Стоу? Ну, «Хижину дяди Тома». Ты помнишь ее, Лиза, бегущая по льду, и Саймон Легрю?
— Да.
— Я помню, однажды мы сидели вот здесь же — ты, я и Холланд — и читали эту книгу, а ты посмотрел на меня так невинно и спросил: «Мама, а что ты делала во время Гражданской войны»?
Она сжимала прыгающие бобы в ладони, мысли ее унеслись куда-то вдаль.
— Я глупая — у тебя глупая мать, вот что я скажу. Когда пойдешь вниз, милый, скажи Виктории, чтобы не забыла принять лекарство. Она сидит в беседке. Милая Виктория, как это ужасно с твоей стороны — делать меня бабушкой. Может быть, родятся близнецы — это иногда повторяется из поколения в
