— Сколько сейчас времени?
— У меня нет часов.
— Я подыхаю...
— Ничего, сейчас я помогу тебе. Вытяни правую руку, я сделаю укол. Поработай пальчиками. Вот так, хорошо.
Луков достал из саквояжа большой шприц, уже наполненный бесцветной жидкостью.
— Это успокоительное, — пояснил врач. — Сейчас тебе будет хорошо.
На самом деле шприц был наполнен достаточно мощной дозой вещества, которое применяют для усыпления диких животных. Луков ввел иголку во вздувшуюся вену на локтевом суставе, затем спрятал пустой шприц в саквояж и поспешно вышел из камеры. Лязгнула задвижка. Анисимов поднялся с топчана.
Показалось, после укола стало немного легче. Но состояние облегчения продлилось лишь несколько коротких секунд. Анисимов неожиданно испытал онемение мышц, быстро поднимавшееся от бедер к груди. Сердце забилось редкими тяжелыми толчками, руки отяжелели, ноги сделались ватными, дыхание стало прерывистым и свистящим, как при астматическом приступе. Анисимов захрипел, он готов был разорвать глотку ногтями, чтобы глотнуть воздуха, но не мог пошевелить ставшими свинцовыми руками. Анисимов хотел сесть на тарубетку, но промахнулся и грохнулся на пол, в кровь разбив нос. Руки и ноги не слушались его. Но голова оставалась ясной и трезвой.
Анисимову казалось, что он угодил под тридцатитонный каток, который размазывает его тело по бетонному полу. Удары сердца становились все слабее и реже.
Луков сквозь дверной глазок какое-то время наблюдал за реакцией арестанта, затем повернулся к стоящему за спиной контролеру:
— Еще минут пять он подергается, а потом начнет дышать и двигаться. Тогда врубайте свет и музыку.
Действительно, через несколько минут, показавшихся вечностью, Анисимов почувствовал, что жизнь медленно, капля за каплей, возвращается в тело. Но страх смерти, животный ужас засели в сердце, как гвозди. И тут из динамика, вмонтированного в стены, грянула музыка. Даже не музыка, а какая-то дикая какофония звуков. Из десятка мощных ламп, спрятанных под потолком за решетками, в глаза Анисимову ударил ослепительно яркий свет.
Арестант почувствовал, как на голове его зашевелились волосы. Он закричал во все горло, завыл по-волчьи, но никто не отреагировал на его крик.
К обеду стало ясно, что поиски исчезнувшего отморозка закончились ничем. Милиционеры и военные вместе с сотрудниками городского ФСБ прочесали пляж, окрестные холмы, дорогу. Видимо, беглец воспользовался форой во времени и за те три часа, когда к месту подтянулись поисковики, сумел уйти далеко.
Колчин в поисках участия не принял, понимая, что затея с прочесыванием местности — абсолютно тухлая. Он постарался с толком распорядиться свободным временем. Переодевшись в чистую рубашку и брюки, он прямо из кабинета Миратова связался с Москвой, воспользовавшись линией спецсвязи. Сообщил о результатах операции, рассказал о задержанном, о предстоящем допросе.
«Сам решай, тащить его в Москву или оставить в Махачкале, — ответил теперешний начальник Колчина генерал ФСБ Шевцов. — Представляет этот Анисимов интерес для нас или это так... дерьмо местного значения. А тогда пусть наши дагестанские друзья с ним сами разбираются».
Если Шевцов и был огорчен известием о гибели Хапки, то виду не подал. Голос полковника звучал ровно.
Положив трубку, Колчин отправился в ведомственную поликлинику, где ему наложили несколько швов на рассеченный лоб. Женщина-хирург ощупала больную руку и отправила Колчина на рентген. Посмотрела снимки и объявила, что перелома нет. Но есть сильный ушиб и обширная гематома. Хирург помазала предплечье какой-то мазью, наложила повязку и отпустили больного на все четыре стороны.
Колчин плотно позавтракал, а заодно уж и пообедал в закрытой столовой УФСБ. На бульваре он выпил пару кружек теплового бочкового пива с кисловатым привкусом.
Вернувшись в гостиницу, приземлился на жесткий диван, продавленный посередине. И через секунду провалился в обморочный сон.
Он проснулся, когда на город спустились фиолетовые сумерки, а в пивном павильоне-аквариуме, что был виден из окна гостиничного номера, зажгли свет.
Колчин разделся, перекинул через плечо полотенце и уже распахнул дверь ванной комнаты, но тут зазвонил телефон. «Включай телик, — сказал Булач Миратов. — Сейчас будут передавать сообщение, которое мы запустили на телевидение. Эта же информация, только более подробная, появится завтра во всех городских и республиканских газетах. Машину за тобой пришлю через час».
Колчин сел в кресло перед экраном, закурил сигарету.
Местный теледиктор, седовласый, в темном строгом костюме, выглядел чрезвычайно торжественным. Время от времени опуская взгляд к разложенным на столе бумажкам, с легким кавказским акцентом он сообщил, что сегодня в пригороде Махачкалы была окружена банда террористов и похитителей людей, состоящая из четырех матерых преступников. Между сотрудниками правоохранительных органов и бандитами завязалась перестрелка. В ходе успешной операции все бандиты уничтожены на месте. О потерях личного состава ФСБ ни слова.
Колчин поднялся с кресла и пошел под душ. Дать на телевидение и в газеты информацию о гибели террористов — идея Колчина.
Пусть их хозяева считают, что в руки ФСБ живым не попал ни один из наемников.
Глава шестая
Прапорщик Дроздов привез Колчина в фээсбэшный особняк около часу ночи. Проводил на второй этаж, в просторную комнату для допросов, окна которой были заложены кирпичом. От яркого света Колчин зажмурился. Под потолком горели мощные люминесцентные лампы, стены помещения на уровне человеческой груди выложили белым кафелем, отражающим свет. За этой комнатой прочно закрепилось название «пыточная».
За письменным столом майор Миратов раскладывал какие-то бумажки. На деревянном кресле с прямой спинкой сидел Анисимов. Руки задержанного прикрутили ремнями к подлокотникам, голени обеих ног пристегнули браслетами к ножкам кресла. Из одежды на Анисимове оставили только черные в мелкий белый цветочек трусы: голый человек острее чувствует страх.
Задержанный выглядел паршивей некуда. Кожа серая, как у лежалого покойника, под глазами мешки, на губах запеклась свежая кровь. Видимо, ребятки майора уже немного размялись на арестанте, поработали кулаками.
Манера Миратова вести дознание была старомодной, даже архаичной, но весьма эффективной. Перед допросом человек попадал под психологический прессинг, подобный тому, что сегодня вынес Анисимов. Затем задержанного били Миратов или пара его помощников. Во время избиения не задавали никаких вопросов, ничего не требовали, не совали под нос бумажки, которые нужно подписать. Затем избиение неожиданно прекращали, задержанного прикручивали к стулу, задавали вопросы. Затем снова били и задавали вопросы.
Миратов был убежден, что именно здесь, в Дагестане, проходит передний край борьбы с терроризмом, войны жестокой, коварной, не знающей правил. А против террора эффективны только два лекарства: пули и пытки. Все остальное лирика и чистоплюйство.
Колчин появился в тот момент, когда Миратов изучал содержимое верхнего ящика стола. Колчин сел у стены на табурете, закинул ногу на ногу. Этот день казался Колчину безумно длинным, как и всякий тяжелый, неудачный день. И конца ему не было видно.
