— Он полчаса как вышел, — ответила Сухова, полируя тряпкой прилавок. — А вы кто?
— Из городской санитарной инспекции.
— Тогда пройдите вон в ту служебную дверь. Валентин Петрович в своем кабинете или в подвале.
Валиев проследовал в указанном направлении, по длинному коридору дошагал до кабинета с табличкой «Зудин Валентин Петрович». Заперто. Валиев махнул рукой своим партнерам, чтобы те следовали за ним, спустился по ступенькам в подвал, оглядел стены, до потолка заставленные коробками и ящиками. Ясно, Девяткин опередил его. На мешках с картошкой лежал, постанывая, человек средних лет в темном костюме и ярком галстуке.
Валиев наклонился над метрдотелем.
— Вы Зудин?
— Я Муравьев.
Метрдотель сел на мешки, стал тереть ладонью затылок. После удара дубиной по голове в памяти Муравьева зияла большая брешь. Он хорошо помнил, как отправился в служебное помещение позвать к телефону Зудина, как спустился по ступеням в подвал, застав там незнакомых людей. А хозяин как раз в это время, стоя на коленях у стены и молился. Или не молился? Дальнейшие события Муравьев воскресить не смог. Полный мрак. Будто свет выключили.
— А где Зудин? — Валиев похлопал Муравьева по плечу. — Он нужен мне по неотложному делу.
Метрдотель, сердцем чувствуя беду, продолжал массировать затылок.
— Я не знаю, где он. Тут, в подвале, с ним разговаривали какие-то люди. А дальше я ничего не помню. Возможно, эти люди увезли Валентина Петровича. Впрочем, точно не скажу.
— Сейчас ты поедешь вместе с нами и покажешь, где живет Зудин. В машину его.
Валиев показал пальцем на метрдотеля. Братья Джафаровы подхватили Муравьева под руки, потащили вверх по лестнице. Через минуту несчастного метрдотеля затолкали в салон «Волги», на заднее сидение. С двух сторон братья сдавили Муравьева мускулистыми плечами. Валиев, севший за руль, оглянулся.
— Куда ехать?
— Пока прямо, а там покажу.
Муравьев не пробовал бежать, не сопротивлялся: если у этих кавказцев какие-то счеты с хозяином, это не его забота. Он лишь покажет дорогу, а дальше пусть сами выяснят отношения, разбираются между собой. Автомобиль свернул на нужную улицу в предместье Волгограда в тот момент, когда пожар почти полностью уничтожил дом Зудина.
Три пожарных машины, поломав бамперами заборы, перегородили улицу. Отсветы догорающего пламени плясали на лицах зевак, сбежавшихся со всей округи. Валиев выбрался из машины, шлепая через лужи, протолкался в первый ряд. Но увидел лишь спины пожарных и жидкие струи воды, едва брызгавшие на полыхающие развалины дома из худой брезентовой кишки. Валиев наклонился к уху стоявшей рядом растрепанной женщины, похожей на пациентку дурдома.
— Что тут случилось?
— А ты сам не видишь? — вопросом ответила та, выпучив оранжевые безумные глаза. — Пожар. Говорят, газ взорвался.
— Погиб кто?
— Хозяйка в доме осталась. Сгорела.
— А муж? — встрепенулся Валиев. — Муж её тоже дома был? Может, и гости в доме были?
— Почем я знаю, — отмахнулась женщина.
— Только хозяйка одна и погибла, — встрял в разговор какой-то мужик в тельняшке. — Я через дом от них живу. Одна хозяйка дома была, она и сгорела.
Час от часу не легче. Валиев снова пробился через гудевшую толпу, хлопнул дверцей, сел на водительское место. Он включил свет в салоне, вытащил из кармана фотографию Тимонина, повернулся к метрдотелю.
— Видел этого человека?
— Так вам этот человек нужен или Зудин?
— Мать твою, мне нужен этот человек, — Валиев начал терять терпение. — Этот самый человек, которого ты видишь на фотке. Его фамилия Тимонин. Ты его знаешь?
— Ну, так бы сразу и сказали, — вздохнул Муравьев. — Ваш Тимонин пришел вчера к Зудину и просидел у нас до самой ночи. Он уехал из ресторана в компании одним типом. Неким Лопатиным.
— Что за хрен такой? И где найти этого идиота?
Теперь Муравьев почувствовал себя лучше, даже повеселел. Боль в затылке отпустила, он позволил криво улыбнулся.
— Разве вспомнишь адреса всех местных идиотов?
Валиев повернулся к Муравьеву, сграбастал его за лацканы пиджака, притянул к себе. Хорошенько встряхнул метрдотеля и выдал мрачное обещание:
— Слушай ты, халдей поганый. Тварь сраная, слушай сюда. Те, кто со мной шутили, давно сдохли. Если ты вздумаешь пошутить, и я пошучу. Остановлю машину где-нибудь на пустыре. Достану из багажника топор и отрублю твои грабли. Все сделаю по высшему разряду. После этой операции ты не сможешь обнимать женщин и водить машину.
Муравьев побледнел, переменился в лице. За мгновение он сделался серьезным и сосредоточенным. Жарким летним вечером, когда погода шепчет приятные слова в оба уха, совсем не хочется попасть на разделочный стол безмозглого мясника.
— Поехали, я покажу, — сказал он и добавил. — Только боюсь, сейчас очень темно. Боюсь, не найду дороги. Это за городом, я там был всего-то пару раз.
— Значит, тебе очень придется остаться без обеих рук. Или без ног? Или без яиц? Ну, твой ход.
— Мой ход? — тупо переспросил Муравьев.
От волнения голос зазвучал напряженно и пронзительно, с металлической ноткой. Будто говорил вовсе не человек, а вокзальный репродуктор. Метрдотель поверил угрозам кавказца сразу и безоговорочно, мгновенно вспотел, провел рукавом пиджака по влажному лицу.
— Конечно, я найду дорогу, — сказал он.
Теперь пришлось тащиться обратной дорогой через весь город. Валиев вцепился пальцами в баранку, словно в горло заклятого врага. Он был зол на весь мир, на себя самого, на бестолкового Муравьева и даже на молчаливых братьев Джафаровых. Он старался успокоиться, взять себя в руки, но только больше злился.
Когда проезжали по городскому центру, мимо монументального здания, где в лучшие годы располагался обком партии, ожил мобильный телефон. Валиев вытащил трубку из внутреннего кармана, плечом прижал её к уху. Прекрасная слышимость, такое впечатление, будто Казакевич звонил из соседней телефонной будки, а не находился за тысячу верст отсюда.
— Ты уже все закончил? — осторожно спросил Казакевич.
Раздражение и злость, весь вечер копившиеся в душе униженного и оскорбленного Валиева, нашли выход и выплеснулись наружу.
— Еще не начинал, — скрипнув зубами, ответил он. — Черт побери, куда не сунься, куда не шагни, ты везде морда кавказской национальности. Менты, ублюдки поганые, мариновали нас в аэропорту. Мы потеряли время. Девяткин нас опередил. Сейчас пытаемся наверстать упущенное.
— Наверстать упущенное? — переспросил Казакевич. — Ясно.
Валиев услышал короткие гудки. Казакевич бросил трубку, не дав ему объясниться до конца, рассказать об обстоятельствах дела. И черт с ним, с этим снобом, нетерпеливым сукином сыном. Валиев свяжется с Казакевичем, когда все будет кончено. Тогда работодатель, надо думать, немного повеселеет. Валиев сунул трубку в карман, обернулся назад.
— Ну, куда дальше?
Муравьев ответил своим новым металлическим голосом:
— Все прямо и прямо.
