А еще в их дневной распорядок регулярно входили «пятиминутки бешенства». К чему персонал готовился загодя. Санитары в щитках и шлемах разгоняли дубинками вертлявых «больных» по боксам и сажали на цепь. Какой-то вид полового психоза? Но каждый из добровольцев мог открыто любить свою «надувную подругу». Или, вдруг, пациенты тут не причем. Просто товарищи вирусы питаются энергией стресса, энергией расщепления ацетилхолина, адреналина и прочих гормонов.
Изменились добровольцы и внешне — прихорошились будто для прессы. Одни стали тощие, с выпирающими носами и зубами, почти без живота. Так и хочется сказать им — снимите маски — но они уже сняли. Ноги почти как у кузнечиков, мышцы что стальные тросы, миофибриллы длинные как проволока. У этих тощих и быстрорастущие ногти с металлическим отливом.
Между прочим, поварихи жалуются, что частенько ложки пропадают, уж не становятся ли столовые приборы жертвой наглого аппетита? Тощенькие пациенты хлебали чай корытами, но из жратвы признавали разве что кашу с сахаром, а то и сидели на капельнице с глюкозой — кишечник явно у них съежился. Любимым их развлечением было плевание на дальность, от стены до стены.
Добровольцы другой породы, напротив, приближались по облику к пузырям. Были они жирные, мало подвижные, с головами облезшими и опухшими от избытка жидкости, выводящейся под кожу. Лимфатические и кровеносные системы этих выдающихся во все стороны личностей смахивали на водопровод. Толстяки харчили все подряд. Кстати, от их пальчиков железяки даже намагничивались. Альфа-ритм у «пузырей» все пытался спрямится как у форменных идиотов, а дельта-ритм, наоборот, выделывал немыслимые курбеты. Это намекало на тяжкий труд подкорки. На мощную «бессознательную разумность». Хоть каламбур получился, но так оно и есть. Бессознательная разумность сменила сознательную неразумность. Эх, сделать бы трепанацию. Впрочем и без пилы кое-что ясно.
Наконец, оно случилось — отметил доктор и зафиксировал у себя удовлетворение. Столько тысяч лет бабы с мужиками, монголы с германцами, аристократы с плебеями, умники с дураками становились все более похожими друг на дружку. И физически и умственно. Все старались самовыражаться, валять дурака и рефлексировать. Как вдруг пошел обратный процесс.
Эти тощие попрыгунчики с металлическими ногтями явно тянут на касту солдат. А жирные большеголовые товарищи — на хранителей информации, что ли? По крайней мере тощие относятся к «пузырям» с видимым почтением, по башке не бьют. Эх, не зря мы с Ивановым накудесили. Приятно, но страшно. Чуток успокаивает тот факт, что наш министр макает сейчас отпускную попу в теплое море, а отравленный колбасой директор блюет в какой-то образцовой клинике.
В дверь кабинета поскреблись.
— Никого нет! Доктор уехали,— откликнулся Козлов кряхтящим голосом уборщицы.
«Но зачем малышам все это надо? — он опустился снова в мутный поток сознания. — А если З- вирусы так увлеклись своей работой, что и застопориться никак? Тормоза-то мы, к сожалению, не предусмотрели. Защитнички просто занимаются нормализацией и уравновешиванием. На первой стадии защитнички «уравновесили» психику, убрав из нее как заразу все крупные сильные мысли и чувства. На второй стадии люди были поделены на породы и касты: рабочие, солдаты, хранители информации. Мысли из расстройства мозга превратились в спокойную инстинктивную деятельность. Все теперь полностью уравновешено, у каждой особи свое место в макроорганизме, каждая стал функцией и органом.
— Сейчас я спасу вас от проблем,— в кабинет вступил врач-интерн Куценко.
— Я вашим мнением еще лет сто интересоваться не стану. И вообще для человека, таящего погоны под белым халатом, вы просто нарушитель воинской дисциплины. Смотрите, на «губу» отправлю, поменяете стетоскоп на метлу.
— По военной линии вы для меня ноль, товарищ главврач, так что будем считать, что я просто нахал.
— Пожалуй, Куценко, между нами есть что-то общее. Что вы имеете сказать, как выражаются наши южные друзья?
Молодой доктор чихнул. Очень мощно. Совершенно не заслоняясь. Видно было как полетели капельки. Нос у него был какой-то распухший и синий. Похожий на тот, что у тощих пациентов. Подражает, что ли?
— Во-первых, Куценко, человечество изобрело носовые платки, специально для таких сопливых как вы. Во-вторых, я надеюсь, ваше самовыражение на этом прекрасном чихе закончилось. Или же скоренько кладите свои козыри картинками вверх.
— Мой главный козырь — дело полного выздоровления,— блеклым голосом затрындел Куценко. — Здоровье не должно быть уделом одних и не дойти до других. Вы задумали так — нормализовать маргиналов, всех этих бомжей, алкоголиков, венериков, террористиков, художничков, поэтишек, крайних индивидуалистов, чрезмерных коллективистов, всех, кто оказался на дне по любой из причин. Решили превратить этот сброд в такую культурную, такую идеальную среду, что-то вроде теннисных шариков — катай их в любую сторону, бросай об стенку, тряси. Но кто будет управлять нашей продукцией, кто станет использовать оздоровленных нами людей? Опять же больные личности.
Козлов нажал на кнопку вызова санитаров. «Сейчас Куценко будет размазан по ковру и не получится из этого дурилки предводителя народных масс». Однако, ни топота ног по коридору, ни мигания лампочек.
— Я вас понимаю,— сочувственно произнес Куценко. — Прежде чем договориться, две стороны должны показать свои подлинные силы. Нет ли блефа. Ваши силы я когда-то переоценивал.
— А сейчас может все-таки недооцениваете? — зарябил лукавством доктор и вынул из кармана пистолетик «Беретта М-30» калибра 6,35 мм. — Ну, какие у вас еще есть аргументы?
— Вот такая маленькая штучка,— задумчиво протянул Куценко.
— Из-за нее наш разговор на сегодня окончен.
— Боюсь, что нет,— включился мерный голос сестры Исидовой, и между третьим да четвертым грудными позвонками доктора Козлова потерлось что-то твердое и холодное.
— Я выстрелю раньше, шеф. При все моем уважении к вам.
— Ах, какой чарующий аргумент. И убедительный притом. Даже железо в ваших руках, сестра, становится ласковым. А посему я думаю,— сказал Козлов, бросая оружие на стол и демонстративно отряхивая ладони,— что разговор зашел не в ту степь из-за нас с Куценко. Из-за нас обоих. Надо снять установку на соперничество, кончать с этими ненужными мужскими выкрутасами.
— Ну, наконец, в вас заговорил ученый,— Куценко взял пистолет, шутливо сказал: «Паф», направив его на доктора, а потом спрятал «Беретту» в карман. — Расслабьте, шеф, все мышцы, исключая сфинктер.
Сестра Исидова встала рядом с Куценко. Свет лампы, не замечая халата, прорисовывал четкие очертания ее фигуры.
И тогда главврач увидел следы порезов, а может даже укусов у докторишки. В районе ключицы. А у сестры, стоящей в полумраке за торшером, глаза мерцали как у кошки. Светоулавливающий слой, помогающий ночной охоте.
— Между прочим, Куценко, не мешало бы вам научить Исидову стриптизерству, чтобы она рекламировала своим телом ваше дело.
— Итак, шеф. Следите за моими губами.
— Мне уже не кажется. У вас в глазах все написано, мой маленький друг. Массовая вакцинация населения З-вирусами — вот ваша голубая мечта.
«З-вирусы хотят жить во всех. Достаточно чиха, пука, половой процедуры — и вирусная программка ввинтилась в генетический аппарат ближнего твоего. Эти двое — уже чужаки. Расчеловеченные люди. Нелюдь. Какая-то у них там уже идеология вызрела. Поскольку у Куценко нос вечно сопливый, то идеология, наверное, называется «соплизмом».
— А если я откажусь, друзья?.
— Укушу,— улыбка Исидовой была вполне притягательной.
