В этом ритуале соединялось физическое и метафизическое. Хлеб и вино были плотью и кровью божества, которому она поклонялась. Более того, вдохновляясь сейчас духом и телом, она хотела слить воедино божественное в себе и божественное в нем.
Когда я ем божественное, я вхожу. Когда ты ешь божественное, ты входишь. Когда я ем твое, я вхожу. Сейчас нас трое в одном.
Лейн был далек от того, чтобы отвергать такую позицию, и почувствовал возбуждение. Он знал, что многие христиане отказались бы разделить эту общность, сочтя, что ритуал этот не имеет в них корней и поэтому чужд им. Они могли бы даже посчитать, что, участвуя в такой трапезе, преклоняются перед чужим богом. Но такая точка зрения представлялась Лейну не только ограниченной, но и злобной, нелепой, просто смехотворной. Он был убежден, что есть только один Бог, и искренне веровал в своего единственного Создателя, который сотворил его и наделил индивидуальностью. Он верил, что Спаситель был на Земле, и если другие миры также нуждаются в спасении. Он явится к ним или уже явился.
Религия занимала важное место в жизни Лейна, и он искренне пытался возлюбить всех. Эти его убеждения создали ему среди друзей и знакомых репутацию этакого праведника. Однако, будучи по натуре сдержанным, он старался не раздражать их этим, а искренняя, сердечная теплота делала его всегда желанным гостем, несмотря на некоторую его эксцентричность.
Шесть лет назад он был агностиком, но первое же космическое путешествие преобразило его. Вдалеке от Земли он осознал, насколько незначителен и ничтожен человек, и почувствовал острую потребность в вере, которая примирила бы его с этой сложной, необъятной, внушающей благоговение Вселенной. А один из его спутников в том первом путешествии, искренне верующий человек, по возвращении на Землю отверг свои религиозные воззрения, превратившись в убежденного атеиста.
Обо всем этом вспомнил Лейн, вынув свой палец из предложенной ему чаши и обсосав его.
Затем, повинуясь жестам Марсии, он вновь погрузил палец в массу и поднес к ее губам. Закрыв глаза, она мягко взяла палец ртом. Когда Лейн попробовал вынуть палец, она остановила его, положив руку на его запястье. Не желая оскорблять ее, он какое-то время не повторял попыток — возможно, таков был древний марсианский ритуал.
Но выражение ее лица было таким нетерпеливым и в то же время восторженным, — как у ребенка, которому дали сосок, — что Лейн невольно смутился. Через минуту, видя, что она не собирается отпускать палец, он медленно, но настойчиво потянул его и освободил. Марсия сразу открыла глаза, вздохнула и, не сказав больше ни слова, стала подавать суп.
Горячий суп был восхитительным и каким-то бодрящим. Он напоминал суп из планктона, ставший популярным на голодающей Земле, но не имел привкуса рыбы. Коричневый хлеб походил на рисовые лепешки. Мясо многоножки было похоже на кроличье, только слаще и с резким специфическим привкусом. Попробовав салат из листьев, Лейн был вынужден быстро запить его вином, чтобы погасить пожар, разбушевавшийся во рту. Слезы выступили у него на глазах, он долго кашлял, пока Марсия что-то встревоженно говорила. Он улыбнулся в ответ, но салат отодвинул. Вино не только остудило глотку, но и запело в жилах. Он подумал, что не должен больше пить, но успел выпить и вторую чашу до того, как вспомнил о своем решении быть умеренным.
Было уже слишком поздно. Крепкий напиток здорово ударил в голову, вызвав головокружение и веселье. События дня — недавнее спасение от смерти, реакция на известие о гибели товарищей, страх, испытанный при встрече с многоножками, и неудовлетворенное любопытство по поводу происхождения Марсии и особенностей ее анатомии — все это привело его в состояние полуапатии-полуистерики.
С трудом поднявшись, Лейн хотел помочь Марсии убрать со стола, но та отрицательно покачала головой и сама сложила тарелки в мойку. Тогда он решил, что пришло, наконец, время принять душ и смыть с себя всю грязь, накопившуюся за два дня нелегкого путешествия, но, открыв дверцу кубической кабинки, обнаружил, что одежду некуда повесить. Но усталость и вино сломали привычные барьеры, и Лейн, уговаривая себя, что Марсия, мол, не женщина, начал раздеваться.
Марсия пристально наблюдала, и, по мере того, как он снимал одну одежку за другой, глаза ее становились все шире и шире. Под конец он побледнела и отступила назад, раскрыв рот от изумления.
— Это еще не так плохо, — проворчал он, догадываясь о причине такой реакции. — После того, что я здесь увидел, можно было ожидать и более глубокого стресса.
Марсия выставила дрожащий палец и спросила испуганным голосом:
— Ты болен? Злокачественные наросты?
Конечно, это была только игра воображения, но Лейн мог поклясться, что она использует те же речевые обороты, какие есть и в английском языке. Он промолчал, решив не иллюстрировать функции действием, закрыл дверцу куба и повернул вентиль, открывающий воду. Тепло душа, смывающего грязь и пот, и аромат мыла расслабили его настолько, что теперь он мог спокойно собраться с мыслями, систематизировать все увиденное и выработать наконец хоть какой-то план.
Во-первых, следовало освоить язык Марсии или обучить ее своему. Вероятно, и то и другое будет происходить одновременно. В одном он был совершенно уверен — в ее мирных намерениях по отношению к нему... по крайней мере, пока. Ритуал единения был абсолютно искренним — во всяком случае, не создалось впечатления, что в привычки Марсии входит предлагать хлеб и вино будущей жертве.
С чувством облегчения, хотя и немного утомленный, Лейн покинул кабинку и неохотно направился к своей грязной одежде. Обнаружив, что она уже вычищена, только улыбнулся. Марсия сделала суровое лицо и приказала ему лечь в кровать, сама же, взяв ведро, покинула комнату. Лейн решил последовать за ней. Увидев это, она не стала возражать, только пожала плечами.
В туннеле была кромешная тьма, и Марсия сразу включила фонарик. Луч пробежал по потолку, и Лейн обратил внимание, что огненные черви выключили свою иллюминацию. Многоножек тоже не было видно.
Луч света упал в канал — торпедообразная рыба лежала на прежнем месте и перегоняла воду. Прежде чем Марсия отвела фонарик в сторону, Лейн, положив руку ей на запястье, попытался другой вынуть рыбу из воды. Он почувствовал некоторое сопротивление, которое, впрочем, легко преодолел, и, подняв существо, увидел столбик плоти, свисающий с живота. Выступающей ногой животное присасывалось к дну канала — это позволяло ему оставаться на одном месте, несмотря на отдачу перекачиваемой воды.
Между тем Марсия довольно нетерпеливо вырвалась и быстро зашагала дальше. Приблизившись к отверстию в стене, котором раньше опасалась, она вошла внутрь, стараясь не привлекать внимания целой груды многоножек, вповалку лежавших на полу с перепутавшимися ногами. Это были большие особи с огромными клювами, прежде они стояли на страже у входа, а сейчас отсыпались после дежурства.
Лейн предположил, что и существо, которое они охраняли, тоже спит.
А как же Марсия?. Какое место она занимала среди всех этих существ? На первый взгляд она никак не вписывалась в общую картину жизни на Марсе. Она была абсолютно чужда этим существам — и они игнорировали ее так же, как и Лейна.
Они вошли в высокую камеру, объемом, самое малое, двести кубических футов. Здесь было так же тепло, как и в туннеле, а днем, должно быть, очень светло — потолок был буквально увешан огненными червями.
Луч фонарика обежал камеру, осветил толпу спящих многоножек и неожиданно замер. Сердце Лейна бешено забилось, волосы встали дыбом — перед ними лежал гигантский червь, высотой три фута и длиной около двадцати.
Лейн, не раздумывая, бросился к Марсии, пытаясь оградить ее от червя, но тотчас же уронил руки — должно быть, она знает, что делает. Она осветила свое лицо, улыбнулась, как бы говоря, что бояться нечего, затем робко и нежно коснулась его руки. Так она, наверное, выражала признательность за заботу о своей безопасности. Более того, этот жест означал, что Марсия пришла в себя после потрясения, которое испытала, увидев Лейна без одежды.
Существо спало. Большие глаза были закрыты вертикальными веками. Огромная голова, как и у маленьких многоножек, имела форму футбольного мяча. Оно было очень большим, а клювы — наоборот, слишком маленькими, похожими на бородавки. Телом оно напоминало гусеницу, но было лишено волосяного покрова и раздуто, словно наполнено газом. Десять ножек, абсолютно бесполезных для животного, были настолько коротки, что болтались по сторонам, не доставая до пола.
