Когда они достигли верха шахты, Ипсевас снял с его шеи веревку и бросил его на пол пещеры.
Теперь он, наконец, осмелился спросить:
— Где Хрисенда?
Ипсевас мягко приземлился на пол пещеры, перевернул Вольфа и принялся развязывать узлы вокруг его запястий. Он тяжело дышал от путешествия по шахте, но ответил:
— Гворлы взяли ее с собой в большую долбленку и поплыли через море к горе. Она крикнула мне, умоляя меня помочь ей. Потом гворл ударил ее, и она, я полагаю, потеряла сознание. Я сидел там пьяный, как Господь, сам наполовину без сознания от орехового сока, хорошо проведя время с Антиноей — знаешь, аковилой с длинным языком. Прежде чем Хрисенду оглушили, она крикнула, что ты висишь из Дыры в Дне Мира. Я не знал, о чем она говорила, потому что я давно уже здесь не бывал. Насколько давно — мне не хочется говорить. Собственно, я на самом деле и не знаю. Теперь уже все, знаешь ли, в довольно густом тумане.
— Нет, не знаю, — сказал Вольф.
Он поднялся и растер запястье.
— Боюсь, что если я останусь здесь, то тоже могу кончить в алкогольном тумане.
— Я думал пойти к ней, продолжал свой рассказ Ипсевас, — но гворлы замахали на меня этими длинными ножами и сказали, что убьют меня. Я смотрел, как они вытаскивают из кустов свою лодку, и примерно тогда решил: какого черта, если они убьют меня, так что? Я не собирался спускать им угроз мне или утаскивания бедной маленькой Хрисенды один Господь знает куда. В былые дни мы с Хрисендой были друзьями, знаешь, в Троаде, хотя здесь мы какое-то время имели мало общего друг с другом. Я думаю, это было долгое время. В любом случае, я вдруг возжаждал какого-то настоящего приключения, какого-то истинного волнения, и мне были ненавистны эти чудовищные бугристые твари. Я побежал к ним, но они к тому времени спустили лодку на воду, с Хрисендой в ней. Я огляделся в поисках гистоихтиса, думая что смогу протаранить им лодку. Коль скоро я опрокину их в воду, они будут у меня в руках, хоть с ножами, хоть без. То, как они вели себя в лодке, показывало мне, что на море они чувствуют себя отнюдь не уверенно. Я также сомневаюсь, что они умеют плавать.
— Я тоже в этом сомневаюсь. — согласился Вольф.
— Но в пределах досягаемости не было ни одного гистоихтиса, а ветер уносил лодку: у нее был болшой треугольный парус. Я вернулся к Антиное и выпил еще. Я мог бы забыть о тебе точно так же, как пытался забыть о Хрисенде. Я был уверен, что ей придется худо, и не мог вынести мысли об этом, и поэтому хотел упиться до забытья. Но Антиноя — благослови ее пьяный мозг — напомнила мне о том, что Хрисенда сказала о тебе. Я быстро протрезвел и немного осмотрелся, потому что не мог вспомнить, где именно находились карнизы, ведшие в пещеру. Я чуть было не бросил это занятие и не принялся снова пить, но что-то продолжало жать меня. Может быть, я хотел совершить хоть одно доброе дело в этой вечности ничегонеделания, ни добра, ни зла.
— Если бы ты не пришел, я висел бы там, пока не умер от жажды. А теперь у Хрисенды есть шанс, если я смогу найти ее. Я отправлюсь за ней. Хочешь пойти со мной?
Вольф ожидал, что Ипсевас скажет «да», но не думал, что тот сохранит свою решимость, коль скоро ему засветит путешествие через море. Ему однако преподнесли сюрприз.
Зебрилла сплавал, ухватился за выступ раковины проплывавшего мимо гистоихтиса и перебросил себя на спину этого существа. Он привел его к берегу, нажимая на крупные нервные пятна, темнопурпурные кляксы, видимые на открытой коже как раз за конусовидной раковиной, представлявшей собой нос существа.
Вольф под руководством Ипсеваса сохранял давление на пятно, чтобы удержать рыбу-парус — ибо таков был буквальный перевод гистоихтис — на пляже.
Зебрилла собрал несколько охапок плодов, орехов и большую коллекцию пуншорехов.
— Нам надо будет есть и пить, особенно пить, — проворчал Ипсевас. — Путь через океан к подножию горы может быть долгим. Я не помню.
Спустя несколько минут после того, как припасы были уложены в одно из естественных вместилищ на раковине рыбы-паруса, они отплыли. Тонкий хрящевой парус поймал ветер, и огромный маллюск заглотнул в рот воду и выбросил ее через мускульный клапан сзади.
— У гаорлов есть задел, — сказал Ипсевас, — но они не могут тягаться с нами в скорости. Они попадут на другую сторону не на много раньше нас.
Он расколол пуншорех и предложил Вольфу выпить. Вольф принял предложение. Он был оустошен, но нервы у него были натянуты, как струны. Ему нужно было что-то такое, что оглушит его и даст ему уснуть. Изгиб раковины создавал пещероподобный выступ, куда он мог заползти. Он лежал, прижавшись к излучавшей тепло, голой коже рыбы-паруса. В скором времени он уснул. Последнее, что он увидел, это плечи и голову Ипсеваса со слившимися в лунном свете полосами, согнувшегося у нервных пятен.
Ипсевас поднимал над головой еще один пуншорех и выливал его содержимое в свой выступавший гориллоидный рот.
Проснувшись, Вольф обнаружил, что солнце только-только выходило из-за изгиба горы. Полная луна — она свегда была полная, так как тень планеты на нее никогда не падала — только-только ускользнула за другую сторону горы.
Отдохнувший, но проголодавшийся, он съел кое-что из плодов и богатых белком орехов. Ипсевас показал ему, как он мог разнообразить свою диету «кровавыми ягодами». Это были сверкавшие каштановые шарики мясистых стеблей, произроставших из раковины, росших гроздьями на кончиках. Каждый был не меньше бейсбольного мяча и имел тонкую, легко разрываемую кожу, выделявшую жидкость походившую на вид и на вкус на кровь. Мясо внутри походило на сырое мясо с супом из криветок.
— Созрев, они отваливаются, и большая часть их достается рыбым, — сказал Ипсевас, — но некоторые доплывают до пляжа. Лучше всего они, когда ты срываешь их прямо со стебля.
Вольф пригнулся рядом с Ипсевасом. Между наполнением рта он сказал:
— Гистоихтисы очень удобны. Они кажутся почти чересчур хорошими.
— Господь придумал их для нашего и своего удовольствия, — ответил Ипсевас.
— Господь создал эту вселенную? — спросил Вольф.
Он больше не был уверен, что этот рассказ являлся мифом.
— Тебе лучше в это поверить, ответил Ипсевас.
Он выпил еще.
— Потому что, если ты не поверишь, Господь тебя прикончит. Вообще-то я сомневаюсь, что он влюбом случае позволит тебе продолжать жить. Он не любит незванных гостей.
Ипсевас поднял орех и предложил тост:
— За то, чтобы ты остался незамеченным им, и за внезапный конец и проклятие Господу.
Он выпил орех и прыгнул на Вольфа. Вольф был настолько захвачен врасплох, что не имел шанса защититься.
Он растянулся в выемке раковины, там где спал, с накрывшей его тушей Ипсеваса.
— Тихо! — Скомандовал Ипсевас. — Оставайся здесь, свернувшись в клубок, пока я не скажу тебе, что все в порядке. Это Око Господне.
Вольф сьежился, прижавшись к твердой раковине, и попытался слиться с внутренней тенью. Одним глазом он однако выглядывал и, таким образом увидел пронесшуюся неровную тень ворона, за которой последовало и само создание. Суровая птица промелькнула разок, развернулась и начала заходить на посадку на корме рыбы-паруса.
— Черт его побери! Он не может не заметить меня. — пробормотал про себя Вольф.
— Без паники! — призвал Ипсевас. — Ааа!
Раздался глухой стук, всплеск и пронзительный крик, заставивший Вольфа резко выпрямиться и стукнуться головой о раковину над ним. Сквозь вспышки света и тьмя он увидел, что ворон висит, обмякнув, в двух гигантских лапах. Если ворон был размером с орла, то его убийца, обрушившийся с зеленого неба, словно молния, показался в первую секунду шока таким же громадным, как птица рух. Зрение Вольфа выправилось и прояснилось, и он увидел орла со светло-зеленым телом, бледно-красной головой и бледно-желтым клювом. Он был в шесть раз массивнее ворона, и его крылья, каждое длиной по меньшей мере в тридцать футов, тяжело хлопали, когда он старался подняться повыше от моря, в которое ракетный
