Но они, не отвечая, с выпученными от страха глазами и ничего вокруг не видя, молча мчались как сумасшедшие — только брызги летели.
— Что они, обезумели? — поразился я. — Даже нас боятся?
— Боятся — они совсем дикие, — презрительно заметил Арасибо. — Дикари с болот.
— Растолкуй им побыстрее, кто мы такие! — велел я Фуюди.
Индеец сложил руки рупором и громко прокричал:
— Мы друзья! Мы плывем в Каииву спасать Оронапи от акавоев! Мы свои! Стойте!
Этот призыв разнесся далеко, и все варраулы его, конечно, слышали, но никакого впечатления он не произвел. Напротив, беглецы стали грести еще лихорадочней. Варраулы на трех остальных итаубах, видя паническое бегство своих собратьев, тоже бросились вслед за ними. Они удирали словно от чумы. Этому было лишь одно объяснение: страх помутил пленникам рассудок.
Араваки вдогонку смеялись, и в конце концов беглецов стала сопровождать целая буря веселых насмешек и громкие презрительные крики, повторяемые вслед за Фуюди:
— Трусы! Тру-сы!
Я жалел лишь, что варраулы увозили с собой несколько ценных для нас и бесполезных для них ружей.
Стычка с акавоями длилась менее получаса и, к счастью, не вызвала у нас больших потерь в людях: один погиб, а несколько легкораненых; после перевязки могли принимать участие в любой работе.
Течение в реке продолжало оставаться быстрым, и мы мчались как на крыльях. До захода солнца оставалось три часа, до Каиивы сорок миль. Несколько десятков ударов веслами отдалили нас от места боя примерно на полмили. Варраулы, добравшись до середины реки, остановились там и, похоже, совещались. Потом там началось какое-то странное движение: многие стали пересаживаться из одной итаубы в другую. Вслед за тем три лодки двинулись дальше, в сторону противоположного берега, а четвертая повернула к нам. По быстрому блеску весел, сверкавших на солнце, нетрудно было понять, что они спешат нас догнать.
— Чего они хотят? — ворчливо буркнул Фуюди. — Может, с запозданием решили нас поблагодарить? Или попросить извинения?
— Похоже, ты прав, — ответил я.
— Тогда надо им помочь. Давай поплывем медленнее.
— А, нет! Пусть попотеют и покажут, на что способны…
И мы продолжали плыть, будто состязаясь в скорости.
Вид леса заметно менялся. Все меньше по берегам становилось сухой земли, все больше болот. Все окрест преображалось в одно огромное болото, лишь кое-где перемежающееся островками суши, а лес, насколько хватал глаз, рос прямо из воды, но оттого не становился ни менее буйным, ни менее густым.
Чем ближе к морю, тем гуще становились заросли диковинных деревьев, которые испанцы называли мангровымиnote 6. Корни их выступали высоко над илом и только здесь, в воздухе, срастались в ствол, что выглядело фантастично, будто деревья стояли на длинных ходулях. Когда порой нам доводилось подплывать близко к берегу, эти корни, скрюченные словно от боли в самые невообразимые зигзаги и изгибы, создавали впечатление чего-то неземного. И впрямь это было порождение не земли, а болот. Утопая взглядом в этой непролазной и какой-то призрачно диковинной чаще, человек невольно пугался и начинал оглядываться по сторонам: не появится ли сейчас здесь какое- нибудь чудовищное страшилище. Поблизости от мангровых лесов в воде обитали крупные млекопитающие апии, которых испанцы называли также водяными коровами. Других же чудовищ нам не попадалось.
В зависимости от приливов и отливов далекого отсюда моря вода здесь то прибывала, то убывала, обнажая всюду болотные топи. Человек, неосмотрительно покинувший лодку, рисковал по горло увязнуть в липкой грязи, и живым ему без посторонней помощи выкарабкаться уже было невозможно.
Гонимые быстрым течением, через два часа усиленной гребли мы преодолели несколько миль. Потом течение стало слабеть. Все это время итауба варраулов упорно старалась нас настичь и сократила расстояние между нами примерно до мили. Любопытно было узнать, какое дело заставляло их так спешить, но, несмотря на это, мы ни на минуту не сбавляли скорость.
Вдруг Фуюди, сидевший некоторое время в глубокой задумчивости, обратился ко мне, указывая куда-то вперед:
— Белый Ягуар, через две-три мили главное русло реки, по которому мы плывем, большой дугой должно изогнуться к северу, а потом опять повернет на юг, и тут будет Каиива. — На лице Фуюди была видна усиленная работа мысли. — Но здесь есть узкая протока, которая связывает концы излучины, как тетива лука. Подумай, как мы сократим путь, если поплывем этой протокой, а?
Мысль была действительно важной и ценной. Но есть ли такая протока, соединяющая излучину реки? Возникали сомнения и другого свойства. Все эти края были изрезаны неисчислимой сетью крупных и мелких рукавов, всяческих проток, заливов и проливов. Сколь же легко запутаться в этом водном лабиринте, особенно ночью! Плывущие впереди акавои, чужаки в этих краях, наверняка не свернут с основного русла реки, которое и нам представлялось наиболее надежным путем.
И тут, случайно оглянувшись назад, где нас все еще догоняли варраулы, я стукнул себя по лбу.
— Варраулы! Это же их родная сторона! — воскликнул я. — Их река!
Все сразу меня поняли. Мы придержали весла, и спустя несколько минут варраулы догнали нас. Я велел им подплыть ближе так, чтобы их и моя итаубы шли борт о борт. Варраулов было восемнадцать, в основном юноши. Я настолько уже научился читать по лицам оринокских обитателей, что без труда разобрался: к нам прибыли юноши с сердцами более отважными, чем у других, храбрецы, стремившиеся отличиться, которых, видимо, обожгли наши насмешки и обвинения в трусости. Лица у них были обескураженные и растерянные: они не знали, как мы их примем. Я сразу же заметил, что оружие убитых акавоев они привезли с собой.
Рулевой на их итаубе, судя по виду — старший, проговорил виноватым голосом:
— Не суди нас! Мы испугались, совсем голову потеряли…
Я махнул рукой, дружелюбно его прерывая:
— Ладно, это неважно… Вы хотите плыть с нами в Каииву?
— Да, хотим.
— Оружие у всех есть?
— Есть.
— А где ружья?
— Здесь. Мы не умеем из них стрелять.
— Тогда давайте их на мою итаубу.
Мне передали пять ружей в довольно жалком состоянии, совершенно ржавых, и пять бамбуковых труб с порохом и свинцом. Осмотрев оружие более внимательно, я обнаружил на железной пластине приклада знак фирмы и место ее нахождения: рядом со съеденным ржавчиной названием города явственно читалось — Нидерланды.
— Как тебя зовут, приятель? — спросил я рулевого.
— Куранай.
— Ты вождь?
— Я старший над этими людьми, — ответил он уклончиво.
— Теперь ты во всем будешь слушаться меня и ничего не делать без моего приказа! Вы хорошо знаете реку и ее протоки?
— Знаем, господин.
— А ты знаешь, что Ориноко здесь делает изгиб к северу?
— Как же, господин, знаю, конечно, знаю! Поэтому мы и торопились. Мы знаем другой путь, более короткий, он называется Гуапо.
— Тебя послало нам само небо, Куранай! Вперед, веди нас по Гуапо!
За два часа до захода солнца мы встретили яботу с двумя нашими разведчиками, плывшими к нам. От них мы узнали, что акавои плывут впереди нас по-прежнему на расстоянии более десяти миль и очень спешат. Плывут по главному руслу реки.
Вскоре стена леса справа расступилась, и мы увидели протоку. Она имела вид залива, сужавшегося
