— Горацио, ты должен пообедать! — крикнула Мария. — Ты оставил меня одну на весь день.
— Мы скоро будем в Оксфорде, дорогая, — ответил Хорнблауэр. Он старался не подать виду, что напрочь позабыл о существовании жены и ребенка.
— Горацио!..
— Совсем скоро, дорогая, — сказал Хорнблауэр.
Зимний вечер сгущался над пашней и лугом, над остриженными ивами, стоящими по колено в воде, над одинокими сельскими домиками и сараями. Хорнблауэру хотелось, чтоб это никогда не кончалось. Это было счастье. Бурная радость сменилась умиротворением, как гладкая поверхность воды сменила водоворот. Вскоре он вернется в иную жизнь, вновь окунется в мир войны и жестокости — мир, который он оставил в устье Северна и вновь встретит в устье Темзы. Как символично, что именно здесь, в сердце Англии, на середине своего пути, он на мгновение достиг вершины счастья. Неужели и коровы на лугу, и бегущие меж деревьев ручейки — тоже кусочек его счастья? Возможно, но не обязательно. Счастье исходило из него самого, и зависело от еще более неуловимых причин. Хорнблауэр как божественную поэзию впитывал вечерний воздух. Тут он заметил, что Дженкинс, обернувшись, указывает вперед бичом. Момент ушел.
Дженкинс указывал на следующую запруду. Нисколько не волнуясь, Хорнблауэр взял курс на нее, провел паром в отверстие, почувствовал, как накренилось судно, как убыстрилось его движение, блаженно оскалился, летя вниз, достиг водоворота и провел судно через него без малейших колебаний. Дальше, дальше в сгущающейся темноте. Мосты; еще плотина — к радости Хорнблауэра, последняя (Дженкинс не зря говорил, что проходить их надо засветло) — деревни, церкви. Совсем стемнело, он замерз и устал. Мария опять вышла на корму, и он поговорил с ней сочувственно, даже посетовал, что до Оксфорда так далеко. Дженкинс зажег фонари — один на хомуте передней лошади, другой на задней луке седла, в котором ехал сам. Хорнблауэр с кормы «Королевы Шарлотты» видел, как пляшут на бечевнике огоньки — они указывали ему повороты, и все же судно дважды задевало прибрежный камыш. Оба раза у Хорнблауэра екало сердце. Было совсем темно, когда судно вдруг замедлилось, буксирные тросы провисли. По тихому окрику Дженкинса Хорнблауэр направил паром к освещенному фонарями причалу. Умелые руки подхватили концы и пришвартовали судно. Пассажиры хлынули на причал.
— Капитан… сэр? — сказал Дженкинс.
Сейчас он произнес слово «капитан» совсем не так, как при первом знакомстве. Тогда оно звучало панибратски, теперь он обращался, как матрос к своему капитану.
— Да? — сказал Хорнблауэр.
— Это Оксфорд, сэр, здесь смена.
В дрожащем свете фонарей Хорнблауэр увидел двух людей, на которых указывал Дженкинс.
— Значит, теперь я могу пообедать? — спросил он с легкой иронией.
— Да, сэр, прошу простить, что из-за меня вам пришлось так долго оставаться без обеда. Сэр, я у вас в долгу. Сэр…
— Все в порядке, Дженкинс, — сказал Хорнблауэр поспешно. — У меня были свои причины торопиться в Лондон.
— Спасибо, сэр, и…
— Далеко отсюда до Лондона?
— Сто миль до Брентфорда, сэр, по реке. Вы успеете туда к рассвету. Как будет прилив, Джим?
— В самом начале, — сказал сменщик. — Тамвысможете нанять лодку и через час будете на ступенях Уайт-холла, сэр.
— Спасибо, — сказал Хорнблауэр. — Тогда я прощаюсь с вами, Дженкинс.
— До свидания, сэр, и спасибо вам, вы настоящий джентльмен.
Мария стояла на носу парома, и даже в темноте Хорнблауэр чувствовал, что она его не одобряет. Однако когда она заговорила, по ее словам это было незаметно.
— Я раздобыла тебе горячий ужин, Горацио, — сказала она.
— Отлично, клянусь Богом! — воскликнул Хорнблауэр. На причале девушки и мальчишки продавали путешественникам еду. Внимание Хорнблауэра привлек крепкий паренек с тележкой, на которой лежал бочонок, очевидно с пивом. Хорнблауэр ощутил, что пить хочет гораздо сильнее, чем есть.
— Вот чего мне надо, — сказал он. — Дай-ка мне кварту.
— У меня только пинты, сэр, — ответил парень.
— Тогда две пинты, бестолочь.
Хорнблауэр, не переводя дыхания, осушил деревянную кружку и принялся за вторую. Тут он вспомнил про свои манеры. Ему так хотелось пить, что он совсем о них позабыл.
— Хочешь пива, дорогая? — спросил он Марию.
— Наверно, я не отказалась бы от пол-пинты, — ответила Мария. Хорнблауэр мог бы заранее угадать, что Мария сочтет уместным для леди пить пиво пол-пинтами.
— У меня только пинты, сэр, — упрямо повторил паренек.
— Хорошо, дай леди пинту, а я допью, — сказал Хорнблауэр. Он почти опорожнил вторую кружку.
— Все на борт! — закричал новый рулевой. — Все на борт!
— С вас шиллинг, сэр, — сказал парень.
— Восемь пенсов за кварту пива! — возмутилась Мария.
— Недорого, — сказал Хорнблауэр. — На, держи! С беспечной веселостью он дал мальчику полкроны, и тот, прежде чем сунуть монету в карман, радостно подкинул ее в воздух. Хорнблауэр взял из рук Марии кружку, опорожнил ее и отдал мальчику.
— Все на борт!
Хорнблауэр шагнул на паром и аккуратно помог спуститься Марии. Неожиданно для себя он обнаружил, что на борту «Королевы Шарлотты» появилось еще несколько пассажиров первого класса. Двое или трое мужчин и шесть женщин сидели в освещенной лампой каюте, маленький Горацио спал в уголке. Мария смутилась — она хотела поговорить о семейных делах, но стеснялась посторонних. Она зашептала, указывая на сидящих с каменными лицами незнакомцев, давая понять, что если б не они, сказала бы куда больше.
— Ты дал этому мальчику два шиллинга шесть пенсов, дорогой, — говорила она. — Зачем?
— Это было чистое безумие, дорогая, — легкомысленно ответил Хорнблауэр. Он был очень близок к правде.
Мария вздохнула, глядя на своего необъяснимого мужа, который сначала швыряется деньгами, а затем во всеуслышание заявляет, что безумен.
— А вот и ужин, — сказала она. — Я его купила, пока ты разговаривал с этими людьми. Надеюсь, он еще горячий. Ты весь день ничего не ел, а хлеб и мясо, которые я взяла с собой, уже наверняка зачерствели.
— Я готов съесть все, что у тебя есть, и даже больше, — сказал Хорнблауэр. Если не считать кварты с лишком пива, желудок его был совершенно пуст.
Мария указала на деревянные тарелки, стоящие на скамейке рядом с маленьким Горацио.
— Ложки и вилки я достала наши, — объяснила она. — А тарелки мы оставим на пароме.
— Отлично, — сказал Хорнблауэр.
На каждой тарелке лежало по две колбаски и гороховый пудинг. От пудинга еще шел пар. Хорнблауэр сел, поставил тарелку на колени и принялся за еду. Колбаски, естественно, оказались говяжьи, если вообще не бараньи или даже козьи или конские, и сделаны были, похоже, из одних хрящей. Хорнблауэр искоса взглянул на Марию, с явным удовольствием поглощавшую свою порцию. За сегодняшний день он доставил ей столько огорчений и просто не мог огорчить ее еще раз, иначе он просто выбросил бы колбаски за борт, может, рыбы с ними справятся. Но раз это невозможно, он мужественно попытался их съесть. К тому времени, как он принялся за вторую колбаску, стало ясно, что это уже свыше его сил. Левой рукой он вытащил носовой платок.
— Сейчас мы будем проходить первый шлюз, — сказал он Марии, правой рукой указывая в окно. Мария выглянула, Хорнблауэр схватил колбаску носовым платком и сунул в карман. Он поймал взгляд пожилого джентльмена напротив. Тот был одет в пальто, закутан шарфом, шляпу низко надвинул на глаза и
