чем Мария, понимая, впрочем, возможно, еще меньше.
— Адмирал пишет, что ваше поведение «заслуживает всяческого одобрения», — сказала она, поднимая голову.
— Да.
— Тогда почему он не сделает вас настоящим капитаном?
— Он не вправе этого сделать, — сказал Хорнблауэр. — И я сомневаюсь, что сделал бы в любом случае.
— Разве адмирал не может назначать капитанов?
— Только не у английского побережья.
Божественным правом производить повышения свободно пользовались адмиралы вдалеке от Англии, но оно не распространялось на главнокомандующего здесь, где можно обратиться в Адмиралтейство.
— А как насчет призовых денег?
— «Отчаянному» ничего не положено.
— Но эта… как ее… «Клоринда» была захвачена?
— Да, миссис Мейсон. Но призовые деньги распределяются только между теми, кто был в пределах видимости. За исключением флаг-офицеров.
— А вы не флаг-офицер?
— Нет. Флаг-офицер значит адмирал, миссис Мейсон. Миссис Мейсон фыркнула.
— Очень странно. Значит, никакого прока вам от этого письма не будет?
— Нет, миссис Мейсон. — По крайней мере, не в том смысле, которой имела в виду миссис Мейсон.
— Пора вам зарабатывать призовые деньги. Я только и слышу, что какие-то капитаны получают тысячи. Мария живет на восемь фунтов в месяц, а ведь у нее ребенок. — Миссис Мейсон посмотрела, на дочь. — Говяжья шейка стоит три пенса за фунт! Все так дорого, что я просто отказываюсь понимать.
— Да, мама. Я уверена, Горри дает мне все, что может. Как капитан судна ниже шестого класса Хорнблауэр получал двенадцать фунтов в месяц, а ведь он так и не купил себе новой формы. Цены в военное время росли быстро, а адмиралтейство, несмотря на постоянные обещания, все еще не увеличило жалованье флотским офицерам.
— Некоторые капитаны получают больше чем достаточно, — сказала миссис Мейсон.
Призовые деньги и возможность их заработать — вот что в самых невыносимых условиях удерживало флот от беспорядков. Со страшных мятежей в Спитхеде и Hope прошло менее десяти лет. Но Хорнблауэр чувствовал, что, если миссис Мейсон и дальше будет продолжать в том же роде, ему придется защищать систему призовых денег. К счастью, вошла хозяйка и стала накрывать к ужину. Разговор тут же перешел на другие темы. Ни миссис Мейсон, ни Мария не стали бы обсуждать при посторонних такую низменную материю, как деньги. Они заговорили о чем-то несущественном. Все сели за стол. Хозяйка внесла дымящуюся супницу.
— Перловка на дне, Горацио, — сказала миссис Мейсон, внимательно наблюдая, как он раскладывает еду.
— Да, миссис Мейсон.
— Эту отбивную отдайте Марии. Вам предназначена вот эта.
— Да, миссис Мейсон.
Молча сносить несправедливость Хорнблауэр научился, когда служил лейтенантом на «Славе» под командованием капитана Сойера, но сейчас он уже почти забыл эти уроки и вынужден был мучительно их вспоминать. Он вступил в брак добровольно, он мог сказать «нет» у алтаря. Если он поссорится с тещей, станет только хуже. Какая жалость, что «Отчаянный» оказался в доке как раз тогда, когда миссис Мейсон приехала помочь дочке родить. Но Хорнблауэр мог не бояться, что такие совпадения будут повторяться в будущем — в бесконечном будущем.
Тушеное мясо, перловка, картошка и капуста. Ужин мог бы быть приятным, если б не тяжелая атмосфера — и в прямом, и в переносном смысле. Топили углем, и в комнате было нестерпимо жарко. Из-за дождя выстиранное белье не вешали на улице, и Хорнблауэр сомневался, можно ли вообще вешать белье в окрестностях Драйверз-аллеи. Поэтому на стойке в другом конце комнаты висели одежки маленького Горацио, а все, что маленький Горацио носил, приходилось стирать по несколько раз на дню. Там висели длинные вышитые платьица, длинные фланелевые платьица, обшитые по подолу фестонами, фланелевые распашонки, длинные фланелевые свивальники и бесчисленные подгузники, подобно арьергарду жертвующие собой для защиты всего остального. Мокрый дождевик Хорнблауэра и мокрая шаль миссис Мейсон добавляли свое к разнообразию запахов, а Хорнблауэр подозревал, что и маленький Горацио, лежавший сейчас в колыбельке рядом с Марией, тоже внес свой вклад.
Хорнблауэр подумал о свежем атлантическом воздухе и ему показалось, что легкие его разорвутся. Он старался есть, но это получалось у него плохо.
— Что-то вы неважно едите, Горацио, — сказала миссис Мейсон, подозрительно заглядывая ему в тарелку.
— Я не очень голоден.
— Я так понимаю, сыты по горло готовкой этого Доути, — сказала миссис Мейсон.
Хорнблауэр уже знал, хотя ни слова об этом не было произнесено, что женщины ревнуют к Доути и его присутствие их стесняет. Доути служил знатным и богатым, Доути знает изысканные способы готовить, Доути нужны деньги, чтоб закупить припасы для капитана на свой взыскательный вкус. Доути (так, по крайней мере, считали женщины) смотрит свысока и на Драйверз-аллею и на семью, с которой его капитан связал себя женитьбой.
— Терпеть не могу этого Доути, — сказала Мария.
Слово было произнесено.
— Он вполне безобиден, моя дорогая, — заметил Хорнблауэр.
— Безобиден! — миссис Мейсон произнесла всего одно слово, но Демосфен не вкладывал столько яда в целую филиппику. Однако, когда хозяйка вошла убрать со стола, миссис Мейсон снова стала сама любезность.
Хозяйка вышла. Хорнблауэр, не замечая, что делает, распахнул-окно и вдохнул морозный вечерний воздух.
— Ты его убьешь! — закричала Мария.
Хорнблауэр в изумлении обернулся.
Мария выхватила маленького Горацио из колыбельки и прижимала к груди, как львица, защищающая своего львенка.
— Извини, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Не представляю, о чем я думал.
Он отлично знал, что младенцев следует держать в жарких и душных комнатах, и искренно раскаивался, что мог причинить маленькому Горацио вред. Но, закрывая окно, он думал о Черных Камнях и о Девочках, о серых тяжелых днях и опасных ночах на палубе, которую может назвать своей. Он готов был снова выйти в море.
18
С приходом весны жизнь блокадной эскадры оживилась. Всю зиму во всех французских портах строили небольшие плоскодонные суденышки. Двухсоттысячная французская армия по-прежнему стояла на берегах Ла-Манша, ожидая своего часа, и, чтоб ее перевезти, когда этот час настанет, требовались тысячи канонерских лодок. Но все побережье от Булони до Остенде не могло обеспечить и сотой доли необходимых судов; их строили везде, где была такая возможность, а потом переправляли вдоль берега.
По мнению Хорнблауэра, Бонапарт (теперь он провозгласил себя императором Наполеоном) действовал крайне неумно. Во Франции не хватало ни матросов, ни материалов для строительства судов. Нелепо тратить их на подготовку вторжения, невозможного без поддержки флота, раз достаточно сильного
