Она обрадованно подошла ближе. Он вручил ей банан, показал, как чистить. Ее это почему-то рассмешило.
Он отвел ее назад в комнату, нашел носки, велел одеть. Тапки показал. Тоже велел одеть. Пальцем погрозил.
Сопровождаемый девкой, вернулся в комнату. Трубка лежала на месте.
На обед было подано жидковатое блюдо из куска мяса, воды и мороженых овощей, которое сам Сигизмунд упорно именовал «харчо». От слова «харч». К «харчо» полагались кетчуп и сметана. Все это щедро лилось в тарелку. Елось ложкой, заедалось хлебом.
По чинности трапеза могла быть сопоставлена с кормежкой в замке английского лорда: длинный стол, бесшумные слуги, много дорогой посуды стиля «веджвуд» и скудноватая жратва, на одном конце стола — миледи, на другом — милорд. И тишина…
«Веджвуд» у Сигизмунда был советский. Толстые фаянсовые тарелки, бывшие по 75 копеек, с монохромным корабликом посередине. Одно время только их везде и продавали. Теперь к кому ни придешь — у всех стоят. Постепенно советский «веджвуд» бился…
Стол тоже был коротковат. Да и миледи подкачала — дурковата малость. А в остальном — точь-в- точь. Та же церемонная тишина, нарушаемая стуком ложек и почавкиванием… Если кобеля за дворецкого считать.
По доброте душевной весь кус мяса Сигизмунд бухнул в тарелку девке — ей нужнее, после болезни-то.
Сигизмунд решил разбавить чинность трапезы и завести с миледи беседу. Почему-то в голове завертелись немецкие экзерсисы из простейшей грамматики для полудурков. В первых классах общеобразовательной средней школы изучал. Потом к английскому переметнулся.
Немецкий казался Сигизмунду более иностранным, чем английский. Может быть, потому, что немецкий Сигизмунд не знал еще в большей степени, чем вышеупомянутый английский. А может, в силу распространенности последнего.
Из немецкого помнил несколько слов плюс песенку о елочке. Эти-то слова Сигизмунд и пустил в ход.
— О танненбаум, о танненбаум, ви грюн зинд дайне блеттер, — с выражением продекламировал Сигизмунд. И перевел на родимый великий-могучий: — Елочка-елочка, зеленая иголочка…
Объедая мясо с кости, юродивая благодарно смотрела на дядю Сигизмунда. А тот продолжал реализацию культурной программы.
— Ихь бин, ду бист, — процитировал Сигизмунд начало грамматической таблицы, вбитое в его голову намертво. И, подумав, вспомнил: — Ер-зи-ес ист. Во, девка. Полиглот. — И без перехода завел более знакомое: — Ай эм, ю ар, хи-ши-ит из…
Девка задумалась. Погрузила мясо в суп. И с неожиданной осознанностью молвила:
— Иким…
— Чего? — переспросил Сигизмунд, никак не ожидавший ответа.
Девка повторила более раздельно:
— Ик им.
— Блин… Ик — это ихь, что ли? — выдвинул этимологическую версию Сигизмунд. — Это ты по- каковски?
Как всякий российский человек своей бурной эпохи, Сигизмунд, конечно, покупал консервы. Если по этикетке не полз «цветущий куфи» — надежное свидетельство магометанского происхождения данной банки, — то чаще всего консерва называла своей родиной какую-нибудь северную державу. Сигизмунд слегка владел этикеточным голландским, немецким, датским и так далее. Во всяком случае, усвоил, что «геринг», написанное с разными вариациями в зависимости от страны, означает «селедку». И поступал соответственно.
А если ни хрена не понять или если иероглифы, то ориентировался по картинке. Поэтому словарь Сигизмунда был обогащен множеством слов из тех скандинавских языков, которых он, в принципе, совершенно не знал.
Делу просвещения Сигизмунда в германской филологии служили также видеофильмы. Крали их зачастую в Голландии, иногда в Швеции. Крали также в Финляндии. Где-нибудь в Выборге записывали. Небось, на Выборгском замке антенну установили, направили ее в сторону Гельсингфорса — и вперед!
И в то время как герой на экране взмяукивал штатовски «ай», по низу записи бойко прыгало голландское «ик», а переводчик монотонно бубнил по-русски: «Мать твою!..»
— Ик, — задумчиво повторил Сигизмунд. — Ик — это по-вашему ихь? Ай, то есть…
Девка показала на себя и сказала:
— Ик. — Подумала и добавила: — Мик.
Ну вот. Только что-то начало проясняться…
— Ты, девка, меня не путай. Ты — ик. То есть, «я» — ик. — Тут довольный Сигизмунд, ощущая себя Миклухо-Маклаем, потыкал в себя и возгласил гордо: — Ик.
Девка покивала. Мол, правильно. И добавила:
— Мик.
Тьфу ты, блин. Надо на русский переходить. Пусть осваивает язык страны обитания. Временного.
Он указал на себя пальцем и произнес назидательно:
— Я.
Девка смотрела на него какое-то время, а потом вдруг дико заржала. Повторила несколько раз: «Я-я…» Почему-то ее это очень смешило.
Сигизмунд опять потыкал в себя.
— Ик. — На девку показал. — Ты.
Девка призадумалась. Филологическое упражнение явно обременило ее ум. Кроме того, время от времени ее отвлекло воспоминание о «я-я», и она принималась глупо хихикать.
Сигизмунд еще раз повторил: «Ик — ты». До девки доперло. Она показала на него и сказала:
— Зу.
Сигизмунд расхохотался. Девка надулась. Повторила упрямо:
— Зу, зу…
Ну что ты будешь делать.
Сигизмунд потыкал в себя: «ик», в девку: «зу». Девка сказала:
— Йаа.
Точно, откуда-то из Скандинавии. Осталось только определить, откуда.
Сигизмунд спросил:
— Свенска? Суоми? Норска? Даниск? Нидерланды? Лапландия? Лоухи? Корела? (Какая еще, к чертям, Корела?!) Веняя?
Что такое Веняя, Сигизмунд забыл. Помнил, что что-то финское.
Юродивая снова принялась за остывшее «харчо». Сигизмунд все никак не мог успокоиться. Ведь поймал было. Ведь совсем уж близка разгадка… а с нею и визит в соответствующее консульство.
— Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? — Сигизмунд задумался. А если иначе зайти? И выдал: — ДО ЙОУ СПЕАК ЭНГЛЕСХ?
> — Кушайте супчик, Сигизмунд Борисович. Остынет.
Покончив с трапезой, девка вновь возымела охоту к лингвистическим упражнениям.
— Ик им. Зу ис, — приглашающе выдала она.
— Ай ем. Ты ешь, — пробубнил Сигизмунд с набитым ртом.
Но девка не отвязалась. Показала на кобеля. Кобель лежал у ее ног. Быстро смекнул, что девка ест неопрятно и сверху то и дело падают какие-то крошки. Еще одно свойство, за которое Сигизмунд ценил пса: санитар кухни.
— Хундс, — припечатала пса девка.
Это было уже что-то.
