Когда я проснулся, соседний противоперегрузочный танк был занят доктором Кэнеком.
– С добрым утром, юноша! – приветствовал он меня. – Я немного устал от этой утомительной процедуры знакомства с состоянием вашего здоровья и решил прилечь здесь, чтобы немного перераспределить нагрузку.
– А мы что, снова на двойном ускорении?
– О, да! На двойном.
– Прошу прощения, я отключился. Сколько времени я спал?
– О, совсем недолго. Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно. Замечательно отдохнул в самом деле.
– Это часто дает подобный эффект. Я имею в виду сильное ускорение. Может хотите продолжить просмотр лент?
– Конечно, как скажете, доктор.
– О'кей. – Он протянул руку и комната погрузилась во мрак.
И вдруг меня пронзила уверенность в том, что он снова собирается показывать мне марсиан. Я попытался приказать себе не впадать в панику. Кроме того, я решил, что мне следует помнить о том, что на самом деле их здесь нет. И правда – ведь это всего-навсего их изображение, отснятое на пленку. Конечно, они не должны действовать на меня – в тот, первый раз я просто растерялся от неожиданности.
И действительно, у меня перед глазами появились обычные изображения марсиан, как с мистером Бонфортом, так и без него. Я обнаружил, что способен разглядывать их совершенно безразлично, не испытывая при этом страха или отвращения.
И вдруг я понял, что смотреть на них доставляет мне удовольствие!
Я издал какой-то возглас и Кэнек тут же выключил проектор.
– Что-нибудь случилось?
– Доктор – вы загипнотизировали меня!
– Но вы сами разрешили мне сделать это.
– Но меня невозможно загипнотизировать.
– Очень прискорбно.
– Так… так значит, вам удалось сделать это. Я не такой уж кретин, чтобы не понимать этого, – сказал я с удивлением и добавил: – Может быть попробуем еще раз те кадры. Я никак не могу поверить тому, что вы со мной сделали.
Он снова вернул пленку к тому месту и я снова смотрел и удивлялся. Марсиане, если смотреть на них без всяких предрассудков, вовсе не омерзительны, более того, они даже чем-то симпатичны. В действительности их необычная грация чем-то сродни изяществу китайских пагод. Они, конечно, внешне ничем не походили на человека, но ведь на людей не похожи и райские птички – самые прелестные из живых существ. Я также начал осознавать, что их псевдоконечности могут быть очень выразительными: их неловкие движения были чем-то сродни неуклюжей дружелюбности щенков. Теперь я понял, что всю жизнь смотрел на марсиан сквозь темную призму ненависти и страха.
Конечно, думал я, мне еще придется привыкать к их вони, но… и тут я вдруг понял, что обоняю их, чувствую запах, который ни с чем невозможно перепутать – и он ни в малейшей степени не был для меня отвратительным! Он даже нравился мне!
– Доктор! – поспешно позвал я. – Ведь этот ваш проектор наверное имеет «приставку запахов», не так ли?
– А? Нет, думаю, что нет. Совершенно точно – она слишком много весит, чтобы можно было разместить ее на яхте.
– Но она должна быть. Я явственно ощущаю их запах.
– Так и должно быть. – На его лице отразилось легкое смущение. – Молодой человек, я сделал одну вещь, которая, надеюсь, не причинит вам никаких неудобств.
– Сэр?
– Роясь в вашей черепушке, мы обнаружили, что ваше отрицательное отношение к марсианам во многом связано для вас с запахом их тела. У меня не было времени всерьез заняться этим, поэтому пришлось придумывать что-то на скорую руку. Я попросил Пенни – это та девушка, которая была с вами – одолжить мне немного своих духов. И теперь, боюсь, юноша, марсиане будут пахнуть для вас, как парижский парфюмерный магазин. Будь у меня время, я бы, конечно, использовал какой-нибудь простой, но приятный запах, например, свежей земляники, или свежего пирога с вареньем. Но пришлось сымпровизировать.
Я принюхался. Да, запах действительно напоминал благоухание дорогих духов – и все, черт бы его побрал, было запахом марсиан.
– Мне нравится этот запах.
– А он и не может вам не нравиться.
– Вы, должно быть, извели весь флакон. Воздух насквозь пропитан этим запахом.
– Что? Вовсе нет. Просто полчаса назад я немного поводил у вас под носом пробкой от флакона, а потом вернул флакон Пенни, и она унесла его. – Он потянул воздух носом. – Запаха совершенно не чувствуется. Кстати, духи называются «Вожделение джунглей». На мой взгляд в них многовато мускуса. Я обвинил Пенни в том, что она собирается свести с ума весь экипаж, но она только посмеялась надо мной. – Он потянулся и выключил стереопроектор. – На сегодня достаточно. Хочу предложить вам кое-что более полезное.
Как только исчезло изображение, вместе с ним ослаб, а затем и совершенно исчез запах, точно так же, как это бывает при выключении «приставки запахов». Я был вынужден признаться сам себе, что запах существует только у меня в голове. Но мне, как актеру, до сих пор с трудом верилось в это.
Когда через несколько минут вернулась Пенни, она благоухала совершенно как марсианин.
Кажется, я начинал влюбляться в этот запах.
Глава 4
Мое образование продолжалось в той же самой каюте (как оказалось, гостиной мистера Бонфорта). Я не спал, если не считать сна под гипнозом и, казалось, совершенно не нуждался во сне. Со мной постоянно были или доктор Кэнек или Пенни, которые очень помогали мне. К счастью, мой прообраз, как и всякий крупный политический деятель, был множество раз сфотографирован и отснят на кинопленку, да к тому же большим подспорьем в изучении образа было тесное содействие его близких. Материал был бесконечен: проблема состояла в том, чтобы узнать, сколько материала я могу усвоить и бодрствуя, и под гипнозом.
Не знаю, в какой момент я почувствовал симпатию к Бонфорту. Кэнек уверял меня – и я верю ему – что он не внушил мне этого под гипнозом; я не просил об этом и совершенно уверен, что Кэнек скрупулезно честен, прекрасно понимал всю этическую ответственность врача и гипнотерапевта. Но у меня есть все основания предполагать, что эта симпатия – неизбежная спутница роли; я даже склонен думать, что если бы мне пришлось осваивать роль Джека Потрошителя, он бы начал нравиться мне. Посудите сами: чтобы вжиться в роль, человек на время должен превратиться в своего персонажа. А у человека выбор только один: либо он нравится сам себе, либо кончает жизнь самоубийством – третьего не дано.
«Понять – значит простить» – я начал понимать Бонфорта.
Во время торможения мы получили тот обещанный отдых при одном G, который обещал Дэк. Мы ни на мгновение не оказывались в невесомости. Вместо того, чтобы включить двигатели, чего, как мне кажется, космонавты очень не любят делать, корабль описал, как выразился Дэк, ставосьмидесятиградусную кривую. При этом корабль продолжает сохранять ускорение и делается это очень быстро. Вся эта операция оказывает очень странное воздействие на чувство равновесия. Кажется, это воздействие называется то ли кориолановым, то ли, может быть, кориолисовым?
Все, что я знаю о космических кораблях – это то, что те, которые взлетают с поверхности планеты, являются настоящими ракетами, но космонавты называют их «чайниками» из-за реактивной струи воды
