– Никогда не смейте называть меня так!
Я посмотрел на нее с откровенным недоумением и, все еще продолжая играть, спросил:
– Но почему, Пенни, деточка?
– Не смейте называть меня деточкой! Вы, мошенник! Болтун! Актеришка!
Она вскочила и бросилась было бежать, куда глаза глядят – оказалось, что это дверь – и остановилась у нее, отвернувшись от меня и уткнувшись лицом в ладони. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
Я сделал над собой нечеловеческое усилие, вышел из образа – втянул живот и позволил своему лицу сменить лицо Бонфорта – и заговорил своим собственным голосом:
– Мисс Рассел!
Она перестала всхлипывать, обернулась ко мне, и у нее отвалилась челюсть. Я добавил, все еще оставаясь самим собой:
– Идите сюда и присядьте.
Мне показалось, что она собирается отказаться, но потом видимо она передумала, медленно вернулась к своему креслу и села, сложив руки на коленях. Но лицо ее все еще хранило выражение маленькой девочки, которая все еще дуется.
Какое-то мгновение я помолчал, а затем тихо произнес:
– Да, мисс Рассел, я – актер. Разве это повод, чтобы оскорблять меня? – Теперь ее лицо выражало просто упрямство.
– И как актер, я здесь для того, чтобы выполнять работу актера. Вы знаете почему. Вы также знаете, что я был завлечен сюда обманом – я никогда в жизни, будучи в здравом уме, не согласился бы на такое дело сознательно. И я ненавижу эту работу значительно сильнее, чем вы ненавидите меня за то, что мне приходится выполнять ее – потому что несмотря на все заверения капитана Бродбента, я все еще далеко не уверен, что мне удастся вернуться с неиспорченной шкурой, а ведь она у меня только одна. Мне также кажется, что я знаю, почему вы с таким трудом выносите меня. Но разве это может служить причиной тому, что вы значительно осложняете мне работу?
Она что-то пробормотала. Я резко сказал:
– Говорите, говорите!
– Это нечестно! Это непорядочно!
Я вздохнул.
– Конечно, это так. Более того – это просто невозможно при отсутствии безоговорочной поддержки всех членов группы. Поэтому позовите сюда капитана Бродбента и все расскажите ему. Надо кончать с этой затеей.
Она вздрогнула и, подняв ко мне лицо, быстро сказала: – О, нет! Этого ни в коем случае нельзя делать.
– А почему? Гораздо лучше отказаться от этой затеи сейчас, чем тянуть все это и в конце концов с треском провалиться. Я не могу выступать в таких условиях, согласитесь сами.
– Но… но… мы должны! Это необходимо!
– А что за необходимость, мисс Рассел? Какие-нибудь политические причины? Но я ни в малейшей степени не заинтересован в политике – да и сомневаюсь, чтобы вы интересовались ею по-настоящему глубоко. Так зачем же тянуть эту волынку?
– Потому что… потому что… Он… – она запнулась, не будучи в состоянии продолжать из-за подступивших к горлу рыданий.
Я встал, приблизился к ней и положил руку на плечо.
– Я понимаю. Потому что если мы не сделаем этого, то то, на что он угробил многие годы своей жизни, пойдет прахом. Потому что он не сможет этого сделать сам и его друзья пытаются скрыть это и сделать все за него. Потому что его друзья верны ему. И тем не менее больно видеть кого-то на месте, которое по праву принадлежит ему. Кроме того, вы почти обезумели от мрачных мыслей и тоски по нему. Не так ли?
– Да, – ответ был едва различим.
Я взял ее за подбородок и приподнял ее голову.
– Я знаю, почему вам так трудно видеть меня на его месте. Вы любите его. Но ведь я изо всех сил стараюсь во имя его. К черту, женщина! Или ты, обращаясь со мной как с грязью, хочешь сделать мой труд шестикратно сложней?
Видно было, что она потрясена. На какой-то момент мне показалось, что она собирается дать мне пощечину. Но она растерянно пробормотала:
– Простите. Простите меня, пожалуйста. Клянусь, этого больше не повторится. Никогда!
Я отпустил ее подбородок и с подъемом в голосе сказал:
– Тогда приступим к работе.
Она не пошевелилась.
– Умоляю вас, простите меня.
– Что? Но здесь нечего прощать, Пенни. Вы ведь поступили так, потому что вами двигала любовь и тревога за него. А теперь давайте вернемся к работе. Я должен досконально выучить речь, а остались считанные часы. – И я снова вошел в роль.
Она взяла бобину и снова включила проектор. Я еще раз посмотрел, как он произносит речь, затем, отключив звук и оставив одно изображение, произнес речь сам, проверяя как она звучит в моем, то есть в его исполнении и совпадает ли голос с движением губ. Она наблюдала за мной, то и дело переводя взгляд с моего лица на изображение и обратно. На лице ее застыло изумление. Наконец, я решил, что этого достаточно и выключил проектор.
– Ну и как?
– Превосходно!
Я улыбнулся его улыбкой.
– Спасибо, Завиток.
– Не за что… «мистер Бонфорт».
А двумя часами позже мы встретились с «Банкротом».
Как только два корабля состыковались, Дэк привел ко мне в каюту Роджера Клифтона и Билла Корисмена. Я знал их по фотографиям. Я встал и сказал:
– Хелло, Родж. Рад видеть вас, Билл.
Приветствие мое было теплым, но обыденным. Ведь по идее эти люди расставались с Бонфортом на очень короткое время – только короткий прыжок до Земли и обратно – всего несколько дней разлуки и ничего больше. Я шагнул им навстречу и протянул руку. В это время корабль шел с небольшим ускорением, переходя на более устойчивую орбиту, чем та, на которой находился «Банкрот».
Клифтон бросил на меня короткий взгляд, затем подыграл мне. Он вынул изо рта сигару, пожал мне руку и тихо ответил:
– Рад вас видеть, шеф.
Он был невысок, лыс, средних лет и был очень похож на юриста и на хорошего игрока в покер.
– Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?
– Нет. Обычная рутина. Я передал Пенни все материалы.
– Прекрасно. – Я повернулся к Биллу Корисмену и снова протянул руку.
Он не пожал ее. Вместо этого он упер руки в бока и присвистнул:
– Чудеса, да и только! Я начинаю верить, что у нас есть шансы провести все как надо.
Он окинул меня взглядом с головы до ног и добавил:
– Повернитесь-ка, Смайт. А теперь пройдитесь, я хочу посмотреть, как вы ходите.
Я понял, что действительно испытываю раздражение, которое, наверное, испытал бы Бонфорт, если бы встретился лицом к лицу с такой наглостью, и это, конечно, отразилось на моем лице. Дэк тронул
