придираться к мелочам и сохранил при этом оскорбительную вежливость. Мануэль, мы с тобой знаем – и Адам знает, – что поставкам продовольствия должен быть положен конец! Только так можно спасти Луну от катастрофы. Но ты можешь представить себе фермера-пшеничника, который борется за прекращение поставок?
– Нет. А любопытно было бы получить известия из дома: как там приняли сообщение о прекращении поставок?
– Таких сообщений не будет. Так решил Адам: никаких заявлений не будет сделано до тех пор, пока мы не доберемся домой. Мы все еще продолжаем скупать зерно у фермеров. Баржи по-прежнему прибывают в Бомбей.
– Но вы же сказали, что поставки прекратятся немедленно?
– Это была угроза, а не моральное обязательство. Несколько барж погоды не делают, а нам нужно выиграть время. У нас в Луне маловато союзников – только незначительное меньшинство. Большинство людей индифферентны, их можно временно склонить и в ту, и в другую сторону. А противостоит нам тоже меньшинство… главным образом, фермеры, которых интересует не политика, а цены на зерно. Они ворчат, но еще принимают купоны, надеясь, что их курс все-таки начнет расти. Однако, если мы объявим, что поставки прекращены, фермеры займут активно враждебную позицию. Адам хочет сделать заявление в такой момент, когда большинство будет на нашей стороне.
– Это когда же? Через год? Через два?
– Через два-три дня. Может быть, через четыре. Тщательно отредактированные цитат из «плана пятилетки», отрывки из твоих записей, особенно предложение этого ублюдка, рассказы о твоем аресте в Кентукки… – Эй! Об этом лучше не вспоминайте!
Проф только улыбнулся и вздернул бровь.
– Хм… – сказал я недовольно. – О'кей. Если это поможет.
– Это поможет больше, чем любая статистика наших природных ресурсов.
Наш пилот – опутанное проводами бывшее человеческое существо – пошел на посадку, даже не подумав задержаться на орбите (чего, мол, тянуть: корабль легкий, маневренный), так что мы получили напоследок еще одну хорошую встряску. Но тормозил он всего два с половиной километра, и через девятнадцать секунд мы сели в Джонсон-Сити. Я перенес посадку нормально, только ужасно сдавило грудь, словно чья-то гигантская рука сжала сердце в кулак; потом все прошло, и я принялся жадно глотать воздух, приходя в себя и радуясь привычному весу тела. Но бедного старого профа посадка чуть не доконала.
Позднее Майк объяснил мне, что пилот отказался подчиниться приказу. Зная, что проф на борту, Майк хотел посадить корабль осторожненько, с небольшими перегрузками, как яичко в корзинку. Но не исключено, что киборг знал, что делает: посадка с длительным торможением требует массы топлива, а «Лотос-Жаворонок» и так сел почти «сухим».
Как бы там ни было, но лихая гаррисонова посадка чуть не стоила профу жизни. Стью заметил это, пока я пытался отдышаться, и мы оба туг же кинулись к профу – сердечные стимуляторы, искусственное дыхание, массаж… Наконец ресницы профа дрогнули, он взглянул на нас и улыбнулся.
– Дома… – шепнул он еле слышно.
Мы заставили его отдохнуть минут двадцать, прежде чем позволили надеть скафандр. Он был так близок к концу, что, казалось, вот-вот услышит ангельские хоры. Шкипер заполнял баки и очень торопился отделаться от нас, чтобы забрать пассажиров в обратный рейс. Этот голландец за всю дорогу не перемолвился с нами ни единым словом; думаю, он здорово жалел, что позволил алчности вовлечь себя в историю, которая могла его разорить или даже угробить, Но в этот момент на борт проникла Вайо – примчалась нас встречать. Не думаю, что Стью доводилось видеть ее в скафандре раньше, и уверен, что блондинкой он ее ни разу не видел; во всяком случае, он ее не узнал. Я обнял ее, несмотря на скафандр, а Стью стоял рядом и ждал, чтобы его представили. Когда же незнакомый «мужик» схватил его и начал тискать, Стью страшно удивился.
Я услыхал приглушенный скафандром голос Вайо:
– О Боже! Манни, мой шлем!
Я открыл его и откинул. Она встряхнула локонами и широко улыбнулась.
– Стью, разве ты не рад меня видеть? Или ты меня не узнаешь?
По его лицу медленно разлилась улыбка – как восход над лунным «морем».
– Здравствуйте, госпожа! Я счастлив вас видеть!
– Вот еще – госпожа! Я, милый, для тебя просто Вайо, запомни раз и навсегда. Манни тебе не сказал, что я снова блондинка?
– Говорил, конечно… Но знать и видеть – вещи разные.
– Ничего, привыкнешь! – Она остановилась, нагнулась над профом, что-то шепнула, хихикнула, поцеловала, потом выпрямилась и выдала мне (теперь уже без шлема) такой «с приездом», что у нас обоих на глазах выступили слезы. После чего кинулась целовать Стью.
Он попятился. Вайо удивилась:
– Стью, мне что – опять намазаться ваксой, чтобы ты со мной поздоровался?
Стью искоса взглянул на меня и наконец ответил на поцелуй Вайо. Она уделила этому делу не меньше времени и усердия, чем нашему с ней приветствию.
Только позже я понял причину странного поведения Стью; несмотря на его «обращение», он все же не был настоящим лунарем, а Вайо за это время успела выйти замуж. Ну и что, спрашивается, какая разница? Но на Терре это большая разница, а Стью еще не проникся как следует мыслью, что в Луне леди – сама себе хозяйка. Этот дурачок подумал, что я обижусь!
Мы натянули скафандр на профа, облачились сами и вышли; под мышкой я тащил профову пушку. После того как спустились и прошли через шлюз, скафандры сняли, и я почувствовал себя польщенным – под скафандром у Вайо оказалось измятое красное платье, которое я подарил ей сто лет назад. Она разгладила его рукой, и юбка вспыхнула ярким огНем. Иммиграционный зал пустовал. Только вдоль стены выстроилось человек сорок в скафандрах и шлемах, точь-в-точь новоприбывшие ссыльные. Это отправлялись домой земляне – застрявшие здесь туристы и несколько ученых. Но лететь им придется налегке, скафандры перед стартом выгрузят. Я поглядел на бедолаг и вспомнил о пилоте-киборге. Когда «Жаворонка» готовили к рейсу, с него сняли все кресла, кроме трех; этим людям придется переносить перегрузки, лежа на голом полу, и если шкипер не проявит осторожности, киборг раздавит землян в лепешку.
Я сказал об этом Стью.
– Не бери в голову, – ответил он. – У капитана Лейерса есть на борту поролоновые матрасы. Он не даст погибнуть пассажирам – они для него теперь все равно что страховой полис на собственную жизнь.
Глава 21
Моя семья, все тридцать с лишком человек, начиная с Деда и кончая детишками, ждала нас за дверью следующего шлюза уровнем ниже. Нас залили слезами, зацеловали, затискали; на сей раз Стью не пятился. Маленькая Хейзел устроила целую церемонию: надела нам на головы «колпаки свободы», а уж потом поцеловала, и по этому сигналу вся семья напялила колпаки; я внезапно прослезился. Может, это и есть чувство патриотизма – когда спирает дыхание и ты счастлив до боли? А может, это просто радость от встречи с любимыми?
– А где Слим? – спросил я у Хейзел – Его что – не пригласили?
– Не мог прийти. Он младший церемониймейстер на приеме.
– На приеме? Нам вполне достаточно этого приема.
– Подожди и увидишь.
