предложить ему взамен оставленного в прошлом?
— Что мы сможем ему предложить?! Да все! Оглянитесь вокруг.
— Да, — подтвердил молодой человек с надменной улыбкой, — оглянитесь вокруг. Машины — но зачем ему машины? Он является к нам из раннего, более отважного мира. Мира достоинства и независимости. Каждый возделывал тогда свой участок земли — и жена его была рядом с ним. Он воспитывал своих собственных детей прямыми и сильными и учил их отвоевывать свой хлеб у матери- земли. В его доме не было искусственного освещения — но он в этом и не нуждался. Он вставал с зарей и занимался серьезными, основательными делами. На закате, утомившись от трудов праведных, он приветствовал ночной отдых. Трудовой пот он смывал, окунаясь в собственный ручей, и не нуждался в затейливых плавательных бассейнах. Твердо, как скала, стоял он на земле.
— И вы действительно полагаете, будто нынешний комфорт понравился бы ему меньше, чем его жизнь?
— Именно так. Эти люди были счастливы. Они вели естественную жизнь — как и было предначертано Богом.
Мысленно Монро-Альфа всесторонне рассмотрел предложенную концепцию. В ней было что-то чертовски привлекательное. Внезапно он ясно ощутил, что не питает ни малейшей любви к современной технике. Даже к своему главному интегратору. В конце концов, его всегда интересовали не машины, а сложные математические принципы. А с каких это пор математику нужны еще инструменты — помимо собственной головы? Пифагор отлично обходился палочкой да полоской песка. Что же до всего остального, то будь они с Хэйзел партнерами по вековечной борьбе с матерью-землей за хлеб насущный — разве они расстались бы?
Закрыв глаза, он представил себя в простом и естественном 1926 году. На нем была домотканая одежда — творение умелых рук его жены; или даже звериные шкуры, ею же выделанные после того, как он собственноручно распялил их на двери хижины. «И еще — где-то поблизости должны быть дети, штуки три», — подумал Клиффорд. Окончив дневной труд, он поднимался бы со старшим сыном на вершину холма, чтобы научить его любоваться красотой заката. А когда на небе проступят звезды — он станет приобщать мальчика к чудесам астрономии. Мудрость будет передаваться от отца к сыну, как это было всегда.
Будут и соседи — сильные, молчаливые люди, чей короткий поклон и твердое рукопожатие означают куда больше, чем случайные знакомства в современном «цивилизованном обществе».
Впрочем, отнюдь не все восприняли этот тезис с тою же готовностью, что и Монро-Альфа. Аргументы взлетали, перебивая друг друга, постепенно становясь все более язвительными. Молодой человек, с легкой руки которого и возник спор — кажется, его звали Джеральд — встал и, учтиво извинившись, удалился: похоже, он был недоволен тем, как были восприняты его идеи.
Монро-Альфа быстро поднялся и последовал за ним.
— Прошу прощения, благородный сэр…
Джеральд остановился.
— Да?
— Меня заинтересовали ваши идеи. Может быть, мы где-нибудь присядем?
— С удовольствием.
Гамильтон Феликс появился на приеме довольно поздно. Репутация и финансовое положение обеспечивали ему приглашение на любой прием Джонсон-Смит Эстер, хотя она и не любила его, догадываясь о снисходительном, презрении, с которым он к ней относился. Альтернативные варианты, которые в другом случае могли бы заставить его увильнуть от приглашения, не искушали Гамильтона — приемы Эстер прямо-таки кишели любопытными людьми в забавных комбинациях. Не обладая собственными талантами, она умела собирать у себя в доме блестящих, интересных людей, и Гамильтону это нравилось. Во всяком случае, на ее приемах всегда собиралось множество народу, а народ был всегда забавен, и чем многолюднее оказывалось сборище, тем веселее там было Гамильтону.
Почти сразу он встретил Монро-Альфу — в компании молодого человека, одетого в синее, что явно не гармонировало с цветом его лица. Гамильтон тронул друга за плечо.
— Привет, Клифф.
— О, привет, Феликс.
— Заняты?
— В данный момент — да. Может, позже?..
— Уделите мне секунду. Видите того нахала, что прислонился к колонне? Вот — он смотрит в нашу сторону.
— И что же?
— Мне почему-то кажется, будто его лицо мне знакомо, но никак не могу вспомнить откуда.
— Зато я могу. Он из компании того задиры, которого вы подстрелили позавчера вечером. Если только это не его близнец, разумеется.
— Та-ак! Это становится интересным…
— Только постарайтесь не впутываться в неприятности, Феликс.
— Не беспокойтесь. Спасибо, Клифф.
— Не за что.
Монро-Альфа с Джеральдом двинулись дальше, оставив Гамильтона наблюдать за человеком, вызвавшим его любопытство. Тот, видимо, почувствовал, что привлек к себе интерес Феликса, поскольку оставил свое место возле колонны и прямиком направился к нему. Остановившись, как того требовал церемониал, в трех шагах, он произнес:
— Я пришел с миром, благородный сэр.
— В Доме Гостеприимства нет места вражде, — столь же церемонно процитировал Феликс.
— Вы очень любезны, сэр. Меня зовут Мак-Фи Норберт.
— Благодарю вас. А меня — Гамильтон Феликс.
— Да, я знаю.
Неожиданно Гамильтон резко сменил тон.
— Ага! А знал ли это ваш приятель, пытаясь полоснуть меня лучом?
Мак-Фи быстро оглянулся по сторонам, словно желая убедиться, что этих слов никто не услышал. Ему явно не по душе был оборот, который начал принимать разговор.
— Тише, тише, сэр, — запротестовал он, — я же сказал, что пришел с миром. Это было ошибкой — прискорбной ошибкой. Ссору мой знакомый затевал не с вами.
— Вот как? Тогда почему же он вызвал меня?
— Повторяю: это была ошибка. Я глубоко сожалею.
— Послушайте, — возмутился Гамильтон, — разве это по протоколу? Если ваш приятель искренне ошибся, то почему бы ему не прийти ко мне, как подобает мужчине? Я приму его миролюбиво.
— Он не в состоянии.
— Почему? Ведь я ранил его всего лишь в руку.
— И тем не менее, он не в состоянии. Уверяю вас. Он был… наказан.
Гамильтон внимательно посмотрел на собеседника.
— Вы говорите: «наказан». Так, что не в состоянии встретиться со мной. Может быть, он «наказан» настолько, что должен встретиться с гробовщиком?
Какое-то мгновение Мак-Фи колебался.
— Можем мы поговорить наедине? Конфиденциально?
— Похоже, здесь скрыто куда больше, чем видно над водой, Я не люблю секретов, друг Норберт.
— Жаль, — пожал плечами Мак-Фи.
Гамильтон обдумал ситуацию. В конце концов, почему бы и нет? Положение казалось забавным. Он взял собеседника под руку
— Раз так — давайте посекретничаем. Где?
Мак-Фи вновь наполнил стакан.
— Нам известно, друг Феликс, что вы не слишком симпатизируете смехотворной генетической
