Гамильтон улыбнулся.
— Знаете, да? Вот он из них и был. Не читал ничего, кроме «Америкой Меркьюри» и «Юргена», но все знал и обо всем судил. Я человек без предрассудков и тоже это читал, да только верить не обязан. Я еще и «Литерари дайджест» читал, и «Таймс» — куда они отродясь не заглядывали. Так вот, он поносил администрацию и предсказывал, что страна вот-вот полетит к чертям… развалится на кусочки. Ему не нравился золотой стандарт, была противна Уолл-стрит, и он считал, что мы должны списать военные долги. Я заметил, что кое-кому из наших членов клуба, кто посолиднее, вся эта болтовня надоела. И я ввязался. «Они, — говорю, — брали ведь кредиты, не так ли?» Он усмехнулся — скорее даже оскалился: «Вы, полагаю, голосовали за него?» «Разумеется, — ответил я, хотя это было и не совсем точно, потому что на самом деле я не успел зарегистрироваться — дело-то было в самый разгар футбольного сезона. Но не давать же ему безнаказанно скалиться на мистера Кулиджа! — А вы, полагаю, голосовали за Девиса?» «Не угадали, — отвечает он. — За Нормана Томаса». Ну, тут я завелся. «Послушайте, — говорю, — таким, как вы, место только в красной России. Может, вы еще и атеист? Вам посчастливилось жить в самое великое время и в самой великой стране. В Вашингтоне у нас администрация по-настоящему знает свое дело. Мы вернулись в первоначальное состояние и собираемся его сохранить. И нам не нужно, чтобы вы раскачивали лодку. Мы вышли на уровень непрерывного и неограниченного процветания. Поверьте, не стоит продавать Америку задешево!» Я заработал настоящий взрыв аплодисментов. «Похоже, вы верите в то, что говорите», — замечает большевик. «А как же, — отвечаю, — я ведь работаю на Уолл-стрит». «Тогда с вами бессмысленно спорить», — он махнул рукой и гордо удалился.
Кто-то налил мне еще, и у нас завязался разговор. Это был приятный представительный человек — похоже, банкир или брокер. Я его не знал, но ведь всегда полезно завести новое знакомство. «Разрешите представиться, — говорит, — меня зовут Тадеуш Джонсон». Я представился в ответ. «Что ж, мистер Смит, — сказал он, — кажется, вы уверены в будущем страны». Я ответил, что безусловно. «Достаточно, чтобы побиться об заклад?» — «На любых условиях и на что угодно — хоть на деньги, хоть на мраморные шарики». — «Тогда у меня есть предложение, которое могло бы вас заинтересовать». Я навострил уши: «Какое?» — «Не хотите ли немного прокатиться со мной? А то среди этих саксофонов и ошалевших от чарльстона детишек собственных мыслей не услышишь». Я не возражал: раньше трех ночи эти танцы все равно не заканчиваются, а глоток свежего воздуха мне не помешает. У Джонсона была длинная, низкая, шикарная «испано-сюиза». Класс. Должно быть, я задремал — и проснулся только, когда мы остановились возле подъезда. Он провел меня к себе, предложил выпить и рассказал о «стасисе» — только называл его «полем равной энтропии». И даже показал: проделал кучу всяких фокусов, сунул туда кошку — и оставил там, пока мы выпивали. Все было в порядке. «Это еще не все, — сказал он. — Даже не половина. Смотрите?» Он снова взял кошку и бросил ее туда, где было бы поле, будь оно включено. И когда кошка находилась как раз посреди этого пространства, Джонсон нажал кнопку. На этот раз мы подождали немного дольше. Затем он вырубил ток. Кошка вылетела наружу, продолжая то же самое движение, что и до включения поля. Она упала на пол, шипя и ругаясь. «Я просто хотел убедить вас, что внутри поля времени не существует. Энтропия там не накапливается. Кошка даже не знала, что включено поле». Потом он сменил тему. «Джек, — говорит, — какой будет страна через двадцать пять лет?» Я подумал и решил, что такой же. «Только, — говорю, — еще более такой». — «А как вы думаете, акции АТТ все еще будут надежным капиталовложением?» — «Конечно!» — «Джек, — сказал он тихо, — вошли бы вы в это поле за десять акций АТТ?» — «На сколько?» — «На двадцать пять лет, Джек». Само собой, мне понадобилось время, чтобы решиться на такое дело. Десять АТТ меня не соблазнили; тогда он добавил десяток «Юнайтед стейтс стил». И положил все на стол. В том, что через четверть века эти акции будут стоить куда дороже, я был уверен — как в том, что сейчас сижу здесь; а ведь мальчику с еще тепленьким дипломом не часто достаются для игры синие фишки. Однако — четверть века! Это почти как смерть… Тогда он для пущего соблазна добавил еще десяток «Нейшнл сити» — и на всех тридцати бумагах сделал передаточную надпись на мое имя. Тут я решился: «Ладно, мистер Джонсон, я попробую — только, чур, на пять минут. Раз кошку это не убило — уж на столько и я задержу дыхание». — «Конечно, Джек», — отвечает он. Ну я и шагнул к тому месту на полу — пока еще смелость не испарилась. И по дороге заметил, как он потянулся к выключателю. Вот и все, что я знаю.
— Как? — Гамильтон Феликс резко выпрямился. — Как так?
— Это все, что мне известно, — подтвердил Смит. — Я только-только собрался сказать ему, чтобы он продолжал, как вдруг понял, что нахожусь уже не там. Комната была полна незнакомых людей — и это была другая комната. Я оказался теперь.
— По этому поводу стоит еще выпить, — заметил Гамильтон. Они молча пропустили по стаканчику.
— Вся беда в том, — снова заговорил Смит, — что я совсем не понимаю этого мира. Я бизнесмен. Я и здесь хотел бы заняться бизнесом. Заметьте, я ничего против этого мира не имею; в этом времени вроде бы все о'кей, только я его не понимаю. И потому заняться бизнесом не могу. Черт возьми, все тут работает как-то не так. Все, чему меня учили в школе, все, чему я выучился на Уолл-стрит — совсем не похоже на то, как делается бизнес теперь.
— По-моему, нынешний бизнес не отличается от того, каким он был во все века — производство, продажа, покупка…
— И да и нет. Я финансист — но, черт возьми, финансы сегодня окоселые.
— Я готов допустить, что детали несколько усложнились, — возразил Гамильтон, — однако основные принципы достаточно очевидны. Вот что: скоро сюда придет мой друг, он — главный математик Министерства финансов. Вот он-то вам все и объяснит.
— Меня и так уже до смерти замучили консультациями, — решительно затряс головой Смит. — Нынешние специалисты на такой тарабарщине изъясняются…
— Ну ладно, — вздохнул Гамильтон. — Попробую взяться за эту проблему сам.
— Правда? Пожалуйста!
Гамильтон задумался. Одно дело было поддразнивать чересчур серьезного Монро-Альфу, проезжаясь по адресу его «денежной машины» — и совсем другое растолковывать роль финансов в экономике пришельцу с Арктура.
— Попробуем начать вот с чего, — проговорил он. — В основе всего лежат себестоимость и цена. Бизнесмен что-то производит. Это стоит денег — материалы, зарплата, строительство и так далее. Чтобы не прогореть, он должен эти затраты вернуть — за счет цены. Понимаете меня?
— Это очевидно.
— Прекрасно. Значит, наш с вами бизнесмен пустил в обращение некоторое количество денег — точно эквивалентное его затратам.
— Повторите еще раз.
— Э? Здесь же простое тождество. Деньги, которые он истратил, пустив в обращение, и составляют его затраты.
— А… а как насчет прибыли?
— Прибыль является частью его затрат. Не хотите же вы, чтобы он работал за так?
— Но прибыль — не затраты. Она… она прибыль.
— Будь по-вашему, — Гамильтон был несколько озадачен. — Затраты — это все, что вы называете затратами, плюс прибыль — должны равняться цене произведенного товара. Затраты и прибыль создают покупательную способность, чтобы приобрести продукт по эквивалентной им цене.
— Но… он же не покупает сам у себя!
— Одновременно он и потребитель. А значит, использует свою прибыль, чтобы заплатить за товар — как собственный, так и других производителей.
— Но ведь его продукт — его собственность,
— Теперь вы и меня запутали. Забудьте о том, что он может покупать и собственный товар. Предположим, он приобретает все необходимое у других бизнесменов. В конце концов, это то же самое. Давайте двигаться дальше. Производство автоматически запускает в обращение деньги — в количестве, необходимом, чтобы купить произведенный товар, не больше и не меньше. Но какая-то часть денег должна быть вложена в развитие производства. Существует также и надбавка к стоимости, с той же самой целью. Все это сокращает покупательную способность. И это сокращение компенсирует государство, выпуская
