К дому подъехал автомобиль. За рулем сидела Джилл, рядом с ней – молодой человек. Автомобиль остановился, и молодой человек поспешно вышел. – Вот она, Джабл.
– Я вижу. Здравствуй, девочка. Ларри, а где же тело?
– На заднем сидении, босс. Под одеялом.
– Это не тело, – запротестовала Джилл. – Это… Бен сказал, что вы…
Я хочу сказать… – она понурила голову и заплакала.
– Не надо плакать, голубушка, – мягко произнес Харшоу, – редкое тело стоит слез. Доркас, Мириам, займитесь ею. Дайте ей чего-нибудь выпить и умойте ее.
Харшоу заглянул на заднее сидение, поднял одеяло. Джилл вырвалась из рук Мириам и резко сказала:
– Да послушайте же меня, наконец! Он не умер! Не должен был умереть! Он… Господи! – она снова заплакала. – Я такая грязная… и устала…
– Похоже, что это все-таки труп, – вслух рассуждал Харшоу. – Температура тела приближается к температуре окружающей среды, типичное трупное окоченение. Когда он умер?
– Он не умер! Вытащите его оттуда! У меня больше нет сил его таскать.
– Конечно. Ларри, помоги мне. Фу, какой ты зеленый! Отойди в сторонку и сунь два пальца в рот – полегчает.
Мужчины вынули Валентайна Майкла Смита из машины и положили его на траву; он так и лежал согнутый. Доркас принесла стетоскоп, включила его и настроила. Харшоу надел наушники, послушал.
– Боюсь, вы ошиблись, – мягко обратился он к Джилл. – Я не смогу ему помочь. Кто это был?
Джилл вздохнула. Ни в ее лице, ни в голосе не было жизни.
– Человек с Марса. Я так старалась…
– Я не сомневаюсь… Человек с Марса?!
– Да. Бен, Бен Кэкстон… сказал, что к вам можно обратиться.
– Бен Кэкстон? Я польщен доверием… Т-с-с! – Харшоу жестом приказал всем молчать. Удивление все сильнее проступало на его лице. – Сердце! Ну и горилла же я! Доркас, живо наверх! Третий ящик в запертой части холодильника. Пароль – «сладкий сон». Принесешь весь ящик и шприц на кубик.
– Иду!
– Доктор, никакой стимуляции!
Харшоу обернулся к Джилл:
– Что?
– Простите, сэр, я всего лишь медсестра, но это особый случай. Я знаю, что нужно делать.
– Г-м… сорок лет назад мне стало ясно, что я не Господь Бог, десять лет спустя – что я не Эскулап. Что же нужно делать?
– Нужно попробовать его разбудить. Иначе, что бы вы ни делали, он будет уходить все глубже и глубже.
– Вперед! Только не топором. А потом попробуем мои методы.
– Хорошо, сэр, – Джилл опустилась на колени и принялась выпрямлять конечности Смита.
Это ей удалось; брови Харшоу поползли вверх. Джилл положила голову Смита к себе на колени и нежно позвала:
– Проснись! Это я, твой брат по воде.
Его грудь медленно поднялась. Смит глубоко вздохнул, открыл глаза, увидел Джилл и улыбнулся детской улыбкой. Потом он посмотрел вокруг, и его улыбка погасла.
– Не волнуйся, – успокоила его Джилл, – это друзья.
– Друзья?
– Да. Все они – твои друзья. Не волнуйся и не уходи больше. Все хорошо.
Смит лежал, глядя на мир широко открытыми глазами, и был доволен, как кот у камина.
Через полчаса и его, и Джилл отправили в постель. Прежде чем подействовала таблетка, которую дал Харшоу, Джилл рассказала ему, в чем дело.
Харшоу осмотрел машину, в которой приехала Джилл. Она была взята напрокат на станции в Ридинге.
– Ларри, ты пустил ток по ограде?
– Нет.
– Пусти. Сотри с этой колымаги все отпечатки пальцев, отгони ее, когда стемнеет, в противоположную от Ридинга сторону, вот, скажем, в Ланкастер, и оставь в кювете. Потом езжай в Филадельфию, оттуда – в Скрэнтон, а оттуда можно и домой.
– Будет сделано, Джабл. Скажите, он действительно Человек с Марса? – К сожалению, да. Поэтому, если тебя поймают в этой вагонетке, то будут допрашивать с большим пристрастием.
– То есть лучше ограбить банк, чем связываться с ним?
– Вот именно.
– Босс, вы не будете возражать, если я останусь ночевать в Филли?
– Как хочешь. Я только не понимаю, что можно ночью делать в Филадельфии? – Харшоу отвернулся. – Ближняя!
Джилл проспала до обеда и проснулась в отличном настроении. Она вдохнула запах жареного мяса и подумала, что доктор дал ей не успокаивающее, а снотворное. Пока она спала, кто-то унес ее рваную, грязную одежду и повесил на стул вечернее платье. Платье оказалось Джилл впору, и она решила, что оно, должно быть, принадлежит Мириам. Джилл умылась, накрасилась, причесалась и спустилась в гостиную, ощущая себя совсем иначе, чем вчера.
Доркас, свернувшись в кресле калачиком, вязала кружево; она кивнула Джилл, как члену семьи, и вновь углубилась в работу. Харшоу смешивал что-то в матовом графине.
– Выпьешь? – спросил он.
– Да, спасибо.
Харшоу до краев наполнил большие стаканы и подал один из них Джилл.
– Что это? – спросила она.
– Мое фирменное блюдо: треть водки, треть соляной кислоты, треть раствора для батареек, две щепотки соли и прошлогодняя муха.
– Выпейте виски с содовой, – посоветовала Доркас.
– Занимайся своим делом, – отверг ее совет Харшоу. – Соляная кислота способствует пищеварению, а муха – это белки.
Он поднял стакан и торжественно произнес:
– За наши благородные души! Нас так мало осталось! – и осушил стакан. Джилл сделала глоток, потом еще один. Чем бы ни было это зелье – это было как раз то, что ей требовалось. По телу Джилл разлилось тепло. Она выпила половину, Харшоу долил доверху.
– Видела своего приятеля?
– Нет, я не знаю где он.
– Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо назвать Лазарем – он так охотно воскрес… Он станет с нами обедать?
– Не знаю, доктор.
– Ладно, проснется – спрошу. Не захочет сидеть с нами – принесем ему персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает, как хочет… а если поступает не так, как хочу я, то я его выгоняю к чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.
– Но, сэр!…
– Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня называли доктором народного танца или рыбалки – другое дело! А официальные звания – все равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня просто Джабл.
– Хорошо, но медицинская степень много значит…
