Чужой в стране чужих

чувствовал бы себя виноватым из-за того, что убил тебя. Это было бы навязанной ему необходимостью… не имеющей, впрочем, особой важности даже для тебя. Видишь ли, Майк уверен, что твоя душа бессмертна.

– Что? Черт возьми, я тоже в этом уверен. Но…

– Да ну? – холодно спросил Джубал. – Сомневаюсь.

– Нечего тут сомневаться! Да, я не слишком часто хожу в церковь, но я получил хорошее воспитание. Я верую.

– Хорошо. Правда, я никогда не понимал, как это Бог может ожидать от своих творений, что они изберут истинную веру… и меня потрясает его хилый метод управления Вселенной. Впрочем, раз ты веруешь в бессмертие, не стоит беспокоиться из-за того, что твои предрассудки приведут тебя к скорой кончине. Тебя потом кремировать или зарыть?

– Ради всего святого, Джубал, кончай тянуть из меня душу.

– Ну уж нет. Я не могу гарантировать тебе безопасность, раз ты настаиваешь. Что королевская коралловая змея на самом деле безвредна. Каждая твоя промашка может оказаться последней. Но я обещаю, что не позволю Майку съесть тебя.

У Дюка отвисла челюсть. Потом он ответил яростно, нецензурно и непоследовательно. Харшоу выслушал и брезгливо проворчал:

– Ладно, убавь обороты. Устраивай свои отношения с Майком, как хочешь. – Он нагнулся к проектору. – А сейчас я хочу посмотреть, что получилось. – Проклятье! – тут же выругался он. – Эти железки нарочно бесят меня!

– Ты стараешься взять силой. Дай-ка, – Дюк закончил приготовления, безуспешно начатые Харшоу, и вставил кассету. Вопрос о том, работает Дюк на Джубала или нет, больше не поднимался. Проектор представлял собой экран с письменный стол величиной, снабженный адаптером, и предназначался для просмотра полноценных озвученных фильмов, снятых на четырехмиллиметровую пленку. Через пару минут они уже наблюдали за событиями, приведшими к исчезновению пустой коробки из-под бренди.

Джубал увидел со стороны, как коробка летит прямо ему в голову и на полпути бесследно исчезнет.

– Энн было бы приятно узнать, что камеры на ее стороне. Дюк, давай-ка прокрутим еще разок, помедленнее.

– О'кей, – Дюк перемотал пленку назад. – Скорость – десять к одному, – объявил он.

Картина была та же самая, только замедленный звук был ни к чему, и Дюк убрал его. Коробка поплыла от руки Джил в сторону Джубала и вдруг перестала быть. Но при замедленном движении можно было увидеть, как она съеживается, становясь все меньше и меньше, а потом пропадает совсем.

– Дюк, можно пустить еще медленнее?

– Секундочку. Тут что-то неладное со стереоэффектом.

– Что там такое?

– Будь я проклят, если знаю. На обычной скорости все нормально. А когда я замедляю, эффект глубины работает в обратную сторону. Эта коробка удаляется от нас, причем очень быстро, но при этом всегда видится перед стеной. Похоже на наложение, но я ставил сюда чистую кассету.

– Не переживай, Дюк. Поставь кассету с другой камеры.

– Э-э… понимаю. Это даст нам поворот на девяносто градусов, и мы увидим то, что было на самом деле, даже если в первую камеру я сдуру поставил отснятую кассету. – Дюк поставил вторую пленку. – Начало я пропущу. Ставлю сразу конец, да?

– Давай.

Картина была той же самой, изменился только угол съемки. Когда Джил на экране схватила коробку, Дюк замедлил движение пленки, и они снова увидели, как пропадает коробка.

Дюк выругался.

– Во второй камере тоже какая-то поломка.

– Так ли?

– Тут должно было быть видно, что коробка летит в сторону. Вместо этого она полетела в направлении взгляда. Ты же сам видел.

– Да, – согласился Джубал. – Видел.

– Но этого не может быть. С двух-то сторон!

– Что значит «не может быть»? Это же было, – Харшоу помолчал и добавил: – Хотел бы я знать, что бы показал допплеровский радар, если бы мы поставили его вместо камер?

– Откуда мне знать? Надо посмотреть, что там с камерами.

– Не беспокойся за них.

– Но…

– Дюк, с камерами все в порядке. Что повернуто на девяносто градусов ко всему на свете?

– Я не силен разгадывать задачки.

– Это не задачка. Я мог бы тебя отослать к мистеру из Флатландии <Фантастический роман Эбборта «Флатландия»>, но лучше отвечу сам. Что перпендикулярно всему на свете? Ответ: два трупа, один пистолет и пустая коробка.

– Это какая-то хохма, босс?

– Никогда в жизни я не говорил более серьезно. Постарайся поверить доказательствам вместо того, чтобы настаивать, будто камеры врут только потому, что они увидели не то, чего ты ожидал. Давай посмотрим остальные ленты.

Это не прибавило ничего нового к тому, что Харшоу уже знал. Пепельница, парящая у потолка, вышла за кадр, но ее неторопливый спуск был запечатлен. Изображение пистолета на экране было довольно мелким, но, насколько можно было различить, пистолет сжался, словно пропадая вдали, оставаясь при этом на месте. Поскольку Харшоу сам крепко сжимал его рукоятку в момент исчезновения, он был вполне удовлетворен, если только здесь подходит это слово.

– Дюк, я хочу иметь копии со всех пленок.

– Я все еще работаю здесь? – спросил тот после недолгого колебания.

– Что? Дьявольщина! Ты не можешь есть на кухне, это просто неприлично. Дюк, постарайся забыть свои предрассудки и выслушай меня.

– Слушаю.

– Когда Майк просил о привилегии съесть мои старые жилистые останки, он оказывал мне величайшую по его представлениям честь… согласно единственным известным ему законам, которые он, если можно так сказать, впитал с молоком матери. Он сказал мне изысканный комплимент… попросил о милости. Плюнь на то, что говорят в Канзасе; Майк пользуется мерками, к которым его приучили на Марсе.

– Я уж лучше буду пользоваться канзасскими мерками.

– Что ж, – согласился Джубал, – я тоже. Однако свободного выбора не существует ни для меня, ни для тебя, ни для Майка. Разрушить то, к чему тебя приучили в детстве, почти невозможно. Дюк, возможно ли вбить в твою голову, что если бы ты воспитывался на Марсе, то относился бы к тому, чтобы есть человечину или быть съеденным самому, так же, как и Майк?

Дюк покачал головой.

– Меня на это не купишь, Джубал. Конечно, Майку просто не повезло, что он рос в нецивилизованном обществе. Но это же другое, это инстинкт.

– Инстинкт!

– Да, инстинкт. Я вовсе не впитывал с молоком матери, что нельзя есть человечину. Черт, я всегда знал, что это грех, отвратительный грех. От одной этой мысли выворачивает желудок. Это врожденный инстинкт.

Джубал тяжело вздохнул.

– Дюк, как мог ты столько узнать о механике и никогда не интересоваться, как устроен ты сам? Твоя мать никогда тебе не говорила: «Не надо кушать своих друзей, сыночка, это нехорошо», потому что ты впитывал это, вместе с нашей культурой, впрочем, как и я. Анекдоты о людоедах и миссионерах,