Чужой в стране чужих

будучи «всего лишь яйцом». Но верно ли он грокнул это? Он ждал встречи с земными Старшими, у него накопилось множество вопросов. Не тот ли это счастливый случай? Или он должен просить о новых уроках, чтобы стать более подготовленным?

Джубала спас звонок. Появилась Доркас с сэндвичами и кофе. Джубал ел молча, что соответствовало понятиям Смита, которого учили, что еда – время для того, чтобы собрать мысли. Джубал тянул время, размышляя, и клял себя за то, что позволил Майку смотреть стерео. Мальчик должен переболеть религией, если он собирается прожить всю жизнь на этой тошнотворной планете. Но, проклятье, лучше было бы дождаться, пока Майк не приспособится к бестолковости человеческого поведения… но только не фостериты должны были выступить в качестве первого примера!

Будучи истинным агностиком, Джубал равно поносил все религии, от анимизма бушменов Калахари до самых интеллигентных верований. Но некоторые он не любил больше остальных, и Церковь Нового Откровения всегда заставляла его оскаливаться. Рассчитанные на простаков призывы фостеритов к вознесению прямиком на небеса, их высокомерная нетерпимость к другим верованиям, азарт торгашей и футбольных болельщиков на службах – все это угнетало. Если уж люди должны ходить в церковь, почему бы не делать это пристойно, как католики, последователи Христианской науки или квакеры?

Если Бог существовал (по этому вопросу Джубал занимал нейтральную позицию) и если он хотел поклонения (утверждение, которое Джубал находил неправдоподобным, но, тем не менее, возможным в свете его собственного невежества), то казалось ужасно маловероятным, чтобы бог, способный создавать галактики, польстился на мишурную чепуху, предлагаемую фостеритами в качестве поклонения.

Но в глубине души Джубал признавал, что фостериты могут обладать Правдой, совершенной Правдой, ничем, кроме Правды. Вселенная – глупейшее место… но еще глупее объяснять все в ней случайностями: мол, «так уж получилось», что абстрактное нечто стало атомами, «так уж получилось», что возникли какие-то законы, «так уж получилось», что атомы объединились в соответствии с этими законами в конфигурации, которые, «так уж получилось», оказались наделенными самосознанием, и «так уж получилось», что две из них стали Человеком с Марса и старым лысым лентяем, внутри которого скрывался Джубал.

Нет, он не мог принять эти разглагольствования о «так уж получилось», популярные среди людей, именующих себя учеными. Случайность не объясняет Вселенную, ее недостаточно даже для того, чтобы объяснить саму себя; норка-то пустая.

И что теперь? «Новейшие теории» не вызывали большого доверия. Бритва Оккама не смогла рассечь главную проблему – Природу Божественного Разума (можешь называть ее и так, старый негодяй; это англо-саксонская лаконичность, так и не изгнанная четырьмя посланиями, и какой же это хороший ярлык для всего, что не понимаешь).

Существует ли какой-либо базис для определения предпочтительности той или иной теории? Когда ты чего-то не понимаешь – нет! Джубал признавал, что за свою долгую жизнь так и не понял основных проблем Вселенной.

Фостериты могли оказаться правы.

Однако, яростно напомнил он себе, оставались две вещи: его вкус и его гордость. Если фостериты владели монополией на Правду, если небеса были открыты лишь для фостеритов, то он, Джубал Харшоу, джентльмен, предпочитал вечное проклятие, обещанное грешникам, отвергающим Новое Откровение. Он мог не увидеть лица Господа… но его взор был достаточно остер, чтобы видеть свое место среди людей, а этим фостеритам еще расти и расти до него!

И он понимал, на что купился Майк. Фостеритский «уход на небеса» в избранное время выглядел точно так же, как добровольное «рассоединение», практикуемое (Джубал в этом не сомневался) на Марсе. Джубал подозревал, что наилучшим определением для действий фостеритов будет «убийство», но это невозможно было доказать. На это невозможно было даже намекнуть. Фостер был первым, кто отправился на небеса по расписанию, умерев в предсказанный момент, с тех пор это стало знаком особой милости… Пройдет немало лет, прежде чем какой-нибудь полицейский инспектор отважится копаться в этих смертях.

Джубала это мало заботило. Хороший фостерит – мертвый фостерит. Но все это трудно объяснить Майку. Нет толку тянуть резину, и еще одна чашечка кофе ничем не сможет ему помочь.

– Майк, кто сделал мир?

– Прошу прощения?

– Оглянись вокруг. Все это. И Марс. И звезды. Все. Тебя и меня, и всех остальных. Говорили тебе Старшие, кто сделал это?

Вопрос поставил Майка в затруднительное положение.

– Нет, Джубал.

– И ты сам не задумывался? Откуда взялось Солнце? Кто поместил звезды на небо? Кто все это запустил? Всех и вся, весь мир, всю Вселенную… чтобы мы с тобой смогли здесь разговаривать, – Джубал замолчал, удивляясь сам себе. Он собирался высказать какое-нибудь агностическое суждение… и обнаружил, что подсознательно следует тому, чему его когда-то учили, уходит, вопреки своему обыкновению, в защиту, пытаясь поддержать религиозную веру, которой не было у него, но которая была у большинства человеческих существ. Он обнаружил, что волей-неволей сделался защитником ортодоксов, ограждая их… он толком не знал, от чего. От нечеловеческой точки зрения, наверное.

– Как твои Старшие отвечают на эти вопросы?

– Джубал, я не могу грокнуть… что такое «вопросы». Прошу прощения.

– Как? Я не грокнул твой ответ.

Майк поколебался.

– Я попробую. Но твои слова… Они не… точны. Не «поместил». Не «сделал». Засейчасил. Мир есть. Мир был. Мир будет. Сейчас.

– Так было, так есть и так будет. Мир без конца.

Майк счастливо улыбнулся.

– Ты грокнул!

– Я не грокнул, – проворчал Джубал. – Я цитировал то, что сказал, э-э… один Старший. – Он попробовал начать снова. Бог-создатель оказался не тем аспектом божественности, с которого следовало начинать. Майк не ухватил идею деизма. Что насчет себя, Джубал тоже не был уверен. Когда-то давным- давно он заключил с собой пакт, на определенное время принимая без доказательств сотворенную Вселенную, глотающую свой хвост, вечно существующую и никем не созданную – на все остальные времена, – поскольку каждая гипотеза, полная парадоксов, была лишена парадоксов другой, отводя один день в високосном году на чисто солипсистскую распущенность. Вынося на обсуждение не имеющий ответа вопрос, он не собирался возвращаться к нему раньше, чем через век.

Джубал решил объяснить Майку религию в широком смысле и дать понятие божественности и ее проявлений чуть позднее.

Майк был согласен, что уроки бывают разными – от маленьких, которые в силах грокнуть даже птенец, до грандиозных, которые только Старший может, грокнуть во всей полноте. Однако попытка Джубала провести связь между маленькими, уроками и грандиозными в том смысле, что «грандиозные уроки» включают в себя «религиозные вопросы», успеха не имела. Некоторые религиозные вопросы не казались Майку вопросами – «творение», например, – а другие казались ему незначительными, ответы на которые очевидны даже для птенцов (скажем, жизнь после смерти).

Джубал снова отступил и перешел на множественность человеческих религий. Он объяснил, что люди располагают сотнями способов обучиться «грандиозным урокам», каждый из которых имеет свои ответы и претендует на монопольное знание истины.

– Что такое «истина»? ' – спросил Майк.

(«Что есть истина?» – спросил римский судья и умыл руки. Джубалу страшно захотелось сделать то же самое.)

– Ответ истинен, когда он правилен, Майк. Сколько у меня рук?

– Две. Я вижу две, – тут же поправился он.

Энн оторвалась от чтения.

– Берусь в шесть недель сделать из него Свидетеля.