и с тоской смотрела вдаль, посылая свои мысли к нему.
Дни переходили в недели, а Пантеры все не было. Беспокойство Тани росло. Она не сомневалась в том, что он любит ее и их сыновей, она была уверена, что он придет, если сможет. Неужели он не смог ее отыскать? Или не смог вновь собрать племя после резни? Она знала, что у него как вождя есть обязанности перед племенем, и эти обязанности важнее его личных проблем. Сколько времени пройдет, прежде чем он сможет уйти из племени и прийти за ней? Может, его задерживают снег и зимний холод?
В середине января она услышала от Джеффри, что индейских пленников отпустили и позволили им вернуться к своему народу. Среди них был Джордж Бент. Как Тане хотелось пойти вместе с ними! Она утешала себя тем, что Джордж Бент скажет Пантере, где ее найти.
С болью в сердце Таня говорила себе быть терпеливой. Пантера придет. Пантера придет, Пантера придет! Долгими, одинокими ночами Таня, как молитву, повторяла в надежде эти слова.
ГЛАВА 15
Прошло почти два месяца с тех пор, как Таня рассталась с Пантерой. Она ела, потому что должна кормить грудью малыша, но она худела. Скулы у нее резко обозначились, и одежда висела ни ней. Теперь ее золотистые глаза казались чересчур большими для ее лица, под ними появились синие круги, но взгляд оставался по-прежнему гордым. Ее подстриженные волосы теперь отросли и падали мягкими волнами на плечи. Таня расстраивалась из-за того, что еще не могла заплести приличные косы.
Самым странным было то, что Таня пристрастилась к апельсинам. Она все эти годы не ела апельсинов и теперь никак не могла насытиться ими. Тетя Элизабет купила целый ящик к Рождеству, и видя, как сильно Тане их хочется, заказала еще. Она могла обойтись без груш, яблок и слив, но ей постоянно хотелось апельсинов. Казалось, что ее тело слишком долго обходилось без них и теперь наверстывало упущенное.
Чего ее существо не могло терпеть, так это постоянного присутствия Джеффри. Таня изо всех сил старалась избегать его, даже убегала и пряталась в своей комнате, если чувствовала, что он приближается. Когда он оставался ужинать, она просила принести поднос в комнату или вообще пропускала ужин. После нескольких таких случаев даже тетя Элизабет вмешалась. Таня, дорогая, ты очень худенькая, говорила она ей. Я должна в этом согласиться с твоими родителями. Ты не садишься за стол, будь причиной тому Джеффри или не Джеффри, но ты не ешь. Пройдет еще немного времени, и молоко у тебя исчезнет, ты заболеешь и не сможешь ухаживать за своими сыновьями. Это твое право, но больше ты не получишь подносов в своей комнате. Ты не можешь постоянно прятаться.
С того времени она ела вместе с семьей, но продолжала игнорировать присутствие Джеффри.
Однако это не остановило его намерений по отношению к ней. При каждой возможности он появлялся на пороге дома Мартинов. Он припирал ее к стенке в гостиной и засыпал вопросами, пытаясь вызвать ее на откровенность и заставить заговорить с ним. Он ходил с ней на прогулки и осыпал признаниями в неугасающей любви. В такие времена Тане хотелось кричать. Под маской нежной настойчивости и терпеливого понимания она чувствовала фальшь. Определенно он хорошо вел игру, но интуиция подсказывала Тане не верить ему. По сравнению с Пантерой, Джеффри был пустым и мелочным. Он не проявлял ни силы Пантеры, ни достоинства, ни любящей нежности. Джеффри был раздражительным, напыщенным, временами завистливым, вспыльчивым, он был занят только собой, но что самое главное, он был настойчив. Он следовал за Таней как тень, не обращая внимания на ее молчание и холодность.
Она с трудом выносила его. Все больше его отношение выводило ее из себя, особенно это касалось детей. Даже в то время как он заявлял ей о своих чувствах, было видно его пренебрежительное отношение к мальчикам. Поначалу он пытался скрывать свои чувства, но когда начал часто сталкиваться с двумя темноволосыми малышами, был не в силах скрывать свое презрение.
В итоге он перестал пытаться делать это и сказал Тане:
— Конечно, ты понимаешь, дорогая. Если мы поженимся, как планировали, у нас будут свои дети, прекрасные, светлые мальчики, и я с гордостью буду говорить, что они мои.
Таня посмотрела на него так, словно собиралась изжарить его, как утренний бекон.
Не обращая внимания на ее хмурый взгляд, он продолжал:
— Когда мы поженимся, у нас появятся дети, Таня, у тебя и у меня. Дюжина общих детей, и ты скоро забудешь об этих ужасных последних годах. — Тогда ты увидишь разницу. Ты будешь любить наших детей сильнее, я знаю, и они будут законные. Тебе не придется стыдиться их. Ты не будешь чувствовать себя связанной с ними только из-за чувства долга.
Он потянулся, чтобы взять руку Тани, но она отпрянула назад, будто он предлагал ей гремучую змею.
Его лицо потемнело от гнева.
— Таня, будь благоразумной, — натянуто сказал он. — Мы будем заниматься с тобой куда более интимными делами, не то что дотрагивание до рук, как только поженимся.
Дыхание Тани вырвалось наружу в бессловесном шипении, в котором соединились злость и отвращение. От одной мысли, что она будет заниматься любовью с Джеффри, Таня почувствовала тошноту. Она поднялась и направилась к выходу из гостиной.
Сердитый и уверенный в том, что поблизости нигде нет Кит, Джеффри последовал за ней. Он схватил Таню за запястье и дернул к себе. Его лицо дергалось от гнева и решимости, когда он говорил: — Я пытался быть терпеливым с тобой, Таня, но, видимо, это неправильная тактика. Настало время показать тебе, кто здесь командует и что тебя ждет, когда мы поженимся. На сей раз тут нет твоей чертовой кошки, и она не защитит тебя.
Таня была в ярости. Она уставилась на руку, что лежала на ее браслете, на том, который Пантера надел ей на руку в день их свадьбы. Прикосновение Джеффри оскверняло ее замужество. Она вся кипела. А когда Джеффри притянул ее к себе, намереваясь заключить в объятия, ее терпение лопнуло. Она схватила Джеффри за предплечья, и, точно рассчитав силу, перебросила его через голову.
Ошеломленный, он лежал на спине и не мог поверить в случившееся. Она поставила ему на грудь ногу в мокасине и смотрела на него сверху таким полным ненависти и превосходства взглядом, что, казалось, могла плюнуть в него. Убрав ногу и направляясь к выходу из комнаты, она начала смеяться. От ее злого смеха он почувствовал в спине холод.
— Ты за это заплатишь, Таня, — проговорил он ей вслед. — Настанет и моя очередь!
Сьюэллен Хэверик сейчас находилась в Пуэбло, ожидая приезда родителей из Калифорнии. Она жила в доме проповедника и его жены и успела уже рассказать много сказок и завистливых сплетен о Тане. Добрая жена пастора, чей единственный грех состоял в слабости к слухам, приукрасила рассказы Сьюэллен и распространила их среди прихожан.
Многие горожане знали о возвращении Тани, некоторые встречались с ней во время ее прогулок. Понимая, что она провела много времени с индейцами и продолжает одеваться и вести себя странно, они упорно не приближались ни к кому из семьи Мартинов, но их любопытство все больше росло. Многих людей связывали деловые отношения с Джорджем и Эдвардом, Мартины были уважаемой в обществе семьей. Женщины делали покупки в магазине Мартинов и встречались с Сарой и Элизабет в швейных мастерских и благотворительных комитетах. Их все любили, но это не останавливало сплетен.
Некоторые люди старались не принимать в расчет рассказы такими, какими они представлялись, то есть завистливыми слухами. Другим было интересно, сколько доли правды было в этих рассказах, особенно потому, что Таня вела себя как отшельница. Она уже целый месяц жила дома, но немногие видели ее на улице, разве что на прогулках, и то ее всегда сопровождал огромный, страшный зверь. Она никогда не делала покупок и не посещала церковных служб вместе с семьей, как это делала Мелисса. Она никогда не ходила на вечеринки или общественные сборища со своей сестрой и матерью.
Женщины из семьи Мартинов рассказывали о ней мало, и то только когда им задавали вопросы.
Поскольку все оставалось необъяснимым, не было ничего удивительного в том, что любопытство резко росло, к тому же усугублялось россказнями Сьюллен. Любопытство и слухи навели жителей города на
