С помощью нетерпеливых рук Лорел Брендон быстро освободился от своей одежды, небрежно сбросив ее на пол, туда же упал воздушный голубой пеньюар, недолго украшавший Лорел. Они соединились в объятии, грудь к груди, горящая плоть к плоти. Брендон губами властно захватил в свое безраздельное владение рот Лорел, ощупывал и гладил ее тело, прикасаясь то к одному, то к другому особенно чувствительному месту. Руки и ноги Лорел охватила слабость, острое желание переполнило ее до краев, под его тяжестью, казалось ей, она вот-вот рухнет. Касания его пальцев вызывали дрожь в ее спине, а трепещущие груди вздымались еще сильнее при соприкосновении с его волосатой грудью. Он обхватил ртом сосок, кончиком языка лизнул его, осторожно поскреб зубами, и Лорел не смогла удержать крик страсти.
Он опустился на колени, а Лорел, чтобы удержаться на ногах, ищущими руками вцепилась в его плечи. Горячие губы Брендона оторвались от груди и переместились на мягкую поверхность живота, язык ощупал пупок и погрузился в него, воспламенив острым вожделением пальцы ног и спину Лорел.
Победные губы Брендона продолжали двигаться вниз по телу Лорел, руки удерживали ее за бедра, не давая упасть. Его рот проложил влажную стезю через золотистые завитки волос, легкими поцелуями коснулся внутренней стороны бедер и направился к вожделенной цели, полной живительной влаги. Ослабевшие колени отказывались держать Лорел. Чтобы не упасть, она вцепилась руками в темные завитки шевелюры Брендона. Ее обуяло острое до боли, почти невыносимое желание.
— Брендон, о Брендон, пожалуйста!
Лорел и сама не могла бы сказать, молит она Брендона продолжать или прекратить эту сладкую пытку. Голова ее с полураскрытым ртом откинулась назад, тело напряглось и трепетало, а в особо приятные для Лорел моменты содрогалось в судороге.
Брендон вошел в нее своей плотью, и Лорел, вся во власти сотрясающих ее сладострастных спазм, вскрикнула от наслаждения. Они упали на постель. Обхватив ногами худые бедра Брендона, Лорел крепко прижимала его к себе, стараясь двигаться в одном ритме с его движениями, которые возносили их к высочайшим вершинам страсти. Освободившимися руками Лорел водила по мощным мышцам его спины и плеч, гладила мягкие ягодицы, наслаждаясь ощущением его упругого твердого тела на своем нежном и податливом.
Они воспаряли в экстазе все выше и выше, но вот попали в какое-то бурное течение, которое захлестнуло их, накрыло гигантской волной и погрузило в кипящий водоворот.
Витая в облаках удовлетворенной страсти, Лорел устроилась в объятиях Брендона поудобнее, положив голову ему на плечо, а руку жестом собственницы обвила вокруг талии.
— Ты самый изумительный мужчина на свете, — со счастливым вздохом промолвила она.
— Теперь я уже не просто мужчина, любовь моя, — напомнил он. — Отныне и навсегда я твой муж. А ты, прекрасная новобрачная, — моя возлюбленная жена.
Лорел в улыбке изогнула губы, приникшие к его шее.
— Ты мой муж, мой супруг, мой любовник и останешься таким на всю жизнь. Мы будем так счастливы вместе, Брендон. Ничто не сможет поколебать мою любовь к тебе.
Он потянулся к ней губами, чтобы поцеловать, и от его дыхания шевельнулись влажноватые волосы на ее виске.
— Обещаешь?
— Жизнью своей готова поклясться.
То ли ответ прозвучал слишком торжественно, то ли из открытого окна повеяло свежим ветерком, но, к полной неожиданности для Брендона, он вздрогнул.
ГЛАВА 10
Поддавшись порыву, Брендон решил провести с Лорел короткий медовый месяц в Мехико. Пообещав семье Короны через неделю вернуться, новобрачные, оставив друзей и отложив все дела, сели в поезд, идущий на юг.
Для Лорел наступил момент полного идиллического счастья вне времени и пространства, своего рода рай на земле, но только на двоих. Брендон был очарователен и галантен, и Лорел, хоть это и представлялось ей невозможным, с каждым днем все больше влюблялась в него.
Большую часть времени они весьма содержательно проводили в своем номере, но Брендон хотел во что бы то ни стало показать ей город.
— У Мехико и мексиканцев богатая история, стыдно не проявить к ней интереса. Тем более что одному Богу известно, когда мы попадем сюда в следующий раз.
Они осмотрели все достопримечательности Мехико, начав с утопающей в цветах красивой улицы Пасео де ля Реформа, протянувшейся на три мили от парка Чапультепек к центральной площади Сокало. По обеим сторонам этой широкой улицы, окаймленной деревьями, возвышались великолепные дома и памятники как старинной застройки, так и в стиле модерн. Только на площади Сокало они провели много часов, осматривая дворцы, музеи и собор.
Брендон был прав, говоря, что у города богатое прошлое. Национальный дворец, например, — ныне в нем размещались некоторые государственные учреждения и Национальный музей — стоял на том самом месте, где когда-то находился дворец Эрнана Кортеса, заложенный в тысяча шестьсот девяносто втором году. Над центральным входом висел колокол, в тысяча восемьсот десятом году поднявший народ на борьбу за отделение от Испании.
Грандиозный собор замысловатой архитектуры был, вероятно, самым крупным в Северной Америке и уж во всяком случае самым древним — его возвели в тысяча пятьсот двадцать пятом году на развалинах храма ацтеков, посвященного богу войны. Роскошь его внутреннего убранства произвела большое впечатление на Лорел, она живо представила себе, как в его стенах происходила торжественная церемония коронации мексиканских императоров.
Новобрачные с энтузиазмом бегали по магазинам и рынкам, покупая сувениры. Ели в шикарных ресторанах и очаровательных кафе на открытом воздухе. Один из вечеров провели в опере во Дворце изящных искусств, и Брендон показал Лорел президента Диаса в его персональной ложе. На следующий день они проехали через парк Чапультепек, мимо дворца Чапультепек, в котором теперь располагалась резиденция Диаса, а прежде жил император Максимилиан, впоследствии приговоренный к смертной казни и расстрелянный вместе со своей несчастной женой, сумасшедшей Шарлоттой.
Эти экскурсии доставили Лорел истинное удовольствие, ей нравилась архитектура старого города и присущая лишь ему одному своеобразная атмосфера. Но осмотр здания Инквизиции заставил ее содрогнуться: в подвалах современной школы медицины сохранились в качестве музейных экспонатов камеры, где содержались несчастные жертвы инквизиции, и орудия пыток.
— Уведи меня отсюда! — словно обезумев, закричала побледневшая, как полотно, Лорел и схватила Брендона за рукав. Губы ее дрожали, широко раскрытые глаза были полны ужаса.
Даже на залитой солнцем улице ей потребовалось несколько минут, чтобы дыхание нормализовалось, лицо порозовело. Брендон, сильно расстроенный, не переставал извиняться.
— Прости, любимая, я никак не предполагал, что это так на тебя подействует. Иначе ни за что не повел бы тебя сюда.
Лорел казалось, что она никогда не избавится от преследующего ее сырого затхлого запаха камеры пыток. Она жадно хватала ртом свежий воздух и старалась забыть об охватившем ее внизу чувстве страха и негодования.
— Не знаю, что на меня нашло, — смущенно призналась она. — Мне представилось, будто в царящем там полумраке бродят тени терзаемых палачами людей, отчаянно вопят от невыносимой муки и молят прекратить пытку. — Она снова вздрогнула всем телом. — Нигде не испытывала такой бесконечной жалости. Лучше бы эти камеры уничтожили, стерли с лица земли.
— А мне кажется, что их сохранили вовсе не случайно, — спокойно произнес Брендон. — И очень может быть, что это правильно. Они должны напоминать о жестокостях прошлых лет и тем удерживать от повторения наиболее мрачных моментов истории человечества.
