полное выздоровление. Он щедро приписывал Софи немалую заслугу в том, что состояние девочки улучшилось; а леди Омберсли, проливая слезы, сказала, что не представляет, что бы с ними было, если бы не ее дорогая племянница.
– Да, да, она превосходная юная леди, и мисс Ривенхол тоже, – сказал доктор. – Пока
Мистер Фонхоуп, которого ввели в комнату пять минут спустя, первым узнал хорошие новости и тут же набросал небольшое стихотворение, посвященное избавлению Амабель от опасности. Леди Омберсли оно показалось очень трогательным, и она попросила его копию; но так как оно больше воспевало Сесилию, склонившуюся над постелью страдающей Амабель, оно не нашло одобрения у той, кому предназначалось. Со значительно большей благодарностью Сесилия приняла превосходный букет цветов, принесенный лордом Чарльбери для ее маленькой сестренки. Она спустилась к нему, чтобы поблагодарить его. Он не уговаривал ее остаться с ним, но в ответ на ее извинения сказал:
– Конечно же, я все понимаю! Я и не надеялся, что мне перепадет хотя бы минута вашего времени. Это так в вашем духе – спуститься со словами благодарности. Я лишь надеюсь, что не прервал ваш тяжело заработанный отдых!
– Нет, нет! – сказала она, едва владея голосом. – Я сидела с сестрой, когда ваш букет принесли к ней в комнату, я не смогла не побежать вниз, чтобы рассказать о ее восторге. Так мило, так великодушно! А теперь, простите меня! Мне надо идти!
Все надеялись, что когда больная пойдет на поправку, отпадет необходимость в постоянном присутствии рядом с ней ее сестры или кузины, но вскоре обнаружилось, что она становится очень нетерпеливой и капризничает, когда долгое время остается под присмотром няни или Джейн Сторридж. Когда однажды ночью, вскоре после полуночи, мистер Ривенхол тихо зашел в комнату девочки, он был поражен, увидев, что возле горящего камина сидит не няня, а Софи. Она шила при свете свечей, но подняла голову на звук открываемой двери, улыбнулась и приложила палец к губам. Между кроватью и свечами стоял экран, так что мистер Ривенхол мог лишь смутно различить свою сестру. Она казалась спящей. Он беззвучно закрыл дверь и подошел к камину, прошептав:
– Я думал, что няня должна сидеть с ней по ночам. Как это случилось? Софи, это вредно для твоего здоровья!
Она взглянула на часы на каминной полке и стала складывать свою работу. Кивнув на неплотно закрытую дверь в туалетную комнату, она тихо ответила:
– Няня спит там на софе. Бедняжка, она совсем выбилась из сил! Амабель сегодня с самого утра очень беспокойна, Не тревожься! Это превосходный знак, если больной становится капризным и неуправляемым. Она так привыкла помыкать няней, что не принимает ее всерьез. Садись. Я собираюсь подогреть ей немного молока, а ты уговори ее, пожалуйста, выпить его, когда она проснется.
– Ты, наверное, до смерти устала! – сказал он.
– Нет, ни капли. Я спала весь день, – ответила она, поставив маленькую кастрюльку на огонь. – Я, как Герцог, могу спать в любое время! А бедная Сили никогда не может заснуть днем, поэтому мы решили, что она не будет сидеть здесь по ночам.
– То есть это ты решила, – заметил он.
Она лишь улыбнулась и кивнула. Он молча смотрел, как она встала на колени возле камина, не отрывая взгляда от медленно нагревающегося молока. Через несколько минут Амабель заворочалась. Чуть раньше, чем она слабо позвала: «Софи!» – Софи уже вскочила на ноги и шла к постели. Амабель было жарко, она чувствовала жажду и неудобство и не хотела верить, что что-нибудь может помочь ей. Софи пришлось поднять ее, чтобы взбить и перевернуть подушки, и она заплакала; она хотела, чтобы Софи вытерла ей лоб, но стала жаловаться, что лавандовая вода щиплет ей глаза.
– Тихо, твой гость будет потрясен, если ты будешь плакать! – сказала Софи, гладя ее спутанные локоны. – Ты знаешь, что тебя пришел навестить джентльмен?
– Чарльз? – спросила Амабель, забыв на время свои беды.
– Да, Чарльз, так что позволь мне немного привести тебя в порядок и расправить простыни. Итак! Теперь Чарльз, мисс Ривенхол с удовольствием примет вас!
Она убрала экран, так что свет свечей упал на кровать, и кивнула Чарльзу на стул рядом с кроватью. Он сел, держа маленькую, похожую на клешню ручонку в своей, и ласково заговорил с девочкой, развлекая ее, пока Софи несла чашку с молоком. При виде ее Амабель раскапризничалась. Она ничего не хотела; она заболеет, если выпьет молоко; почему Софи не оставит ее в покое?
– Я думаю, ты не будешь настолько злой и не откажешься от молока, если я пришел специально, чтобы подержать для тебя чашку, – сказал Чарльз, беря ее у кузины из рук. – К тому же, чашку с розочками! Откуда она у тебя? Я не видел ее прежде!
– Сесилия подарила мне, – объяснила Амабель. – Но я совсем не хочу молока. Сейчас ведь середина ночи, не самое подходящее время, чтобы пить молоко!
– Думаю, Чарльза восхищают и живые розы, – сказала Софи, присев на уголок кровати и поддерживая Амабель за плечи. – Чарльз, мы так завидуем, Сили и я! У Амабель такой чудесный поклонник, и мы просто оттеснены в тень. Только посмотри на букет, который он принес ей!
– Чарльбери? – спросил он, улыбаясь.
– Да, но мне больше нравится твой букет, – сказала Амабель.
– Ну, конечно, – согласилась Софи. – Сделай глоток, видишь, он предлагает тебе. Должна сказать, что чувства джентльмена очень легко задеть, моя дорогая, а
– Правда, правда, – подтвердил Чарльз. – Я подумаю, что к Чарльбери ты относишься лучше, чем ко мне, и из-за этого впаду в меланхолию.
Она слабо рассмеялась, и таким образом – лестью и шутками – удалось убедить ее выпить почти все молоко. Софи осторожно уложила ее, но она требовала, чтобы и Чарльз, и Софи остались с ней.
– Да, но больше никаких разговоров, – сказала девочке Софи. – Я расскажу тебе еще об одном моем приключении, и если ты прервешь меня, я потеряю нить.
– О да, расскажи, как ты потерялась в Пиренеях! – сонно попросила Амабель.
Софи стала рассказывать; по мере того, как глаза девочки закрывались, ее голос понижался. Мистер Ривенхол сидел с другой стороны кровати, глядя на сестру. Наконец, глубокое дыхание Амабель показало, что она спит. Софи замолчала; она подняла голову и встретила взгляд мистера Ривенхола. Он уставился на нее, как будто ему в голову пришла мысль, ослепившая его своей новизной. Она смотрела спокойно и чуть вопросительно. Он резко поднялся, наполовину протянул руку, но снова уронил ее, повернулся и быстро вышел из комнаты.
XV
На следующий день Софи не встречалась со своим кузеном. Он зашел к Амабель в тот час, когда точно знал, что Софи отдыхает, и не обедал дома. Леди Омберсли боялась, что что-то рассердило его, так как хоть он и вел себя с ней очень терпеливо и заботливо, его брови были нахмурены, и он отвечал невпопад. Однако он согласился сыграть с ней партию в крибидж, а когда визит мистера Фонхоупа, который принес копию своего стихотворения леди Омберсли и букет роз Сесилии, прервал игру, он настолько владел своими чувствами, что приветствовал гостя если не с энтузиазмом, то по крайней мере любезно.
Мистер Фонхоуп написал накануне около тридцати строк и остался доволен своей работой. У него было очень умиротворенное настроение, он не гнался за ускользающим эпитетом, не размышлял над неудачной рифмой. Он говорил все, что следует, а когда исчерпал вопросы о состояний больной, как разумный человек перешел в разговоре к разнообразным темам, так что мистер Ривенхол почувствовал даже расположение к нему. И лишь просьба леди Омберсли к поэту, чтобы тот прочел свое стихотворение об избавлении Амабель от опасности, заставила мистера Ривенхола покинуть комнату. Но даже эта отталкивающая декламация не могла полностью уничтожить ту благожелательность, с которой он приветствовал мистера Фонхоупа; во время его последующих визитов в дом у мистера Ривенхола сложилось
