Ливерседжем. Клерк сказал, что он не знает такого имени. Может быть, ему и попадалась пара писем к джентльмену, который так себя называет, но ни о какой «Синице в руках» он не слыхал, и на почту ничего для подобной гостиницы не поступает. Если такое место и существует, то это какой-нибудь кабак за городом, куда нормальные люди не ходят.
Герцог вспомнил о базаре, куда он и отправился. Там царило деловитое оживление, и, с интересом созерцая погоню за бычком, убежавшим с привязи, шесть свиней, бросившихся под ноги фермеру в красной куртке, гусака, обратившего в бегство двух мальчишек и какую-то шавку, герцог на время забыл о своей цели. Но потом он вспомнил о ней и спросил у человека, пребывавшего в глубокой задумчивости над отличной капустой, не знает ли он, где находится «Синица в руках»? Тот неохотно оторвал взгляд от капусты и, поглядев на герцога, произнес: — Вы хотели сказать, «Птица на кусте»? Подобные же ответы он получил еще от пяти человек, но шестой, жизнерадостный фермер в полосатой куртке и штанах, сказал: — Как, сэр, для чего такому человеку, как вы, знать такие места?
— А вы знаете его? — спросил герцог, которому уже казалось, что мистер Ливерседж не знает точно собственного адреса.
— Не то, чтоб знал. Это не то место, куда я бы пошел. И если я не слишком ошибся, то и не такое, куда бы вы пошли. И если хотите моего совета, прошу прощения, туда и близко подходить не следует.
Герцог выглядел таким невинно-любопытным, что у фермера в тоне появилось что-то отцовское, и он рекомендовал ему избегать дурной компании. Он сказал, что назвать «Птицу в руке» настоящим воровским логовом — значит не солгать, и что если бы герцогу случилось столкнуться с теми, кого он, скорее всего, там найдет, они обчистили бы его до нитки. Герцогу пришлось долго упрашивать фермера открыть местонахождение этого заведения, и наконец тот, с тяжелым вздохом, прибавив, что не отвечает за последствия, сказал:
— Это, значит — между Нортоном и Арсли, в трех-четырех милях отсюда, так что если пойдете по дороге от заставы, то надо свернуть на дорогу на Шефорд — Но там есть еще проселок, по которому можно пройти прямо, и идет он вдоль нортонской дороги, в сторону от Хитчина.
Вооруженный этой информацией, герцог вернулся в «Белую лошадь» и спросил у миссис Эплбай, не найдется ли у них двуколки или верховой лошади. Оказалось, что, спроси он о коляске пораньше, она с удовольствием дала бы свою, а старая миссис Фоли, которой она ее дала, могла бы съездить к дочери в любой другой день. Но, узнав, что ему нужно ехать на короткое расстояние, она обрадовалась и сказала, что, если это ему не слишком поздно, двуколку должны вернуть к четырем часам, так что он может взять ее. Герцог принял предложение с благодарностью. Потом она твердо, хотя он отказывался, заставила его поесть на обед холодного мяса и пыталась уговорить выпить портера, очень укрепляющего напитка. Но герцог, не любивший портер, вежливо отказался.
Из-за необязательности миссис Фоли, двуколка вернулась к хозяйке только около пяти, однако, герцог решил, что можно не откладывать визит к мистеру Ливерседжу — достаточно времени съездить в «Синицу» и вернуться до темноты. Конечно, он не сказал миссис Эплбай о своем намерении, понимая, после услышанного на рынке, что она бы сделала все, что в ее силах, чтобы не пустить его в это гнездо порока. Из требований мистера Ливерседжа вроде не следовало, что его могут там ограбить или что-то в этом роде, но все же он из предосторожности оставил большую часть денег в комоде и взял с собой, зарядив его, один из пистолетов. После этого, разузнав получше о дороге на Арсли, он сел в двуколку, и коренастая, крепкая лошадка повезла его рысью.
Через некоторое время герцог нашел проселок, ведший в сторону от Хитчинской дороги. Он свернул на него, но вскоре был вынужден пустить лошадку шагом, потому что за деревней Нортон эта дорога вскоре оказалась страшно грязной, покрытой колдобинами и ямами, и к тому же, все время приходилось уклоняться от ветвей орешника, росшего по сторонам дороги. Других повозок ему не встречалось, что было хорошо, так как на узком тракте разъехаться было едва ли возможно. Единственным же существом, которое ему встретилось, оказался рослый нескладный школьник, которого он увидел, свернув, кажется, в пятый раз и разбрызгав воду в большой луже.
Сначала он не обратил внимания на мальчишку, но когда подъехал, то заметил, что с ним что-то не так, он шатался, словно больной или, хуже того, пьяный. Когда же герцог поравнялся с ним, то увидел, что на парне была хорошая, но очень грязная одежда, что он был ужасно бледен и с синяком под глазом. Движимый состраданием, герцог остановил коляску, и в это время парень не удержался на ногах и упал.
Герцог выпрыгнул из двуколки, наклонился над упавшим и сказал мягко:
— По-моему, вам не очень хорошо. Могу я помочь вам?
Мальчик удивленно посмотрел на него, и герцог понял, что, несмотря на его рост, это почти ребенок.
— Не знаю, — ответил тот хрипло. — Они отняли у меня все деньги. Я дрался с ними, но их было двое. Кажется, меня ударили по голове. Ох, меня тошнит.
В подтверждение этих слов мальчика стало рвать. Герцог поддержал его, пока пароксизм не кончился, а затем вытер ему лицо платком.
— Бедный малый! — сказал он. — Ну что, тебе лучше? А где ты живешь? Я отвезу тебя домой.
Мальчик, привалившийся к его плечу, напрягся при этих словах и сказал мрачно:
— Я не пойду домой. Да это и не здесь. Со мной все хорошо. Прошу, не беспокойтесь!
— Но где твой дом?
— Не скажу.
Это было сказано довольно агрессивно, и Джилли спросил:
— Ты что же, убежал?
Мальчик промолчал и сделал попытку стать на ноги, отпихнув герцога.
— Прошу прощения! — сказал Джилли, улыбаясь. — Мне не следовало задавать тебе нелепых вопросов, которые люди всю жизнь задавали мне. Не будем говорить о твоем доме, если сам не захочешь. Но не хочешь ли ты сесть в мою коляску, чтобы я отвез тебя, куда пожелаешь.
Снова наступила пауза, во время которой мальчик безуспешно пытался очистить от грязи свои штаны. Его круглое веснушчатое лицо было по-прежнему очень бледным, губы — надутыми. Он искоса подозрительно поглядел на герцога и потер нос.
— У меня отняли все деньги, — повторил он. — Я не знаю, что делать, но домой я не пойду. — Закончил он тем, что всхлипнул, что выдавало его возраст, он покраснел и сердито посмотрел на герцога, но тот был слишком тактичным, чтобы это заметить.
— Ну, конечно, нелегко сразу решить, что делать, не имея времени подумать. Нет ли у тебя друзей поблизости, чтобы отвезти тебя к ним?
— Нет, — пробормотал мальчик и неохотно добавил. — Сэр.
— Тогда, по-моему, лучше всего отвезти тебя ко мне в гостиницу, и там посмотрим, что делать с твоим глазом. Как твое имя?
Мальчик шмыгнул носом.
— Том, — неохотно признался он. — Я хочу поехать в Лондон. Я бы и поехал, я только спросил у этих парней дорогу в Бэлдок, а они сказали, что покажут дорогу, а потом… потом… — Он заскрипел зубами и как будто прорычал. — Я понимаю, что я совсем желторотый, но зачем говорить…
— Да нет, такое могло бы случиться со всяким, — сказал герцог, подсаживая его. — Полезай!
— Ну, одному из них я задал перцу, — говорил Том, — только у них были дубинки, потому все так и получилось. И они забрали пять фунтов и часы, которые мне папа подарил, а когда я пришел в себя, их ухе не было. Ничего, что раздавили мою жестянку, но очень плохо, что совсем не осталось денег, и если бы я мог их поймать, папа бы их отправил куда следует.
Герцог, убедившись, что мальчик хорошо разместился на сиденье, стал поворачивать лошадь, насколько позволяла узкая дорожка. Он вовсе не собирался брать своего юного протеже в место с такой дурной славой, как «Синица в руках», хотя бы и оказалось, что Том надеется найти там своих обидчиков. Визит в Ливерседжу придется отложить на завтра. Повернув двуколку, он сел на свое место и тронул вожжи, направляясь назад. Том сидел рядом, погруженный в размышления, шмыгая носом и вытирая его фязным платком. Потом он сказал с нарочитой вежливостью:
— Думаю, вам не следует из-за меня беспокоиться, сэр. Нет, не стоит, со мной будет все хорошо,
