стучался в дверь капитана Вейра. Он получил доступ в комнаты к тому времени, когда герцог и двое его подопечных отправились в нанятом экипаже из постоялого двора «Солнце» в Эйлесбери. Джин, которым так обильно снабдил его Рэгби, заставил мистера Ливерседжа дурно себя чувствовать; а после ночи, проведенной на полу в кухне, он жаловался на то, что у него болит шея. Заверения Рэгби, что петля его быстро вылечит, были приняты им с глубоким возмущением. В течение нескольких минут он разглагольствовал с величайшим достоинством, но без толку. Рэгби посоветовал ему заткнуться и побыстрее побриться, потому что капитан, разумеется, откажется посадить с собой рядом в коляску мошенника с такой физиономией. Мистер Ливерседж сказал, что у него нет ни малейшего желания усаживаться рядом с капитаном.
— В самом деле, — добавил он хитро, — чем меньше я буду видеть молодого человека, которого нахожу крайне несимпатичным, тем больше я получу удовольствия!
— Захлопни пасть и делай, что я тебе говорю! — приказал Рэгби.
— Мне кажется непостижимым, — сказал мистер Ливерседж, беря бритву и презрительно ее разглядывая, — что джентльмену пришло в голову нанимать такого вульгарного типа.
— Нечего нахальничать! — рявкнул на него Рэгби. К тому времени, когда капитан был готов отправляться в путешествие, мистер Ливерседж не только побрился, но и выпил чашку крепкого кофе, который придал ему достаточно сил, чтобы приветствовать хозяина с похвальной учтивостью. Его оптимистический темперамент заставил его рисовать неожиданные и приятные повороты в отношениях с капитаном, вместо того, чтобы тратить время на ожидание мрачной расплаты. Денек был отличный, и прохладный воздух освежил его. Не прошло много времени как он уже говорил комплименты капитану Вейру по поводу его лошадей и его умения обращаться с поводьями.
— Чертовски любезно с вашей стороны! — сардонически отозвался Гидеон. — Вы, несомненно, знаток!
— Да, — кивнул мистер Ливерседж, плотнее обертывая ноги пледом. — Думаю, меня можно так назвать, сэр. Вы должны знать, что много лет назад я работал в конюшнях у одного выдающегося кучера — верх совершенства, в самом деле! Начав с низов, я быстро получил повышение, и это дает мне возможность безошибочно судить о лошади и кучере.
Гидеон был заинтересован.
— Вы были конюхом? А что потом?
— С течением времени, сэр, я достиг того, что было тогда пределом моих желаний. Я стал лакеем.
Гидеон с любопытством взглянул на него.
— Почему вы оставили это занятие?
Мистер Ливерседж махнул рукой.
— По различным причинам, сэр, по различным причинам! Можно сказать, что оно не давало размаха человеку широких взглядов. Мои идеи не умещались в его границах. В самом деле, если бы меня оценили по заслугам, сегодня я не был бы в вашей компании, ибо, уверяю вас, дело, которым я был занят влоследнее время, совершенно не удовлетворяет моим вкусам — оно, право, мне отвратительно! Но необходимость, мой дорогой сэр, не принимает во внимание чувствительность натуры!
— Вы — отъявленный мошенник, сэр, — подытожил Гидеон.
— Милорд, — возразил мистер Ливерседж, — я не согласен с употреблением этого эпитета! Отъявленный мошенник, с вашего позволения — это мошенник от природы, который не чувствует раскаяния из-за своего мошенничества. Со мной же совсем по-другому, уверяю вас. Например, мои чувства были истерзаны из-за того затруднительного положения, в котором оказался ваш благородный родственник — самый дружелюбный молодой человек, которому мне чрезвычайно неприятно было причинять неудобства!
— Мерзавец, вы бы убили его, согласись я с вашими рассуждениями! — воскликнул Гидеон.
— А вот в этом случае, — твердо заявил мистер Ливерседж, — ответственность, капитан Вейр, целиком лежала бы на вас.
При этих словах Рэгби, который сидел позади них, прислушиваясь к разговору, вмешался в него, чтобы умолять своего хозяина остановить лошадей, чтобы он мог иметь удовольствие поколотить мистера Ливерседжа.
— Нет, — сказал Гидеон. — Я предпочитаю передать его в руки закона, как велит долг.
— Я убежден, — заявил мистер Ливерседж, — что когда я верну вам вашего родственника, к чему я стремлюсь всей душой, вы измените свое некрасивое намерение, сэр. Неблагодарность — это порок, который я ненавижу!
— Мы сначала послушаем, что скажет мой родственник об этом, — мрачно ответил Гидеон.
Мистер Ливерседж, который хорошо представлял, что сорокавосьмичасовое пребывание в темной камере не может породить в жертве чувство снисходительности, удрученно замолчал.
Но его подвижный дух не мог долго находиться в угнетении, и к тому времени, когда Гидеон сделал остановку, чтобы переменить лошадей, он вполне оправился, чтобы угостить его занимательной историей. Пока Рэгби выпрашивал у конюхов двух лошадей попроворнее и отдавал необходимые распоряжения по поводу лошадей капитана, которых надо было отправить назад, в Лондон, он прикидывал свои шансы на побег но при всей своей оптимистичности должен был признать, что они невелики. Однако он горячо верил в Провидение и не мог не чувствовать, что Провидение вмешается в его участь до окончания путешествия. Он еще не открыл местонахождение герцогской тюрьмы, и его к этому не принуждали. Капитан Вейр считал само собой разумеющимся, что он отведет их туда. После раздумий мистер Ливерседж уныло признал, что если только не произойдет что-то непредвиденное, ему придется так и поступить.
На его взгляд, они слишком быстро добрались до Бэлдока — и без малейшего признака вмешательства Провидения. Капитан Вейр направил лошадей на середину широкой улицы, пустил их шагом и сказал:
— Теперь вы можете указать мне направление, мистер Ливерседж. Если только вы не предпочитаете, чтобы я спросил дорогу к ближайшему магистрату? Мне все равно.
Мистер Ливерседж был раздражен этим замечанием.
— Я удивлен, сэр, ваше заявление — лживо! Вам не все равно — и не может быть все равно благородному джентльмену с чувствительной душой! Я убежден, что вам вовсе не выгоден шум вокруг этого дела! В сущности, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что и вы, и ваш благородный родственник будете у меня в долгу, если я все устрою так, чтобы никто не узнал об этом. Подумайте о том, что получится в результате, если вы будете вынуждены обратиться к закону! Не только его сиятельство будет…
Он остановился, так как стало очевидно, что капитан Вейр его не слушает. Он внимательно вглядывался в приближающуюся открытую двуколку, как вдруг резко остановил лошадей.
— Мэтт! — прогремел он и в следующее мгновение заметил, что рядом в кузеном Мэттью в двуколке сидит Нитлбед. — Боже милостивый!
Юный мистер Вейр, которого окликнули таким пугающим тоном, подпрыгнул, как будто в него выстрелили, и натянул вожжи.
— Гидеон! — выдохнул он. — Ты здесь? Что-то случилось с Джилли! Что-то должно было случиться, потому что… о, мы не можем разговаривать здесь, на дороге!
— Да, что-то действительна случилось с Джилли, — ответил его кузен. — Но какого черта ты здесь делаешь, и что тебе об этом известно?
Мистер Вейр выглядел крайне жалко.
— Это все по моей вине, я хотел бы, чтобы он никогда не соглашался на это… Но как я мог догадаться… Хотя сказал ему, что знаю — с ним что-нибудь случится, если он будет настаивать! А потом, когда Нитлбед приехал в Оксфорд и рассказал…
— Я подозревал, что мистер Мэттью приложил к этому руку, — сказал Нитлбед с мрачным удовлетворением. — Сидя до петухов и не давая его сиятельству спать как раз перед тем, как он пропал! Я должен был раньше подумать о мистере Мэттью, несомненно!
— Я никогда не просил его делать это и не стал бы! — уверял Мэттью. — Он все равно бы уехал, несмотря на то, что я ему говорил!
