изгородями Лестершира или за каменными стенами Котсуолдской возвышенности, лишь несколько человек могли сравняться с ним, и даже знаменитый лорд Алванли уступал Марлоу в отваге. Все до последнего пенни своего состояния, которого ему давно перестало хватать, лорд Марлоу тратил на быстрых гунтеров, число которых в его конюшнях никогда не бывало меньше четырнадцати. Каждый честолюбивый охотник с усердием подражал его удали и отваге и старался выделиться на охоте, чтобы удостоиться от лорда Марлоу похвалы или совета. У Сильвестра не было сомнений относительно причин внезапной благосклонности его светлости, но он не мог безразлично относиться к грубоватой похвале или к предостережению о таящихся опасностях. Так, слово за слово, к концу недели герцог Салфорд оказался в плену обаяния лорда Марлоу и принял приглашение несколько дней погостить в Остерби после окончания охоты. Марлоу слыл недалеким человеком, но он не был настолько глуп, чтобы не найти достойного повода, и сделал вид будто приглашает Сильвестра в свое совершенно непригодное для охоты графство, только для того, чтобы посмотреть на предмет купли-продажи – пятилетнего жеребца, который, однако, еще не совсем набрал положенный вес. Визит в Остерби должен был пройти безо всяких церемоний; они решили вместе уехать из Блэнфорд-парка. Лорд Марлоу даже не упомянул о том, что у него есть дочь, и Сильвестр позволил уговорить себя на поездку в Остерби. Если говорить откровенно, у него не было повода остаться недовольным. Хозяин вел себя пока на удивление тактично, и Сильвестр мог бы познакомиться с мисс Марлоу, не связав себя никакими обязательствами и обещаниями. Посмотреть на внучку леди Ингхэм в Остерби – не такое уж плохое решение, размышлял Сильвестр. Гораздо лучше, чем спланированная встреча на каком-нибудь лондонском балу, куда бы его пригласили с очевидной целью: представить молодую леди.
Вся полнота власти в школьной комнате Остерби принадлежала худой леди устрашающей наружности в неизменных платьях скучных цветов без единого волана или оборки и с высоким воротником. Ее песочного цвета волосы были аккуратно причесаны и уложены под чепчиком. Обветренное лицо, светло-синие глаза. Но самая выдающаяся часть на лице – угрожающе торчащий нос. Разговаривала она хрипловатым голосом и со стороны казалась настоящим драконом.
Однако внешность нередко бывает обманчива. Под свирепой на вид оболочкой мисс Сибиллы Баттери скрывалось доброе и отзывчивое сердце. Юные воспитанницы, за исключением, пожалуй, Элизы, третьей и самой любимой дочери леди Марлоу, обожали свою гувернантку. Сьюзан, Феба, Мэри и даже маленькая Кэтти поверяли мисс Баттери свои надежды и печали и храбро защищали ее, если хозяйке дома казалось, что девочки недостаточно воспитаны. Девятнадцатилетняя мисс Феба Марлоу, дебютантка прошлого сезона, могла бы уже получить освобождение от посещения занятий, но так как она боялась и недолюбливала свою мачеху, леди Марлоу, которая отвечала ей тем же, то была рада оставаться на уроках итальянского языка мисс Баттери, чтобы проводить все свободное от конюшен время в школьной комнате. Такое положение дел вполне устраивало леди Марлоу, поскольку она хоть и старалась изо всех сил заставить падчерицу вести себя так, как подобает благородной девице ее круга, но ни строгие воспитательные беседы, ни долгие часы, проведенные Фебой в уединенном заточении, не могли заставить девушку отказаться от того, что ее светлость называла выкрутасами сорванца. Феба носилась по всей округе верхом на своей собственной лошади, или на одном из рослых гунтеров отца, без конца рвала и пачкала платья, водила дружбу с конюхами, отвратительно шила и позволяла себе (по мнению леди Марлоу) чересчур легкомысленные отношения с сыном эсквайра – мистером Томасом Орде, с которым дружила с самого детства. Если бы к мнению леди Марлоу прислушивались, то она давно бы положила конец всем этим безобразиям. Разве что позволила бы тихие, спокойные верховые прогулки да несколько несложных конных упражнений, но лорд Марлоу пропускал мимо ушей подобные замечания. Он был, бесспорно, самым уступчивым из мужей, но любое вмешательство во все, что касалось единственной его страсти – лошадей, оказывалось обречено на неудачу. Как большинство слабовольных людей, лорд Марлоу был склонен к упрямству. Он гордился умением Фебы сидеть в седле, любил брать ее с собой на охоту и старался сквозь пальцы смотреть на ее частые визиты в конюшни, которые, по его мнению, она наносила только во время отлучек отца из дома, а на самом деле – в любое время дня и ночи.
Леди Ингхэм прислала в Остерби письмо, в котором приказывала лорду Марлоу немедленно приехать в Лондон. Ленивый Марлоу выехал из Остерби, недовольно ворча, однако два дня спустя вернулся в превосходном настроении и переполненный любовью к бывшей теще, что было ему несвойственно. Он никогда даже мечтать не мог о таком блестящем браке, какой она, похоже, почти устроила для Фебы. Ведь первый сезон в Лондоне прошел для Фебы не совсем удачно. Леди Марлоу день и ночь прививала падчерице благородные манеры и, по мнению лорда Марлоу, которое он, впрочем, никогда не высказывал, явно переусердствовала. На его взгляд, Фебе требовалось чуть больше жизнерадостности, которой, он ничуть не сомневался, дочь обладала в избытке, чтобы искупить такие недостатки, как худощавая гибкая фигура и смуглая кожа. Зато трудно было найти более красивые и ясные серые глаза, в которых порой вспыхивали озорные огоньки, но чаще отражались испуг и тревога.
Леди Марлоу была очень набожна, и потому в ней не пробудилась зависть к Фебе, когда той внезапно подвалило фантастическое счастье, которого она, конечно, совсем не заслуживала.
Ее светлость решила приложить все силы к тому, чтобы Феба ни в чем не разочаровала такого завидного кавалера во время его пребывания в Остерби.
– Можешь мне поверить, – заявила она супругу, – что какой бы каприз Салфорд ни вбил себе в голову, как бы он ни желал сделать приятное матери и предложить руку дочери ее подруги, женится он только на той женщине, у которой окажутся безупречные манеры. Я убеждена, что Фебу ему сосватала леди Ингхэм, и Феба пока еще не произвела на него никакого впечатления. Не далее как весной он встречался с нею в Лондоне на балу у леди Сефтон, но я сильно сомневаюсь, что он запомнил ее.
– Тебе не кажется, моя дорогая, – рискнул предложить его светлость, – что будет мудрее не говорить ей об истинной причине визита Салфорда? Если, конечно, он вообще приедет. Ведь ты знаешь, это еще не точно.
Нет, ее светлости так совсем не казалось, если, конечно, его светлость не желает, чтобы его дочь с первых же минут знакомства вызвала презрение у герцога, войдя в комнату в платье, заляпанном грязью, сболтнув одно из своих неудачных замечаний или предоставив ему возможность составить мнение о ее странном характере, фамильярно обращаясь на глазах у герцога с молодым Орде.
Нет, лорд Марлоу совсем не хотел, чтобы герцог Салфорд увидел что-нибудь из перечисленного его женой. И хотя он не считал чем-то предосудительным дружбу дочери с молодым Орде и знал, что они относятся друг к другу как брат и сестра, его легко удалось убедить в том, что эти отношения могут быть неправильно истолкованы молодым Салфордом, ярым сторонником безупречных манер. Марлоу согласился с предложением супруги, что посещения Томом Остерби и поездки Фебы в Манор нужно прекратить, но сохранил в душе сокровенную надежду, что запрет ее светлости не оскорбит чувств эсквайра и его жены. Лорд Марлоу не хотел портить отношения с соседями. К тому же эсквайр был главным охотником округи, и хотя его светлость чаще охотился в других графствах, ему очень не хотелось ссориться со столь уважаемым человеком. Услышав о его опасениях, леди Марлоу произнесла повелительным голосом:
«Предоставьте это мне!» И в целом Марлоу остался доволен разговором с супругой.
Было решено ничего не сообщать Фебе до тех пор, пока лорд не будет уверен в том, что Салфорд приедет в Остерби. Поэтому когда второй конюх его светлости приехал из Блэнфорд-парка с письмом к ее светлости, в котором Марлоу предупредил жену, что в конце недели вернется в Остерби с молодым Салфордом, она тут же послала за Фебой.
Феба отправилась к мачехе, дрожа от страха, но когда она вошла в гостиную, ее светлость встретила падчерицу пусть и без особой нежности, но, слава Богу, не тем холодным взглядом, от которого леденела кровь, а сердце уходило в пятки. Леди Марлоу велела Фебе закрыть дверь и присесть. Заметив, что одна из оборок на платье девушки измята, она прочитала строгую нотацию о том, к каким пагубным последствиям может привести неряшливость, и выразила надежду, что ей не придется, по крайней мере, в ближайшем будущем, краснеть за Фебу.
– Да, мама, – согласилась Феба, а про себя подумала, почему именно ближайшее будущее вдруг приобрело такую важность.
– Я послала за тобой, – сразу же приступила к делу леди Марлоу, – чтобы сообщить приятную новость. Не буду кривить душой и сразу же откровенно скажу, что ты не заслуживаешь той удачи, которая тебе улыбнулась. Мне остается только надеяться, что ты окажешься ее достойна. – Леди Марлоу выдержала