— На телевидении! На Воронича!
— Я надеюсь, кто-нибудь вас там видел?
— Да все! Я там так скандалила!
— Значит, проверить будет легче легкого…
— Это не факт, — зловеще перебила я. — Телевидение — учреждение непредсказуемое. Там могут заявить, что они Мартусю впервые видят и знать не знают.
— Ну, если Богусь скажет, что меня не знает, я ему глазики-то повыцарапаю!
— Обязательно «глазики»? По-моему, надо говорить «глазки»!
— И глазики, и глазки, и носик, и ушек.., то есть ушков.., тьфу, уши я ему пообрываю!
— Чтобы упростить дело, скажите, пожалуйста, с кем вы там разговаривали, — попросил Бежан.
Рассвирепев от одной мысли о телевизионной подлости, Мартуся пулеметной очередью выпалила фамилии и даже номера комнат. Я слушала все это без особого интереса. Раз Мартуся там учинила свару и все ее заметили, а менты будут расспрашивать аккуратно и тактично, не рассказывая зачем…
— Но вы уж им, пожалуйста, так сразу не. выкладывайте, в чем вы Марту подозреваете, — предупредила я. — А то некоторые типы начнут Марте назло говорить, что ее там не было. Это вам не ангелочки с крылышками…
— А мы, проше пани, особой болтливостью вообще-то не отличаемся, — вежливо заметил Гурский.
В конце концов они ушли, и мы приступили к нашему личному следствию, поскольку я совсем не была уверена, что подозрения с меня окончательно сняты. Я еще раз пошла осмотреть помойку и спугнула четырех котов, сидевших на иве…
***
Назавтра, с утра пораньше, Эдик с Робертом, то есть инспектор Бежан с комиссаром Гурским, уже располагали громаднейшей информацией, вот только полученные сведения казались им слегка противоречивыми. В них постоянно что-то не сходилось.
Брат жертвы, Влодзимеж Мямля, ни в малейшей степени своей фамилии не соответствовал. Человек он был энергичный, смекалистый, с устоявшимися взглядами на жизнь, и весть о трагической гибели сестры воспринял с изумлением и недоверием.
— А вы уверены, что это она? — подозрительно переспросил он. — Никакой ошибки тут нет?
Бежан горько пожалел, что не прихватил с собой фотографии жертвы, но полиция и без того запланировала опознание тела, поэтому все еще можно было исправить. Насчет опознания с братом договорились на утро следующего дня.
Кроме того, Влодзимеж Мямля заявил, что о врагах сестры ничего конкретного не знает. Брат с сестрой оба в поте лица трудились в совершенно различных областях, встречались редко — раза три в год, преимущественно у родителей. Не так давно у сестры возникли проблемы: она ушла из прокуратуры, где раньше работала, вернее сказать, ее «ушли», потому что атмосфера вокруг нее стала какая-то неприятная. В чем именно эта неприятность состояла, он не помнил, а в суть не вникал. На его взгляд, прокурора по определению не может окружать приятная атмосфера. Зато Мямля сообщил фамилию сестриной подруги, которую знал давно, потому что девочки дружили еще со школьной скамьи.
Разведенный муж, Стефан Борковский, оказался разговорчивее, хотя и видно было, что он всеми силами старается вести себя сдержанно.
Выяснилось, что года три-четыре тому назад его жену обуял какой-то бес и она принялась вести себя просто скандально. В пьяном виде устраивала публичные сцены, назойливо терзала чужих людей телефонными звонками, компрометировала и его, и себя, так что муж в конце концов не выдержал. К тому же она врала, отрицала все, что творила, и договориться с ней было невозможно.
Как-то раз полиция отвезла ее в вытрезвитель, а она оттуда удрала. До мужа даже доходили слухи, что она где-то что-то украла. В общем, он подал в суд на развод. Он человек порядочный, работает на ответственной должности и таких вещей себе позволить не может.
— А дома? — спросил Бежан.
— Она и дома-то почти не бывала, а если уж бывала, то сидела уткнув нос в бумаги. Сначала в прокурорские материалы, потом в какие-то статьи, письма, вырезки… Дети у нее на самообслуживании росли. Нет, как мать она потерпела полный провал.
— А дома она тоже напивалась?
— Нет. Дома — нет. Это точно соответствовало ее вранью, что, дескать, все эти слухи — не правда и что она ничего постыдного себе не позволяет. Я себя страшно глупо чувствовал: ведь меня постоянно обманывали.
Фамилию подруги муж подтвердил, но дома подруги не оказалось, и Бежан не успел поймать ее до вечера. Зато Роберт Гурский принес сведения другого рода — от родителей, точнее, от отца.
Матери Гурский не поверил. По его мнению, каждая мать имеет право выгораживать дочь.
Зато отец, несмотря на потрясение и отчаяние, высказался разумно и решительно:
— Я разговаривал с дочерью. Она много не рассказывала, потому что привыкла свои проблемы решать сама, но все-таки пожаловалась. О ней ходят какие-то слухи, кто-то специально старается ее оговорить, замарать… У нее не было ни желания, ни времени в это все вникать, она ведь много работала, поэтому относилась к подобным вещам с юмором и пренебрежительно — все эти слухи были чудовищно дурацкими. Абсурд какой-то. Я и впрямь не могу представить себе, чтобы моя дочь материла кого-то на улице. Я сам юрист, специалист по гражданским делам, она много раз со мной советовалась по работе, естественно, соблюдая профессиональную тайну. Позже, уйдя из прокуратуры, она занималась юридическими проблемами в разных издательствах и снова консультировалась со мной по всевозможным вопросам.
Ничего не понимаю.., может быть, ей мстил кто-нибудь из бывших осужденных?
По чистой случайности именно во время беседы Гурского с отцом убитой зазвонил телефон.
Какая-то дама из редакции разыскивала Барбару Борковскую. Даме срочно требовалось связаться с Борковской, а ее мобильный телефон не отвечал.
Роберт воспользовался случаем и через час допросил и эту даму тоже.
— Ну и ничегошеньки тут не разберешь, — раздраженно рассказывал он Бежану, обсуждая утром итоги предварительного следствия. — Профессионал, великолепный юрист, обязательная, интеллигентная, пунктуальная, симпатичная, доброжелательная к людям, но в то же самое время — пьяница, безответственная гулена, нимфоманка, как это сейчас элегантно называют, по кабакам шляется и отравляет людям жизнь. Слушай, на помойке у Хмелевской точно не две бабы лежали? А мы одну проглядели…
— И у меня точь-в-точь такое же впечатление, — подхватил Гурский. — Интересная личность. А посему мотив преступления можно искать по всему миру. Зато я начинаю понимать насчет второй жены этого ее мужа.
— А что такое?
— Я сначала про себя удивился, где это он выкопал такую белую мышь. Бесцветная, тише
воды, неразговорчивая, словно ее вообще тут нет.
Внешне очень даже ничего, но и красоту в ней трудно разглядеть, потому что она ее не подчеркивает. Неэффектная совсем. На мужа глядит, как на икону, для нее жизни без него нет. И с детьми такая же — вроде как и добрая, но никакая она, и все тут. Теперь мне понятно, что этот тип женился по контрасту. Тихая гавань после бури.
— Ну хорошо, только ведь и ураган этот, можно сказать, недисциплинированный. То расходится от души, то в работу зароется, причем всерьез. Как говорит та бабенция из еженедельника «Закон и жизнь», она сроду не видела такой золотой журналистки. Просто жемчужина: профессиональная, добросовестная и так далее. И замечательно пишет. Писала то есть, но эта.., как ее?.. Анна Парлицкая категорически не желала говорить в прошедшем времени и твердо придерживалась настоящего. И еще: Парлицкая ни разу не видела, чтобы Борковская выпила хоть рюмку водки!
