Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.
– Так может быть, кто-нибудь из нас?…
– Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.
После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:
– Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.
Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:
– О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!
– Дочь моя! – громыхал через минуту председатель местного Совета. – Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове…
– Что?! – вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.
– Испражнения, – невольно повторил председатель, глядя в текст.
– Какие испражнения?! Испарения! – закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. – У вас просто неисправленный текст!
В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения:
– Мы пойдем вместе и разрушим этот источник зла и насилия. Снова трое из нас погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!
Девушка из обувного висла у него на плече, затрудняя перелистывание машинописного текста, разгоряченный автор требовал указывания цели вытянутой рукой и непреклонным жестом, и теряющий то текст, то невесту из народа Януш начал постепенно сомневаться, действительно ли обмен выступления на карту был таким неплохим?
Тяжесть своей роли ощутил он, однако, в полной мере в тот момент, когда, стоя в обществе Барбары над соломенным матрацем, служащем для укрывания парников, и изображающем собой болотистую лужу, он говорил:
– Ваша милость, графиня, вы испачкаете туфельки…
– Так перенеси меня, – предложила в ответ Барбара.
Януш узнал из текста, что должен в это время смотреть в даль, не слушая надоедливой аристократки, поэтому он уставился в транспарант: «1 Мая праздник рабочего класса», безнадежно стараясь найти способ открутиться от роли знаменитости. Он мог представить себе лишь то, как ломает ногу, и больше ничего.
– Перенеси же меня! Чего ждешь? – читала Барбара. – Боишься?
Януш продолжал находиться в прострации с выражением неудовольствия на лице. Мысль о поломанной ноге пробуждала в нем смертельную неохоту. Барбара оторвала глаза от текста.
– Перенеси же меня, черт тебя побери, что ты застыл, как соляной столб?
– Ты что, идиотка? – обиделся Януш, отрываясь от своих мыслей. – Что я, культурист?
– Вы обязаны перенести графиню! – с нажимом произнес автор.
Януш прекратил сопротивление. На другой стороне соломенной лужи Барбара изменила желание.
– Я хочу вернуться, – сказала она с гримасой. – Перенеси меня обратно…
– Бог мой, вы не преувеличили, пан автор? – спросил разъяренный Януш, когда Барбара начала требовать перенести ее в четвертый раз. – Я что, весь спектакль так и должен с ней бегать по той соломе? Сократите хоть немного!
– Нужно показать, что даже любовь аристократки была для народа тяжестью, – поучительно произнес автор. – Эта сцена должна быть доказательством. И вообще не стоните при этом, вы ведь представитель физической мощи…
Каролек забавлялся в стороне этим зрелищем, но до той поры, пока не пришло время его собственному выступлению. Вообще говоря, непонятное сперва согласие Януша на такую мучительную роль представителя пролетариата стала в конце концов ясной и понятной. Углубившийся в собственный текст Каролек сделал открытие, что, во-первых, значительно более тесные отношения объединяют девушку из народа с братом, нежели с женихом, во-вторых, от начала до конца пьеса наполнена моралистическими сентенциями в количествах, превышающих человеческую выдержку, а в третьих, содержание сентенций находится в удивительном несоответствии с возможностями его памяти. При словах:
– Сестричка моя любимая, дети, которых ты будешь носить на руках, наверняка доживут до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем объединяться в жаре и труде! – он пришел к выводу, что из двух зол он лучше бы носил Барбару весь спектакль. Но было уже поздно вносить какие-либо изменения, и персонал приступил к выучиванию ролей на память.
В это же самое время директор бюро, бледный, с отчаянием в глазах, среди бесчисленных проявлений признаков угнетенности, читал главному инженеру срочную депешу, полученную только что от осуществляющего инвентаризацию персонала бюро.
– Меня охватывают тревожные чувства, – говорил он. – Послушайте!… «Барбара выступила в роли куртизанки, и вследствие этого половина местного населения при ее виде плюют и крестятся. Бобек достал три рулона туалетной бумаги, которые очень пригодились. Януш рискнул перерывом в биографии и украл у председателя портфель, наполненный деньгами и коллекцией фамильных фотографий. Мы планируем поджог городка…»
– У них что, не хватило денег? – прервал главный инженер, несколько ошеломленный. – Если так, то зачем им, к черту, коллекция фамильных фотографий председателя?! И зачем им поджигать город?!
– Нет, – со стоном ответил директор бюро, – это означает, что они не могут добыть из местного Совета той немецкой карты. Они действуют в том направлении и боятся, что ими займется милиция. Я не знаю, может быть, вам туда поехать…
Главный инженер насупился.
– Это нехорошо, – сказал он озабоченно. – Эта карта очень нужна, мы ждем транспаранты, чтобы можно было оценить ориентировочно возможности той области. Сейчас я не могу поехать, только через несколько дней. Может, попробовать через воеводские власти?
– Они, собственно что-то такое и предлагают. Но вы же сами знаете, как это мне не подходит. Нашим козырем была исключительная легкость застройки той области…
– И малая стоимость…
– А если начнем городить трудности, то все дело полетит к чертям… Завалим план работ на ближайшие два года и скомпрометируем замминистра. Не говоря уже о дальнейших последствиях, мы уже начали говорить на тему возможных доходов от тех туристических объектов… Боже мой!…
Главный инженер с беспокойством увидел, как директор бюро смертельно побледнел и приобрел странное выражение лица. Увидев появившиеся на его лбу капельки пота, он подумал, что его начальник преувеличивает, и стал его утешать.
– Не так уж все и плохо, – начал он. – Мы организуем письмо из воеводского управления к тому председателю…
– Лесь, – прервал его директор бюро хриплым шепотом. – Лесь еще ничего там не натворил…
Главный инженер был понятливым человеком, поэтому он сразу же понял, что имеет в виду начальник, и слова утешения застряли у него в горле. Он поспешно стал перебирать варианты спасения, чему мешал неприятный образ Барбары в роли куртизанки. Он с усилием прогнал этот образ из головы.
– Нужно немедленно выслать телеграмму, – сказал он энергично. – Запретить им любые шаги в отношении карты. Пусть работают над зданиями и замком. Властями я займусь без вас. Мы сделаем вид, что трактуем это мимоходом, в рамках установления санитарного оборудования. Я сейчас попробую позвонить, Матильда организует сообщение. Лучше всего молнию…
В пансионат с фонтаном прибыли одновременно Бьерн из Вроцлава и телеграмма из бюро. Бьерн, гордясь собой, привез два первых оттиска, приветствуемый криками радости.
