Только теперь Лесь заметил огромные неоновые лампы над магазином, и выражение глубокого облегчения появилось у него на лице. Итак, все-таки это в действительности есть, это не делириум!
– Ну а теперь пойдем, – твердо сказал милиционер.
– Куда?
– К нам. Зачем вам ходить по улицам?
Они вылезли из ямы и пошли вперед. Милиционер держал Леся за плечо, а тот шел рядом без сопротивления не потому, что был не способен к решительным действиям, а просто потому, что был смертельно испуган и не способен размышлять. В отделение!.. Этого ему еще не хватало! В нынешней ситуации!.. Жена!..
Мысль о жене в мгновение ока отрезвила его почти полностью. Он задержался и высвободил свое плечо, которое поддерживал милиционер. Тот не почувствовал ничего опасного в действиях Леся, потому что покорность Леся заставила его потерять бдительность. Он просто подумал, что Лесь хочет закурить или что-нибудь в том же роде…
Лесь не терял ни секунды. Он, как испуганный олень, бросился в сторону и помчался прямо вперед. Он бежал куда глаза глядят, не замечая, что бежит в направлении, противоположном его дому. Уже давно умолк за его спиной звук шагов милиционера, когда он остановился почти в Белянах, далеко от Мокотова, где он жил.
Прежде чем в половине третьего он добрался домой, он успел еще вспомнить, какое дело на него было возложено, успел выяснить, что билеты и деньги, которые были ему вручены, почти в целости и сохранности. Успел еще подумать, что может выслать билеты тото-лотко в воскресенье до двенадцати часов, и это более всего его утешило. Он двинулся к постели, полный впечатлений и почти счастливый…
Ощущение ленивого счастья продолжало удерживаться в нем, когда он пробудился. В квартире царила тишина, за окном расцветал всеми красками превосходный солнечный осенний день, и Лесь хотел уже было перевернуться на другой бок и снова заснуть здоровым сном, когда вспомнил о невыполненных обязательствах. Он вспомнил, что должен отослать билеты тото-лотко.
Он взглянул на будильник, но тот явно стоял, так как показывал десять минут шестого, что, судя по положению солнца, было совершенно невозможно. Он посмотрел на свои часы, но они, видимо, тоже стояли, потому что показывали без двадцати двенадцать, что должно было быть ужасным, если бы было именно так. После некоторого раздумья, он понял, что выяснение истинного времени является для него необходимостью, подтверждающей состояние счастья, встал и, отчаянно зевая и почесывая небритый подбородок, отправился к телефону. В его голове что-то стрельнуло, поэтому он сел возле телефона, немного посидел, а затем, сидя, набрал номер телефона. Вся его последующая жизнь, учитывая данное мгновение, проходила под знаком воспоминания этого мгновения, потому что ему показалось, что кресло под ним было подброшено ему рукой Судьбы.
– Одиннадцать сорок три, – с готовностью проговорил голос в трубке.
Не понимая этой удивительной информации, Лесь и дальше сидел с трубкой возле уха, лишенный каких-либо мыслей и чувств.
– Одиннадцать сорок четыре, – с той же самой благожелательностью сказала трубка.
После этого известия Лесю сделалось плохо. В его голове стрельнуло сильнее, и одновременно он услышал биение своего сердца. Если бы ему сказали, что уже двенадцать сорок четыре, или хотя бы двенадцать ноль одна, он признал бы, что все пропало, все потеряно, ничего уже не удастся сделать, и автоматически освободился бы от всякой ответственности. Он мог бы вернуться на диван и снова в отчаянии уснуть. Но в этой кошмарной ситуации у него оставалось еще шестнадцать минут, которые он должен! должен!!! был посвятить какой-то ужасной, неслыханно интенсивной деятельности, но он не в состоянии был эту деятельность развернуть!
Свою деятельность он начал с того, что перевернул кресло и сбросил на пол телефон. Затем он потратил несколько бесценных минут на упорное и бессмысленное натягивание на ноги своей куртки вместо брюк. Затем он сорвал в ванной вешалку с полотенцами. Потом разбил два стакана, один вазон и лампочку в опрокинутом торшере. Следующим его шагом было выбрасывание наружу содержимого полки в шкафу, где он шарил, бессмысленно желая найти чистую рубашку, а также содержимого шкафчика с обувью, где с непонятным упорством искал щетку для обуви. Наконец, он выбежал на лестницу в одиннадцать пятьдесят один с плащом в руках и в страшно грязных, вымазанных засохшей глиной туфлях. С первого этажа ему пришлось вернуться назад, закрыть входную дверь, а затем снова вылететь на улицу.
К киоску, продающему билеты тото-лотко, он приехал через пять минут на такси, если бы улица не зияла пустотой в обе стороны. Поэтому он помчался вперед галопом, и в двенадцать шестнадцать ткнулся в наглухо закрытые двери желанного помещения.
Итак, его усилия окончились. У него теперь было много времени на размышление, сожаление и планирование дальнейших действий. Теперь он сколько угодно времени мог колебаться, удивляться, выговаривать себе, рассматривать свои намерения и стараться исправить положение.
Прежде всего, очевидно, необходимо было ликвидировать это стреляние в голове, которое наполнило его до такой степени, что оглушало даже чувство постигшей его катастрофы.
На шум в голове был только единственный способ, и этот способ Лесь применил без малейшего колебания. Он только немного подумал, что ему выбрать: бар «Под Аркадами» или рыбный бар на Пулавской, и быстро решился на последний, так как воздух в том направлении казался ему более свежим. Он оторвался от враждебных, отталкивающих закрытых дверей, к которым прислонился плечами, и пошел на юг.
Выпитый на голодный желудок первый глоток подействовал на него чудотворно. Мысли Леся начали собираться с удивительной ясностью. И здесь уже не было места на сомнение или какие-то глупые надежды. Он пропал. Самым обыкновенным образом пропал, и теперь уже на всю жизнь. Не было никакого сомнения, что на не высланные билеты обязательно выпадет миллион, и этот миллион он должен будет вернуть своим коллегам. Каким способом и когда, он не мог себе представить, но в конечном счете знал наверняка, что теперь он является конченным человеком, который потерял все. Человеческое доброжелательство, какая-либо надежда на уважение окружающих, жена, дом, Барбара… Даже мечтать о Барбаре он уже не имеет права! Это конец. Ничего его уже не спасет! Он пал на самое дно!
Человек, который потерял все, естественно, больше ничего уже не может потерять. Лесь стал именно таким человеком. После третьего глотка он окончательно оценил свое положение и почувствовал даже некоторую гордость, что ему так интересно удалось прыгнуть в пропасть. В него влился дух отчаяния. Уже без боязни и дрожи он сунул руку в карман выгреб оттуда все деньги, предназначенные неизвестно для чего, и пересчитал их. Из общественных двух тысяч четыреста и его собственных двухсот злотых остались не больше тысячи трехсот, не считая тех мелких, которые должен будет оставить здесь, в баре. Остальные подверглись дематериализации.
Обыкновенное сидение в баре казалось ему недостойным человека, так морально падшего. Необходимо было сделать что-то большее, что-то мощное, что-то, что могло было бы стать вершиной уничтожения его жизненной карьеры.
Он вышел из рыбного бара и направился в северном направлении. Возможности, которые скрывались в центре метрополии, и северное направление полностью отвечали состоянию его духа. До сих пор у него было множество недостатков, но он был порядочным человеком. Теперь он перестал им быть. Он сравнил не принадлежащий ему миллион с принадлежащими ему тысячей сто злотых. Миллион, выигранный в проклятое то-то-лотко, и тысяча сто, предназначенное на этот выигрыш. У него остался мизер, который жег ему карман.
Необходимо было избавиться и от этого мизера. Поскольку черти забрали столько, то пусть забирают и все остальное с ним заодно. Избавиться немедленно, без колебания, без сожаления и окончательно! Только с фантазией! С шумом! С фанфарами! Если падать, то падать с хорошего коня!.. Коня!!!
Лесь вдруг остановился. К остановке подъезжал автобус с надписью «Бега». В него входила небольшая группа людей, но внутри было еще достаточно места.
– Коня!!! – забушевало в душе у Леся дерзко и бунтующе.
