— Закапываться! — взволнованно подхватил другой змей. — До чего же, помнится, раздражал меня скрипучий песок под когтями и в каждой складочке шкуры! Но куда денешься? Сперва я пытался садиться на песок плавно, потом понял, что надо делать не так. Надо, наоборот, довольно круто врезаться в него, чтобы сразу разметать горячий верхний слой и погрузить лапы в более прохладный. Правда, прохладным его можно было назвать весьма относительно!
Воображением Шривер завладел чувственный образ колючего песка в складочках ее шкуры. Она не только въяве ощутила горячий песок: даже во рту появился горьковатый привкус, свойственный тем пустынным местам. Она пожевала челюстями, припоминая его… И торжественно оповестила собравшихся:
— Прикрывайте ноздри, а то пыль налетит!
— Но дело того стоило! — в восторге протрубил еще один змей. — Потому что, если вытерпеть жару и пересечь область синеватых песков, перед глазами откроется… откроется…
Что?.. Шривер так ясно помнила великое предвкушение. Пески были сперва золотыми, потом начинали отливать голубизной, и ты знал, что почти добрался до цели, потому что за голубыми песками лежало НЕЧТО, ради чего не жаль было изнурять себя тяготами длительного голодного перелета и сражаться с песчаными бурями. Что же? Почему они дружно припоминали жару и чесотку, но не могли вызвать в памяти вожделенную цель?
— Погодите, погодите, — подал голос белый, и все повернулись к нему. — Я знаю, что ожидало нас там, за песками, за голубыми песками! Да, там мы узрели поистине нечто прекрасное и удивительное! Там было много-премного… — Он крутил головой, взгляд малиновых глаз обегал всех и каждого, чтобы удостовериться: весь Клубок его слушал. И наконец белый радостно завопил: — Дерьма! Наигромаднейшие кучи свежего, отменно вонючего, тепленького дерьма! И там-то мы провозгласили себя Повелителями Четырех Стихий: Земли, Моря, Небес — и, главное, Дерьма! Ой, как же мы торжествовали! Помню ясно, ну прям как сейчас!.. Скажи-ка, Сессурия Труп: не правда ли именно эти воспоминания суть ярчайшие, самые заветные, самые…
Чаша переполнилась. Оранжевая грива Сессурии встала дыбом, он распахнул пасть и ринулся на оскорбителя. Моолкин почти лениво перекатился навстречу, оказавшись между ними и оттерев Сессурию в сторону. Вожак есть вожак: на него Сессурия нипочем не позволил бы себе напасть. Остальные змеи шарахнулись кто куда, освобождая ему пространство, чтобы он мог без помех выплеснуть ярость. Его зеленые глаза метали молнии.
— Почему, — протрубил он, — мы должны терпеть этого слизняка, зачатого в протухшей грязи? Он издевается не только над нами, но и над нашей мечтой! С какой стати нам верить, что он вправду ведет нас к Той, Кто Помнит?
— Потому что он делает именно это, — ответил Моолкин. Приоткрыв рот, он втянул толику морской воды и выбросил через жабры. — Ощути вкус, Сессурия. Усталость и обида притупили твои чувства. Обрати же внимание на вкус воды и скажи мне, что в нем?
Громадный синий змей послушно сделал то же, что и вожак. И не только он один — большинство самцов и самок Клубка стали пробовать воду, в том числе Шривер. Сперва она ощущала только присутствие своих спутников, щедро сдобренное ядами, испускаемыми Падалью. Но потом… Этот тонкий аромат, который невозможно было спутать с чем-либо иным! Вода несла далекий след той, чья плоть была сущим сгустком воспоминаний. Шривер отчаянно заработала жабрами, вбирая, вбирая… В какой-то момент запах почти исчез, но потом вернулся и стал даже чуть сильнее, чем прежде.
Теллар, изящный зеленый певец, стрелой взлетел вверх, к границе Пустоплеса. Высунул голову в воздух, задрал ее к ночному небу и громко позвал. За Телларом кинулся весь Клубок. Змеи мчались быстрее всплывающих пузырей, чтобы высунуть головы следом за певцом. Их голоса слились в один волнующий хор. Неожиданно появился Моолкин. Он так спешил, что вылетел в воздух едва ли не на треть длины.
— Тихо! — приказал он, бухнувшись в воду и вынырнув снова. — Послушаем!
Головы и выгнутые шеи Клубка покачивались на пологих волнах. Высоко вверху плыла холодная зимняя луна и распускались крохотные белые лепестки звезд. У всех змеев торчком стояли напряженные, полные яда гривы — должно быть, морская поверхность казалась луне луговиной, полной ночных цветов.
Какое-то мгновение змеи слышали только плеск воды и дыхание ветра…
Но потом где-то вдали зазвучал голос невообразимой притягательности и чистоты.
— Придите ко мне, придите, и я помогу вам вспомнить себя. Придите к Той, Кто Помнит, и ко всем вернется прошлое, а с ним каждый получит и будущее. Придите! Придите!
Теллар затрубил, охваченный вдохновением и восторгом.
— Тихо! — сурово повторил Моолкин. — А это еще что такое?
Ибо к первому голосу неожиданно присоединился второй. Этот новый голос был несколько странным. Ему недоставало протяжности и глубины, отчего и слова звучали довольно-таки необычно. Но кто бы она ни была, эта вторая самка, она эхом повторяла призыв Той, Кто Помнит.
— Придите ко мне, придите! Вас ждет будущее и прошлое! Придите, и я поведу вас, я буду вас защищать. Придите и повинуйтесь моему слову, и я отведу вас домой. Вы снова встанете на крыло, вы снова взлетите!
Все головы повернулись к Моолкину, все сверкающие глаза устремились на вожака. Его грива жесткий щетиной обрамляла горло, с каждой мясистой иглы капал яд.
— Мы идем! — протрубил Моолкин, впрочем негромко — так, чтобы слышал только Клубок, но не обладательницы манящих голосов. — Мы идем… но с должной осторожностью. Происходит нечто непонятное… а нам уже случалось обманываться, и жестоко. Идемте же… Все за мной!
С этими словами он откинул громадную голову и во всю ширь распахнул челюсти, а золотые вереницы ложных глаз по бокам засверкали ярче звезд и луны. И на сей раз, когда он заговорил, его голос обладал такой мощью, что вода кругом задрожала.
— МЫ ИДЕМ! — проревел Моолкин. — МЫ ИДЕМ ЗА СВОЕЙ ПАМЯТЬЮ!
И, погрузившись в воду, он рванулся вперед сквозь Доброловище. Весь Клубок понесся за ним. Белый змей задержался на поверхности и остался один. Шривер оглянулась: она по-прежнему не доверяла ему.
— Дурачье, дурачье, дурачье!.. — скорбно повторял Падаль, обращаясь к ночному небу. — И я — самый худший дурак…
Издал дикий крик — и бросился догонять остальных.
Та, Кто Помнит, оставила корабль, чтобы приветствовать собратьев. Молния уговаривала ее остаться, предлагая вместе встретить Клубок, но она просто не смогла удержаться на месте. Ее жизненное предназначение плыло к ней, облеченное в плоть, и оттягивать эту встречу просто не было сил. Она пыталась напустить на себя должную величавость и вместе с тем отчаянно торопилась, и в результате движения ее искалеченного тела утрачивали последнюю ловкость, она плыла неуклюже, рывками и совсем не так быстро, как ей бы хотелось. Как не соответствовало ее тело воспоминаниям о прежних таких встречах!.. Ей полагалось быть вдвое крупней нынешнего, она представала змеей-великаншей, вооруженной могучими мышцами и достаточным количеством ядов, чтобы без устали наделять Клубок за Клубком полной памятью о драконьем наследии.
Но прочь все сомнения! Так или иначе она отдаст им все, что у нее есть. Этого должно хватить, чтобы…
Когда они сошлись достаточно близко, чтобы оценить яды друг дружки, она замерла, недвижно повиснув в толще воды и ожидая их приближения. Первым к ней подплыл вожак — могучий, покрытый шрамами змей, пламеневший золотом ложных глаз. Остальные рассыпались веером, все как один головами в ее сторону. Шумный беспорядок морских волн остался далеко вверху, здесь было тихо, и змеи держались так неподвижно, как умеют только водные существа, выросшие в этой стихии. Сколько их!.. Очень скоро они сольются воедино, связанные наследной памятью своего рода… Та, Кто Помнит, раскрыла рот, обнажая зубы в ритуале приветствия. И стала потихоньку трясти гривой, пока длинные, полные яда шипы кругом ее шеи не развернулись во всем своем великолепии. Каждый шип выпрямился и теперь надувался, готовый выплеснуть яд. Она тщательно следила за собой, за работой своего тела. Ей предстояло не одну случайную
