змею пробуждать. Перед ней был целый Клубок!
— Моолкин, вождь Клубка Моолкина, приветствует Ту, Кто Помнит, — назвался вожак.
Взгляд его громадных медных глаз скользил по ее телу, не способному как следует распрямиться. Он позволил им чуть померцать — это могло означать ужас и жалость, — и взгляд снова сделался непроницаемым. В свою очередь, он обнажил грозные клыки, она подалась вперед и чуть коснулась его зубов своими. Его грива сразу же напряглась, как и предписывал ритуал. Та, Кто Помнит, хорошо знала: его Клубок успел привыкнуть к ядам своего вожака, а потому окажется тем более восприимчив к ее ядам, если они должным образам сольются с ядами Моолкина. Без него у нее может даже и не получиться… Она чуть дохнула своими токами в его разверстую пасть. Он глотнул. Она ожидала. Вот его глаза медленно замерцали, а по гриве пробежала радуга красок, окрашивая шипы то лиловым, то розовым. Та, Кто Помнит, дала ему время приспособиться… А потом — почти томно — принялась обвивать его длинное тело своим. Моолкин подчинился ей. Так тому и следовало быть.
Она устроилась поудобнее, чувствуя, как слизь, покрывающая ее чешуи, смешивается с его слизью. Прикрыла глаза. Внутри ее тела шла бешеная работа, оно отдавало все силы, извергая нужные соки. И вот наконец, объятая экстазом воспоминаний, она сплела свою гриву с его гривой — и они разом выметнули густое облако ядов!.. Впервые в этой жизни Та, Кто Помнит, дышала чужими выделениями. Это было сродни потрясению, ее сознание даже чуть затуманилось.
Но затем все ее чувства обострились самым удивительным образом. Отныне она знала каждого змея в Клубке точно так же, как знал их вожак. Она вобрала его путаные воспоминания о прежних путешествиях в эти воды, кончавшихся ничем, — и распутала все узлы, соединила концы… сама причастившись бесцельных странствий затерянного, брошенного поколения. Жалость остро рванула душу. Как мало осталось среди них самок! Какими старыми, битыми жизнью они выглядели! Несчастные души, на столетия застрявшие в телах, предназначенных лишь для кратковременного использования! Однако гордость, которую она сейчас испытывала, быстро заслонила все прочие чувства. Ее племя все-таки выжило. Несмотря ни на что. А это значит, что уж теперь-то великое странствие будет доведено до конца. Они построят себе коконы и вылупятся из них драконами, могучими и прекрасными. Повелители Трех Стихий снова воспарят в небеса…
Она ощутила полнейшее духовное единение с Моолкином.
— Да! — протрубил он, и для нее это послужило долгожданным сигналом.
Та, Кто Помнит, дохнула своими ядами прямо ему в морду. Он не только не сопротивлялся — наоборот, с готовностью утратил сознание, раскрывая свой разум для восприятия наследных воспоминаний. Она изо всех сил работала хвостом, поддерживая его обмякшее тело. Ей понадобилось предельное напряжение, но все же она начала медленно разворачивать себя и его, так, чтобы шлейф истекающих ядов сделался достоянием вожделеющего Клубка. Она видела краем глаза, как это происходило. Напряженно ожидавшие змеи один за другим коченели… потом начинали непроизвольно работать плавниками, удерживаясь на местах, в то время как их оцепеневшие рассудки распахивались навстречу сокровищнице знаний. Та, Кто Помнит, только знай разевала рот, помогая работе желез, снабжавших ядами ее гриву. А что делать, если приготовленные запасы истощились так быстро, змеев же оказалось так много? Инстинкт повелевал ей остановиться, но она не слушала его и продолжала трудиться, безжалостно истощая себя ради других.
Она пришла в себя, смутно расслышав голос Моолкина. Он что-то говорил ей. Теперь уже он бережно поддерживал ее, беспомощную, обессилевшую. И плыл с нею вперед, промывая ей жабры.
— Довольно, — сказал он ей ласково. — Довольно. Теперь отдыхай, Та, Кто Помнит… Твой долг исполнен. Отныне мы не просто Клубок Моолкина. Мы — Помнящие!
Ей так хотелось немедленно заснуть, но все же она сочла необходимым предупредить их:
— Я пробудила еще кое-кого… Ту, серебряную. И она утверждает, будто она нам родня. Признаться, побаиваюсь я ее… Но как бы она не оказалась единственной, кому известна дорога к нашему дому!
Морские змеи кишмя кишели в воде. Кеннит провел немало лет на палубе корабля, но и ему ни разу не доводилось видеть подобного зрелища! Это их голоса подняли его на ноги еще до рассвета. Они вплотную окружили его живой корабль. Они выставляли из воды громадные гривастые головы и любознательно рассматривали судно. Они то проносились под самым форштевнем «Проказницы», то следовали за ней. Их тела переливались на утреннем солнце совершенно немыслимыми красками. Круглые глаза так и мерцали.
Выйдя на бак, Кеннит немедленно сделался мишенью десятков немигающих взглядов. Что же до носового изваяния — Молния вела себя со змеями как равная. Змеи высовывались из воды, рассматривая ее буквально нос к носу. Одни проделывали это молча, другие принимались свистеть или трубить. Молния начинала петь в ответ, и тогда взоры обращались на Кеннита, а у него принималась немилосердно чесаться утраченная нога: как-никак, ее когда-то оттяпала морская змея. Все же пиратский капитан владел собой в достаточной мере, чтобы не сходить с места и улыбаться в ответ.
Команда у него за спиной продолжала обычную работу на палубе и на снастях — но с утроенной осторожностью. И так мало радости лететь с высоты в воду, а тут еще и зубастые пасти! Мало ли что они не проявляли ни малейшей враждебности по отношению к кораблю! Ревущие и кувыркающиеся морские гиганты и не нападая могли кого угодно вогнать в трепет. Да, кого угодно, но только не Этту. Молодая женщина, похоже, оставила всякий страх перед ними. Она перегибалась через поручни и смотрела во все глаза, любуясь неожиданной свитой корабля, щеки так и горели от волнения и восторга.
Уинтроу стоял за спинами Кеннита и Этты, скрестив на груди руки.
— Что они говорят тебе, корабль? — спросил он наконец. — И что ты им отвечаешь?
Молния оглянулась и наградила юношу высокомерным взглядом. В следующий миг Кеннит заметил, что Уинтроу вздрогнул как от удара. Его лицо залила внезапная бледность, колени стали подламываться, он попятился от фальшборта. А потом и вовсе ушел с бака — молча, пошатываясь, глядя в никуда. Кеннит хотел было потребовать объяснений, но по зрелом размышлении счел за лучшее промолчать. Он еще не успел сколько-нибудь хорошо познакомиться с Молнией, а потому всего более страшился ее оскорбить. Впрочем, любезная улыбка ни на миг не покинула ее лицо. Она проговорила, обращаясь к Кенниту:
— То, о чем они говорят, не имеет никакого касательства к людям. Они рассказывают о своих змеиных мечтах, а я их уверяю, что и у меня то же самое на уме. Вот и все. Теперь ты можешь выбирать добычу, капитан Кеннит, и они загонят ее для тебя, как стая волков, отбивающая от стада оленя. Скажи только, куда мы направимся, — и все, что встретится на пути, само упадет тебе в руки, словно перезревшее яблоко!
Это предложение было брошено самым обыденным тоном, как нечто малозначительное, и Кеннит сделал честную попытку воспринять его с должным хладнокровием, но тут же догадался, что оно в действительности означало. Ему на разграбление отдавались не просто любые встречные корабли, но целые города, а может быть, даже страны. Чтобы понять это, достаточно было вообразить, как его радужная свита затевает игры в гавани Удачного. Или принимается скакать и трубить перед причалами самой Джамелии… В их власти начисто прекратить всякую морскую торговлю во Внутреннем Проходе, и они сделают это по его, Кеннита, слову. С легкостью.
Молния попросту вручала ему власть над всем побережьем.
Чем не королевская корона?
Она следила за ним искоса, но очень внимательно. Она-то очень хорошо понимала глубинный смысл своего предложения. Он подошел на шаг ближе и ответил тихо, чтобы слышала только она:
— Но какова должна быть отплата? Только ли «то, что я попрошу, и когда я попрошу»?
Ее алые губы весело улыбались.
— Вот именно, — кивнула она.
Прочь сомнения, решил Кеннит. Время сомневаться прошло.
— Ты это получишь, — сказал он.
— Я знаю, — был ответ.
— Да что с тобой такое? — спросила Этта сердито. Уинтроу изумленно вскинул глаза:
