Совершенный по-прежнему молча перенес ее обратно на палубу.
Река казалась широкой серой дорогой, утекавшей от них вдаль. Густые леса Дождевых Чащоб по правому борту были совсем рядом, зато слева расстилался широкий разлив, ограниченный, впрочем, точно такой же зеленой стеной. Альтия глубоко вдохнула речную свежесть пополам с ароматами цветущей и распускающейся зелени. Невидимые птицы пели в ветвях. По громадным деревьям карабкались лианы, и на некоторых уже наливались фиолетовые бутоны. Вот солнечный луч озарил целый рой пляшущих насекомых, радужно отразившись от мириад крохотных крыльев…
Альтия сощурилась на яркий свет.
— Голову даю на отсечение, — сказала она, — все до одного эти крохотные паразиты провели ночь в нашей каюте!
— Ну, не все, — возразила Янтарь. — По крайней мере один до утра звенел у меня прямо над ухом!
— Хочу скорее опять на соленый простор! — вздохнула Альтия. — А ты, Совершенный?
— Подожди немножко, — рассеянно ответил корабль. Альтия повернулась к Янтарь и вопросительно подняла бровь. Корабельная плотничиха пожала плечами. Последние дня два Совершенный был погружен в какие-то свои размышления. Что ж, Альтия готова была предоставить ему столько времени на размышления, сколько ему требовалось. Наверное, возвращение домой спустя десятилетия явилось для него немалым потрясением. Каждодневная гибель то одной, то другой змеи даже для нее оказалась душераздирающим горем — а ведь она не была ни драконицей, ни змеей. Что уж говорить про него! А уцелевшие змеи еще и съедали тела погибших. Наверное, это было правильно, ведь иначе была бы утрачена не только плоть, но и наследные воспоминания. И все равно это зрелище приводило Альтию в ужас.
Тинталья кружила над ними в небесах, и ее присутствие ограждало их от враждебных поползновений калсидийцев. За все время морского перехода на них нападали лишь дважды. Одна битва оказалась очень короткой: Тинталья упала на них с неба, и этого вполне хватило, чтобы чужой корабль отвалил прочь. Второй бой завершился, когда из моря поднялась Та, Кто Помнит, и опрыскала нападающее судно ядом. К сожалению, зелено-золотая змея тоже погибла в пути. Ей, искалеченной, дальняя дорога давалась труднее других. Тем не менее она ни на что не жаловалась и бодро плыла вперед день за днем. И в отличие от многих добралась до самого устья реки. Но путь вверх по течению оказался превыше ее сил. И в одно далеко не прекрасное утро они нашли ее неподвижное тело, обвившееся вокруг якорной цепи Совершенного.
Еще многие пали в борьбе с ядовитыми водами. Все они были измождены, кое-кто ранен, и серая вода очень быстро превратила крохотные царапины в страшнейшие язвы. И ведь ни корабль, ни даже Тинталья ничем не могли им помочь на этом последнем, самом трудном отрезке пути. В устье реки вошли сто двадцать девять змей. До «лестницы» шлюзов, устроенных для них жителями Чащоб, добрались девяносто три.
Шлюзы были довольно грубо, но очень прочно выстроены из толстых бревен, добытых в местных лесах. Они стискивали речное мелководье, создавая серию глубоких прудов и поток воды, худо-бедно позволявший змеям перебираться из одного искусственного водоема в другой. А еще мастерство строителей из Трехога пополам с рабочей силой торговцев и татуированных Удачного породили канал, что вел от нынешнего устья реки с древним полям закукливания, выложенным серебристо-черным песком. Тинталья сама руководила расчисткой залежей драгоценного «песка памяти». За много столетий песок слежался, как глина. Здесь тоже пришлось устроить дамбу и напустить воду, и работники провели много часов в холоде и ядовитой сырости, разводя и перемешивая песок, покуда Тинталья не нашла, что он воистину годен для строительства коконов. И вот наконец змеи забрались в запруду и из последних сил выползли на отлогий берег, и работники принялись подкатывать бочки с песочной жижей и поливать этой жижей распростершихся змей.
Совершенный в те дни был сам не свой: он так хотел посмотреть на закукливание своих подопечных — и, как выяснилось, не смог. Большому кораблю вроде него не было ходу ни на мелководье, ни тем более в узкий канал. Вместо него туда отправилась Альтия. После чего ей еще и пришлось огорчить его новостью, что лишь семьдесят девять змей успешно завершили вить свои коконы. Остальные умерли от истощения сил: измученные тела оказались не в состоянии произвести особую слизь, которая должна была смешаться с песком и образовать длинные нити. Скорбный рев Тинтальи сопровождал каждую такую смерть. После чего она делила тела умерших между теми, кто был еще жив. Альтию по-прежнему воротило от подобного каннибализма, но, видно, таков уж был вековой порядок вещей. Сама Тинталья, кстати, выглядела немногим лучше «детей». Пока шло закукливание, она ни разу не отлучилась, чтобы поохотиться в джунглях. Очень скоро ее чешуя утратила блеск, а шкура туго обтянула выпирающие ребра. Жалостливые работники таскали ей птиц и мелкую дичь, которую им удавалось добыть. Может быть, только благодаря их щедрости драконица не умерла с голоду. Тем не менее вид у нее был жалкий до крайности.
Работа же с завершением строительства коконов вовсе не прекратилась. Закукленных змей следовало оградить от проливных дождей местной зимы, покуда коконы окончательно не высохнут и не затвердеют. Для этого их следовало укрыть хотя бы навесами. К тому времени, когда Тинталья наконец объявила, что все необходимое сделано, на залитом жидкой грязью берегу красовалось что-то вроде гигантских семян, укутанных этакими «шубами» из сучьев, листьев и веток. Только тогда Тинталья возобновила ежедневную охоту и обрела былую мощь и великолепие. Иногда она возвращалась к кладке на отдых, но со временем все больше стала доверять человеческой страже, приглядывавшей за коконами из домиков, выстроенных на деревьях. Сама же Тинталья, верная когда-то данному слову, стала облетать всю реку до устья и сами Проклятые Берега.
При этом она продолжала с надеждой говорить о том, что, мол, могут подойти еще змеи. Альтия даже подозревала, что именно этой надеждой объяснялись ее облеты океанского побережья. Драконица несколько раз даже задумывалась вслух, а не послать ли ей живые корабли в дальнее плавание на юг: может, там сыщутся еще выжившие? Альтия не удивлялась и не возражала. При таких-то потерях еще о чем похуже можно было задуматься. Она уже знала от Сельдена, что коконы вылупятся не все. Даже в лучшие времена на этой стадии развития драконов имела место определенная смертность, а нынешнюю молодь, ослабленную и изможденную, наверняка ждали еще худшие потери. Сельден, кажется, заранее горевал по ним ничуть не меньше Тинтальи. Правда, он никак не мог объяснить тетке, откуда он знает, какие коконы обречены.
Альтия никогда прежде не сходилась близко с младшим племянником. А в течение тех недель, что они провели в Трехоге и на раскопках Кассарика, он, по ее мнению, делался все более странным. И дело было не только в его телесных изменениях. По временам он казался ей вовсе не тем мальчиком, которым ему полагалось бы быть. Тембр его голоса и самый подбор слов, когда он обращался к драконице, казалось, принадлежали кому-то другому, кто был гораздо старше и… не вполне человеком. Единственный раз она увидела в нем прежнего Сельдена: это когда он вернулся усталый и перемазанный грязью после целого дня изысканий с Бендиром. Они натягивали в болотистых джунглях за полем закукливания яркие полосы цветной материи, тянувшиеся от одного ствола к другому. Причем цвета лент подбирались не абы как, а в соответствии с определенным кодом, которого Альтия так и не уразумела и который должен был определять ход последующих раскопок. За едой у них только и разговоров было что об этих раскопках, Сельден и Бендир вовсю строили очень серьезные планы на лето.
Альтия послушала их и для себя сделала вывод, что совсем не знает племянника. Но Сельден Вестрит с жаром стремился навстречу жизни, обретенной в Чащобах, и это не могло не радовать ее. Альтию только удивляло, как это Кефрия его отпустила. Но может быть, старшая сестрица наконец поняла, что жизнь нужно жить, а не откладывать на завтра?
Она запрокинула голову и полной грудью вобрала свежий весенний воздух, радуясь весне, солнцу, свободе.
— А где Брэшен? — спросила Янтарь.
Альтия застонала.
— Клефа терзает.
Янтарь заулыбалась.
— Когда-нибудь, — сказала она, — Клеф ого-го как поблагодарит Брэшена, что тот заставил его
