Помогите мне перевернуть его, — добавил Уинтроу.
Он ухватил Рэйна за плечо и потянул. Тот застонал и беспомощно заскреб пальцами палубу.
Альтия склонилась над ним вместе с Уинтроу.
— Погоди, — сказала она. — Пускай сперва воду из легких вытряхнет!
Рэйн точно услышал ее и принялся кашлять. Потом он хрипло задышал и попытался поднять голову с палубы, но не смог.
— Малта… — прохрипел он.
Малта ахнула и отскочила прочь, прикрывая руками лицо.
— Нет! — вскрикнула она и принялась проталкиваться прочь сквозь толпу. Этта, хмурясь, двинулась следом за ней.
— Что вообще происходит? — спрашивала она то одного, то другого. Но прежде, чем кто-либо успел хоть что-то ей объяснить, прозвучал крик впередсмотрящего:
— Кэп! Джамелийские корабли возвращаются! Настал черед Кенниту резко повернуться на каблуке и ринуться прочь. При этом он успел всячески изругать себя за то, что позволил кому-то или чему-то отвлечь свое внимание от врага, — хотя бы тот казался совершенно разбитым и более не опасным! Кеннит достиг носовой палубы со всей доступной ему быстротой. Да, джамелийцы снова пытались окружить три его корабля. Они что там, с ума все посходили? Некоторые их суда еле-еле держались на воде, но те, что выглядели получше, возглавляли атаку. И на их палубах уже суетились люди, вне сомнения приводившие в действие боевые машины. Что ж, следовало отдать должное их мужеству. Кеннит мысленно взвесил свои силы. При нем были «Мариетта» и «Пеструшка»; на той и на другой — отважные, закаленные в битвах команды. Джамелийцы же вымотаны (это еще мягко говоря!), да и стрелять им из этих машин, надо думать, почти уже нечем. Да, формально джамелийцы по-прежнему превосходили числом, но большинство их кораблей существенно пострадало. Два корабля попросту погружались — Кеннит видел, как команды спешно перегружались в шлюпки.
И ко всему прочему у Кеннита оставался еще козырь в лице государя сатрапа. Так почему бы не оповестить об этом джамелийцев прямо сейчас?
— Йола! — отдал он приказ. — Вели всем стоять по местам и быть наготове!
Носовое изваяние тоже внимательно следило за подходившими кораблями, но думало, как выяснилось, о другом.
— Как там этот житель Чащоб? — спросила Проказница.
— Жив, — коротко ответил Кеннит.
— Его принесла драконица, — проговорила Проказница задумчиво. — Прямо сюда, ко мне.
Кеннит вновь не удержался от легкой шпильки.
— А Уинтроу полагает, — сказал он, — что драконица притащила его сюда ради его сестры!
— И в этом есть смысл, — кивнула Проказница. — Они предназначены друг для друга.
— Во всем, что сегодня творится, смысла хоть отбавляй, — усмехнулся Кеннит. — Сама прикинь, Проказница, ну есть ли хоть малейшая вероятность, что драконица, кружась над таким скопищем кораблей, выронит Малтиного возлюбленного прямо под борт именно того судна, где находится его девушка?
— А здесь ничего случайного нет, — спокойно возразила Проказница. — Драконица нарочно искала Малту. И нашла ее. — Говоря так, носовое изваяние осматривало строй близившихся кораблей. И вдруг оно добавило, понизив голос: — Что-то сгущается здесь, Кеннит. Что-то гораздо более значительное, нежели Госпожа Удача, которую ты чтишь! — Проказница улыбнулась, но в улыбке сквозила грусть. — Судьбе мало дела до вероятностей, — уже вовсе таинственно проговорила она.
Кеннит не ответил, потому что не знал как. Мысль о судьбе раздражала его. Вот когда речь шла о судьбе как о предназначении, как о победе — его победе и преуспевании! — это да, это он понимал. Однако сегодня судьба ну просто безостановочно подбавляла на противоположную чашу весов!
Он услышал позади себя шаги и узнал поступь Этты. Кеннит повернулся навстречу:
— Приведи сюда сатрапа. И Малту. — Она не ответила, и Кеннит повторил: — Ну?
Она как-то странно смотрела на него. Да что с ней сегодня такое? Он же вернул ее на корабль, чего ей еще от него надо? И почему она вознамерилась подступить с этим к нему прямо сейчас? Выбрала время!
— Мне надо кое-что сказать тебе. Кое-что важное, — проговорила она.
— Даже важнее, чем наша жизнь или смерть? — Кеннит указал ей на джамелийские корабли. Может, они сперва сбавят ход и вступят в переговоры. А может, решат сразу напасть. Кеннит не собирался зря рисковать. Он распорядился: — И еще пришли ко мне Йолу с Уинтроу!
— Сейчас пришлю, — кивнула она. Перевела дух и добавила: — А я ведь беременна. От тебя.
Потом повернулась и пошла прочь.
Ее слова остановили для Кеннита время. Он вдруг ощутил себя в этаком пузыре, от которого тонкими нитями отходили дорожки. Как много и какие все разные! Ребенок. Дитя. Зачаток семьи. Он, Кеннит, мог стать отцом — как его собственный отец в свое время. Нет. Он лучше справится с этим. Он воистину сможет защитить своего сына. Его отец попытался оградить его, но не сумел. А он, Кеннит, будет королем. И сделает своего сына принцем. А еще он мог избавиться от Этты. Отвезти ее куда-нибудь, оставить там и забыть. Пусть никто не зависит от него, пусть никто не надеется на него, чтобы потом обмануться. Мысли даже не метались у него в голове, они звенели, точно камешки, отскакивающие от стенок. А может, Этта ему солгала. Или попросту ошибалась. А сам он? Хотел ли он этого ребенка? А если вдруг родится девчонка?
— И что тогда? Ты и ее назовешь Парагон — Совершенной? — ядовито осведомился талисман на запястье. И негромко рассмеялся: — Не скажу, чтобы судьба сгущалась и висела, как выразилась Проказница. Часть ее улетела прочь вместе с драконицей. Она повелевает, чтобы Властелины Трех Стихий вновь встали на крыло. А вот оставшаяся часть сегодняшней судьбы только что свалилась тебе прямо на голову. Ну и как оно? Небось потяжелее короны?
— Отвяжись, — прошептал Кеннит. Обращался он, впрочем, не столько к мерзкой деревяшке, сколько к прошлому, которое дотянулось до него сквозь время. И вызвало к жизни воспоминания, бесконечные воспоминания, которые он так долго и старательно хоронил. Вот он стоит в кругу рук отца, ведущего корабль, и сам тянется ручонками к спицам штурвала Совершенного. А вот они идут по Делипаю, и он сидит у отца на плечах, а мать смотрит на него снизу вверх и смеется, и в ее темных волосах вьется яркий-яркий шарф.
Воспоминания о былом счастье были еще невыносимее, чем память о боли. Потому что они казались жестокой и лживой насмешкой. Потому что все они были стерты одной темной, страшной, кровавой ночью.
И вот Этта желала все начать заново. Да что она, спятила? Она что, не понимала, чем все должно было кончиться? Наступит время, и ему неизбежно придется причинить боль ребенку. Не оттого, что он этого хотел бы, просто в силу неизбежности. Нынешний миг был поворотной точкой маятника; далее он полетит обратно и понесет их с собой, а на другом конце размаха он станет Игротом, а Игрот станет им, и… И тогда-то ребенку не миновать участи, которую некогда претерпел сам Кеннит от его рук.
— Несчастный, жалкий ублюдок! — в ужасе прошептал талисман, но Кеннит не слушал.
Он знал: жалость не остановит приговора судьбы. Ничто не спасет ни его, ни ребенка. События потекут по кругу, начертанному временем и судьбой, и этой колеи ничто не изменит. Так всегда было в прошлом. Так всегда будет и впредь.
— Кэп? — позвал Йола, и Кеннит чуть не вздрогнул.
Как долго стоял с ним рядом старпом, прежде чем окликнуть? Кеннит тряхнул головой, и одолевавшие его мысли разлетелись, точно пух с одуванчика. Да о чем он, собственно, думал? И когда это успел начаться дождь?.. Чтоб ей провалиться, этой шлюхе. Нашла же время — вот так отвлечь его от всего!
А старпом сглотнул и добавил:
— Кэп, нам джамелийцы сигналят.
— Где сатрап? — сердито осведомился Кеннит. Плотнее завернулся в плащ и смахнул с лица дождевую сырость. Зимний дождь был очень холодным.
