— У-ух! — выдохнула она.
— Это должно тебя согреть и успокоить, — заверил Терренс и поспешно отобрал у нее заметно полегчавшую фляжку.
— Успокоить? — недоверчиво переспросила она, прислушиваясь к огненной буре, бушующей у нее в животе.
— А теперь глубоко подыши и успокойся, — посоветовал Терренс.
— Не могу, — ответила Изабель, но тут же принялась дышать — быстро, нервно.
— О боже, они уже закончили! — ахнул Терренс, провожая глазами уходящих со сцены актеров. — Твой выход!
— Мой выход, — безразлично повторила она. Затем выхватила из рук Терренса фляжку и жадно прильнула к ней.
— Изабель! — воскликнул он.
К ним подбежал Джек, помощник режиссера, и быстро прошептал:
— Изабель, на сцену!
— О-о! — простонала она, возвращая Терренсу опустевшую фляжку.
— Все будет хорошо, — напутствовал ее он.
Затем Терренс взял ее за плечи и вытолкнул из кулис на ярко освещенную сцену. Изабель услышала неясный гул зрительного зала. Да они же сейчас разорвут ее на клочки!
Она мертвой хваткой вцепилась в бархат кулисы.
— Нет!
— Да! — рявкнул Терренс.
Он оторвал ее от кулисы, подтолкнул вперед, и Изабель оказалась одна — совсем одна на огромном пустом пространстве, залитом светом софитов.
Ее охватил ужас. Из черной глубины зала на нее смотрели лица — сотни, тысячи, миллион лиц! Она видела их словно сквозь туман. Откуда-то издалека, из другого мира, до нее донеслись слабые звуки музыки.
Затем они умолкли, и наступила мучительная пауза.
— Ты пропустила вступление, — зашипел из кулис Терренс.
Вновь заиграл рояль, Изабель стояла как вкопанная, совершенно не представляя, что она должна делать. В зале послышались смешки. Аккомпаниатор отчаянно колотил по клавишам, повторяя вступление снова и снова.
Наконец Изабель показалось, что она сумела уловить нужную фразу. Она глубоко вздохнула и принялась петь. Собственно говоря, пением это назвать было трудно. Вой мартовских котов на крыше, вечернее кваканье лягушек в пруду, скрип колес на телеге нерадивого хозяина с большим правом могли бы называться музыкой, нежели те звуки, которые издавала Изабель.
Смех в зале нарастал, превращаясь в хохот, но Изабель, согретая содержимым заветной фляжки, не слышала его. Расхрабрившись, она отважно полезла в верхнюю октаву и завизжала, словно садовая пила.
— Двигайся! Не стой как истукан! — донесся из кулис яростный шепот Терренса.
Изабель неловко проковыляла налево, отчаянно выкрикивая текст песенки. Напрасный труд! В зале стоял такой шум, что перекрыть его не смог бы и артиллерийский полк.
Ну, хватит! Пожар, зажженный бренди, продолжал бушевать в груди Изабель. Она презрительно взмахнула рукой в сторону публики и направилась к правой кулисе.
Но далеко не ушла. На сцену неожиданно выскочил Терренс и крепко схватил беглянку за руку. Уловив тональность, он запел низким баритоном слова, предназначавшиеся композитором для нежного женского сопрано:
— «Любовь моя нежнее роз…»
Со слухом у Терренса было все в порядке. Вконец опешившая Изабель стала подпевать ему. Терренс дождался конца куплета и коротко приказал:
— Пой!
— «Любовь моя нежнее роз…» — подхватила Изабель. Внезапно Терренс сделал с нею пируэт. Голос Изабель дрогнул и завибрировал. Сцена поплыла у нее перед глазами, и стало непонятно, где лево, а где право. Видя, что Изабель вот-вот упадет, Терренс бросился на колени, прижимая к полу подол ее платья. Затем залихватски тряхнул волосами и стал по-цыгански отбивать ритм, колотя себя по груди ладонями. Так они и допели до конца последний куплет.
Когда все закончилось, Терренс вскочил с колен и высоко поднял вверх руку Изабель. Зал ответил им дружным хохотом и свистом. На мгновение Терренс отпустил ее и тут же протянул ей руку, желая вывести героиню вечера на поклон. Она недоуменно уставилась на протянутую ладонь и растерянно заморгала, не понимая, что от нее требуется.
— Дай ему руку, Изабель, — донеслись подсказки зрителей из зала.
Она наконец сообразила, чего от нее хотят, и протянула Терренсу руку жестом куклы- марионетки.
Из зала донеслись новые возгласы, свист и мяуканье. Терренс учтиво принял руку Изабель и почтительно припал к ней с поцелуем. Совершенно растерявшаяся Изабель принялась яростно выдергивать ее, но Терренс не отпускал. Она удвоила усилия, и после сильного рывка оба они потеряли равновесие и растянулись на сцене.
Зал бушевал от восторга.
Наконец им удалось подняться с пола. Аккомпаниатор громко заиграл последние такты многострадальной песенки.
— Поклонись, драгоценная моя, — прошептал Терренс, выдавливая улыбку.
Изабель моргнула и впервые по-настоящему рассмотрела зал. Она скованно, неуклюже кивнула головой и стрелой метнулась в кулисы. Терренс не спеша поклонился и с достоинством покинул сцену.
— Как я благодарна тебе! — воскликнула Изабель, когда они оказались за кулисами. — Какой же ты отважный!
Он кисло улыбнулся.
— Ну что ты! Успех — всецело твой!
— Нет, это благодаря только тебе…
— Не стоит благодарности, — усмехнулся Терренс.
— С-спасибо! — Прежняя скованность уступила место возбуждению, и Изабель никак не могла успокоиться.
— Я же сказал: не стоит благодарности. — Он прислушался к шуму зала. — Они все еще беснуются. Надо бы выйти на поклон еще разок!
— Еще? — оглянулась на сцену Изабель. — Ну что же, пожалуй!
Она смело выбежала на сцену, отвесив возле рампы быстрый поклон, и упорхнула назад, в кулисы, где ее поджидал Терренс с кривой усмешкой на губах.
— А теперь, сэ-эр, — важно погрозила она пальцем. — Я…
— Ты хоть понимаешь, что только что состоялась твоя премьера?
Изабель опешила.
— Что?
— Только что состоялась твоя премьера!
Она округлила глаза, когда поняла, что страшное испытание уже позади. На самом деле, ведь она только что выступала перед зрителями. И они аплодировали ей, черт побери!
Внезапно к ней вернулся страх, который она испытала, выходя на сцену. Он пронзил Изабель с ног до головы, стальной рукой сжал сильно бьющееся сердце.
— Да… Ты прав, — слабым голосом отозвалась она. На нее навалились безразличие и усталость — словно она не пела сегодня, а целый день копала землю.
— Что с тобой? — встревожился Терренс, видя, как побледнело лицо Изабель.
— Меня тошнит, — жалобно простонала она.
— Перестань, ты что? Все позади! Представление окончено!
