— Если я подключусь вместе с ней, то смогу быстро войти и выйти из контакта — muy pronto[5]. У доктора Ларрина имплантат стоит дольше моего, но для меня подключение — повседневная необходимость, в отличие от него, ведь он не механик. А я — солдат. — Спенсер нахмурился.
— Да, пожалуй… Полагаю, вы правы, — он откинулся на спинку стула. — И все равно то, что вы предлагаете, противозаконно.
Марти многозначительно посмотрел на него.
— И этот закон никогда не нарушают?
— Видимо, вы хотели сказать «не обходят»? Обходят, когда дело касается иностранцев. — Марти недвусмысленно потер большим пальцем о два других. — Ну… нет, взятка — это не совсем то, что я имею в виду. Просто кое-какие бюрократические формальности и определенная сумма в качестве оплаты. Кто-либо из вас является ее… — Спенсер открыл выдвижной ящик стола, где у него был электронный переводчик, и спросил: — Poder?[6]
Из ящика прозвучало в ответ:
— Доверенное лицо.
— Кто-либо из вас является доверенным лицом сеньоры Хардинг?
Мы с Марти переглянулись и покачали головами.
— Для нас обоих это полная неожиданность.
— Ее плохо проконсультировали. Она обязательно должна была позаботиться о таких важных деталях. Может быть, кто-нибудь из вас приходится ей женихом?
— Можно сказать, что да, — ответил я.
— Bueno, о'кей, — Спенсер вынул из ящика карточку и передал мне. — Сходите в этот кабинет — он работает с девяти часов, — и там вам выдадут временное designacion de responsabilidad, — он повторил то же для компьютера.
— Положение Халиско о временном назначении законного представительства, — перевел компьютер.
— Погодите, — сказал я. — Получается, такое разрешение позволяет жениху пациентки принимать решение относительно опасных для ее жизни хирургических операций?
Спенсер пожал плечами.
— Жениху, брату, сестре. Дяде, тете, племяннику. Но, естественно, только в том случае, когда человек не в состоянии принять такое решение сам. Каждый день множество людей попадает в ситуации вроде той, в которой оказалась профессор Хардинг. Да, по несколько человек каждый день — в том числе в Мехико и Акапулько.
Похоже, так и было. Большую часть доходов в валюте Гвадалахаре, а может, и всей Мексике, приносили определенные хирургические операции. Я перевернул карточку и посмотрел, что там написано. Английский текст гласил: «Согласование с законами Мексики».
— И сколько примерно это может стоить?
— Около десяти тысяч песо — соответственно, пятьсот долларов.
— Я могу заплатить, — вызвался Марти.
— Нет, я сам заплачу. Ведь я же — жених, — кроме того, я зарабатывал в три раза больше, чем Марти.
— Не важно, кто будет платить, — сказал доктор. — Вы вернетесь ко мне с нужной бумагой, и я подключу вас к ней. Но будьте готовы ко всякому. Вы узнаете нужный ответ — и я вас отключу. Так будет и проще, и безопаснее во всех смыслах.
Только вот что я буду делать, если она попросит меня остаться?
На то, чтобы разыскать необходимого нам законника, мне пришлось потратить почти столько же времени, как на поездку из Техаса до Гвадалахары. Их контора переехала на другое место.
Новые апартаменты адвокатской конторы производили не очень приятное впечатление: в комнате стояли только стол и изъеденный молью диван. Зато с нужной бумагой не возникло никаких новых проблем. Я получил право доверенного лица с ограниченной ответственностью — только на решение вопросов, связанных с медициной. Меня даже немного испугало, насколько просто все получилось.
Когда я вернулся в больницу, меня направили во вторую хирургическую, которая оказалась небольшой комнатой с белыми стенами. Доктор Спенсер уже приготовил Амелию и к подключению, и к хирургическим манипуляциям — она лежала на операционном столе, к каждой руке была подсоединена капельница. От затылка Амелии к небольшому серому ящику на столе тянулся тонкий проводок. На ящике лежал еще один свернутый в кольцо шнур для подключения. Марти сидел на стуле у двери. Когда я вошел, он поднялся мне навстречу.
— А где доктор? — спросил я.
— Aqui![7] — оказалось, он шел следом за мной. — Вы достали нужную бумагу?
Я протянул ему доверенность. Он внимательно изучил бумагу, сложил ее и сунул в карман.
Врач взял Амелию за руку, потрогал тыльной стороной ладони ее щеку, потом положил ладонь ей на лоб — странный, по-матерински заботливый жест.
— Должен вас предупредить — это будет не очень просто.
— Просто? Да я треть жизни провел…
— В подключении, si[8]. Но не с теми, кто никогда не бывал подключен. И не с теми, кого вы любите. — Доктор указал мне на стул: — Возьмите вон тот стул и усаживайтесь.
Пока я пододвигал стул, Спенсер копался в ящиках стола.
— Закатайте рукав.
Я сделал, как он велел. Спенсер чисто обрил участок кожи у меня на руке, набрал что-то в шприц и ввел мне.
— Что это — какой-то транквилизатор?
— Не совсем. В принципе, успокаивающий эффект будет, как от транквилизатора. Это средство поможет сгладить шок, впечатление от первого контакта.
— Но я десятки раз вступал в первый контакт.
— Да, но тогда ваши армейские врачи полностью контролировали вашу… как это? Систему кровообращения. Вам вводили лекарства тогда — значит, и сейчас вам нужно ввести его.
Лекарство меня слегка пришибло. Спенсер услышал мой резкий вдох и спросил:
— Listo?[9]
— Ничего, продолжайте.
Он развернул провод и подсоединил его к моему имплантату — раздался сухой металлический щелчок. Ничего не случилось. Тогда он повернул тумблер переключателя на сером ящике.
Амелия неожиданно повернула голову и посмотрела на меня — я ощутил знакомое чувство двойного видения, я смотрел на нее и одновременно видел самого себя. Конечно же, для Амелии это ощущение не было таким знакомым, и я сразу же почувствовал ее испуг и растерянность. «Держись, милая, это просто!» Я попытался показать ей, как надо разделять две разные картинки — мысленная уловка, это не труднее, чем расфокусировать обычное зрение. Амелия быстро сориентировалась, успокоилась и попыталась что-то сказать.
«Не нужно придумывать для этого слова, — я передал ей свои ощущения. — Просто подумай о том, что ты хочешь сказать».
Амелия попросила, чтобы я потрогал свое лицо, потом погладил рукой по груди, по бедрам, по гениталиям.
— Девяносто секунд, — сказал доктор. — Tenga prisa[10].
На меня накатила волна восхищения от новизны чудесных открытий. В чем-то это было похоже на прозрение слепого, но не совсем — как будто ты полжизни носил, не снимая, очки с очень темными стеклами, причем одно стекло было полностью черным, и вдруг оказалось, что очков больше нет. И мир вокруг сделался изумительно прекрасным, полным насыщенных, ярких красок.
Я мысленно сказал Амелии: «Я боюсь, что ты привыкнешь к этому». — «Это как будто иной способ
