ушел исполнять заказ.
— Надеюсь, тебя не выгонят с военной службы, — сказал Риза и перевел на мой счет стоимость всего кувшина риохи.
— Разве что когда Портобелло запретят законом.
— Они не сказали, когда Блейз выпишут? — спросил Марти.
— Нет. Невропатолог посмотрит ее только завтра утром. Она мне перезвонит.
— Пусть бы она позвонила еще и Хайесу. Я сказал ему, что с ней как будто все в порядке, но он все равно нервничает.
— Это он-то нервничает!
— Хайес знает Амелию дольше, чем ты, — резонно заметил Франклин.
— Ты погулял по Гвадалахаре? Как тебе тамошние злачные места? — поинтересовался Риза.
— Я просто немного побродил по городу. Не ходил ни в старый город, ни на окраины — не знаю, как там их называют.
— «Tlaquepaque», — подсказал Риза. — Я как-то раз провел там целую неделю. Наприключался вдоволь.
— Давно вы с Блейз вместе? — спросил Франклин. — Надеюсь, мой вопрос тебя не обижает?
Он, конечно, хотел сказать не «вместе», а совсем другое слово.
— Мы близки уже три года. И еще пару лет до этого были просто хорошими друзьями.
— Блейз была его научным консультантом, — добавил Марти.
— По докторской диссертации?
— Кандидатской, — поправил я.
— Понятно… — сказал Франклин и чуть улыбнулся. — Ты заканчивал Гарвард…
Джулиан подумал, что только такой сноб, как Франклин, мог произнести это с оттенком жалости в голосе.
— Сейчас, наверное, ты спросишь, добропорядочные ли у меня намерения? Ответ такой: у нас нет никаких намерений. И не будет до тех пор, пока я не уволюсь с военной службы.
— И сколько тебе еще осталось?
— Пока война не закончится. Может, еще лет пять.
— Блейз будет уже пятьдесят.
— Если точно, то пятьдесят два. А мне — тридцать семь. По-моему, это волнует тебя больше, чем нас с ней.
— Нет, — сказал он. — Может, это волнует Марти? Марти глянул на него исподлобья.
— Что вы будете пить?
— То же, что обычно, — Франклин продемонстрировал дно своей чайной чашки. — Давно ли это было?
— Я желаю вам обоим только добра, — сказал Марти. — Ты знаешь это, Джулиан.
— Восемь лет? Или девять?
— Господи, Франклин! Ты что, в прошлой жизни был терьером? — Марти потряс головой, как будто хотел очистить ее от грустных мыслей. — Все это закончилось еще до того, как Джулиан перешел в наше отделение.
Появился официант, принес вино и три бокала. Почувствовав напряженность за столом, смышленый парень разливал вино по бокалам так долго, как только мог. Мы все следили за ним, не говоря ни слова.
Потом Риза сказал:
— Ну, так что там насчет этих салонов с девочками?
Невропатолог, который на следующее утро пришел осматривать Амелию, был слишком молод и вряд ли имел достаточную квалификацию хоть в какой-то области медицины. У него была жиденькая козлиная бородка и прыщавая кожа. В течение получаса лекаришка задавал Амелии одни и те же простенькие вопросы, то и дело повторяясь.
— Где и когда вы родились?
— В Стурбридже, штат Массачусетс, двенадцатого августа тысяча девятьсот девяносто шестого года.
— Как звали вашу мать?
— Джейн О'Баниан Хардинг.
— В какой школе вы учились?
— В начальной школе Натан Хэйл, в Роксбури. Он помолчал, потом сказал:
— Сперва вы говорили — в Стурбридже.
Амелия глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
— Мы переехали в Роксбури в две тысячи четвертом году. Или в две тысячи пятом.
— Ах вот как. А где вы получали высшее образование?
— В высшей школе математических наук доктора Джона Д. О'Брайена.
— Это в Стурбридже?
— Нет, в Роксбури! И в среднюю школу я ходила тоже в Роксбури. Что вы себе…
— Какой была девичья фамилия вашей матери?
— О'Баниан.
Он что-то записал в своем блокноте, потом проронил:
— Так, хорошо. Встаньте.
— Что?
— Встаньте с кровати, пожалуйста. Встаньте! Амелия села на постели и осторожно опустила ноги на пол. Она прошла, пошатываясь, пару шагов, придерживая сзади полы больничного халата-распашонки, на котором не было ни пуговиц, ни завязок.
— Голова кружится?
— Да, немного. Конечно, кружится!
— Поднимите, пожалуйста, руки.
Амелия сделала, как он велел, и полы халата разъехались в стороны, обнажив ее спину.
— Славненькая у тебя попка, малышка! — прокаркала старушенция с соседней койки.
— А теперь закройте глаза и медленно сведите вместе вытянутые пальцы, чтобы они соприкоснулись.
Амелия попробовала — и промахнулась. Она открыла глаза и увидела, что промахнулась больше чем на дюйм.
— Попробуйте еще раз, — сказал «невропатолог».
На этот раз пальцы соприкоснулись. Доктор снова записал что-то в блокнот.
— Вот и все. Вы свободны.
— Что?
— Вы выписаны. Можете идти домой. Не забудьте захватить свою рационную карту на проходной.
— Но… Разве меня не осмотрит врач? Я имею в виду настоящий врач.
Он покраснел, как рак.
— Вы что же, думаете, я — не врач?
— Да. Разве это не так?
— У меня хватает образования на то, чтобы вас выписать. И вы выписаны, — прыщавый развернулся и ушел.
— А что с моими вещами? Где моя одежда? Он лишь пожал плечами и скрылся за дверью.
— Поищи в третьем шкафчике, лапушка. Амелия проверила все шкафчики, один за другим.
Дверцы открывались туго, с противным громким скрипом. Внутри были только тощие стопки простыней и больничное белье, но ничего похожего на кожаную дорожную сумку, которую Амелия брала с собой в Гвадалахару.
— Похоже, кто-то их унес, — предположила другая старушка. — Наверное, тот черномазый
