Когда мы увидели детей, мы, разумеется, прекратили все работы и сразу же вызвали массированную медпомощь. Мы принялись разгребать завалы, тщетно выискивая уцелевших в этой бойне. Местная медицинская бригада — brigada de urgencia — сразу же стала нам помогать.
Мы с Барбу разбили свои группы на поисковые партии, которые должны были проверить две трети площади разрушенного здания. Группа Дэвида должна была заняться оставшейся третью, но потрясение от несчастного случая совершенно выбило его людей из колеи. Большинство механиков из группы Чарли никогда в жизни не видели убитых людей. Они совсем растерялись, придя в ужас при виде такого количества растерзанных, искалеченных детских трупов — белая цементная пыль смешалась с кровью и превратилась в серо-бурую грязь, превратив изуродованные маленькие тела в бесформенные серые комки. Два солдатика застыли в мертвой неподвижности — их механики потеряли сознание. Остальные солдатики группы Дэвида бесцельно бродили среди завалов, не обращая внимания на приказы Дэвида, которые, впрочем, тоже были не особенно четкими и согласованными.
Я и сам двигался замедленно, словно во сне — настолько меня потрясла бессмысленность и неестественность случившегося. Тела мертвых солдат на поле боя — достаточно тяжелое зрелище. Тяжело смотреть даже на одного-единственного мертвого солдата. Но это… Это превосходило всякие границы моего понимания. А кровавая бойня еще только начиналась…
Рев моторов большого боевого вертолета всегда пугает и настораживает — вне зависимости от того, что этот вертолет везет. Когда в небе показался вертолет с бригадой медиков, из толпы начали в него стрелять. Как потом выяснилось, пули отскочили от бронированной обшивки вертолета, не причинив никакого вреда. Но автоматические системы защиты вертолета мгновенно определили, откуда стреляют, и открыли ответный огонь — в результате погиб человек, который стрелял, прячась за рекламным щитом, и еще один, стоявший рядом с ним.
Мощный лазер вертолета, поразивший стрелка, произвел на собравшихся неизгладимое впечатление — человек буквально взорвался, разлетелся на куски, словно упавший на землю перезрелый плод. В толпе закричали: «Убийцы! Убийцы!», и уже в следующую минуту разъяренная толпа прорвалась через полицейские кордоны и набросилась на нас.
Мы с Барбу сразу же выстроили своих людей в оборонительный периметр и стали рассеивать в толпу спутывающую паутину — клубы неоновых нитей, которые мгновенно утолщались, превращаясь в веревки в палец толщиной, и связывали всех, на кого попадали. Поначалу это подействовало — паутина была липкая, как суперклей. Первые несколько рядов наступавшей толпы запутались в ней и не могли больше двинуться с места. Они бились в паутине, словно мухи. Но это не остановило напиравшую сзади толпу — люди опрокинули своих несчастных товарищей и пошли прямо по их телам, стремясь добраться до нас.
Ошибка нашей тактики обнаружилась уже в следующие секунды — сотни людей, спутанных прочными нитями, погибли, раздавленные напиравшей обезумевшей толпой. Крики раненых и умирающих смешались с яростными воплями нападавших и слились в один невообразимый, жуткий вой. Мы стали разбрасывать во все стороны гранаты с тошнотворным и слезоточивым газом, но это почти не замедлило натиска толпы. Еще больше людей упало и было растоптано в страшной давке.
Бутылка с «молотовским коктейлем» разбилась об одного из солдатиков группы Барбу, и он мгновенно превратился в огромный факел — пылающее воплощение поражения и беспомощности. На самом деле солдатик был всего лишь на мгновение ослеплен. Вслед за самодельной гранатой началась беспорядочная ружейная стрельба, застрекотали пулеметы, в пыли и дыме засверкали вспышки двух лазеров. Я видел, как ряды мужчин и женщин падают, подкошенные пулями их собственных пулеметов… Тут поступил приказ координатора:
— Уничтожьте кого-нибудь из стрелков!
Обнаружить источники лазерного огня было очень просто, но люди подхватывали оружие из рук погибших стрелков и снова продолжали стрелять. Первый убитый мною человек — совсем мальчишка — был из тех, кто подобрал лазер и стрелял стоя, навскидку. Я целился мальчишке в колени, но внезапно его кто- то толкнул в спину — и моя пуля попала пареньку в грудь, разорвав ему сердце. После всего остального, что сегодня произошло, эта несчастная случайность окончательно меня доконала — я впал в ступор.
У нашего новенького, Пака, тоже поехала крыша — только в другую сторону. Его охватило боевое безумие берсеркера. На Пака попытался вскарабкаться какой-то человек с ножом — наверное, хотел выбить солдатику глаза, хотя это было заведомо невозможно. Пак схватил человека за ногу, встряхнул, как тряпичную куклу, и вышиб ему мозги, стукнув о груду кирпича. А потом швырнул изломанное, неживое тело в толпу. После чего Пак ринулся в гущу людей, как обезумевшее механическое чудовище, и принялся пинать и молотить кулаками во все стороны, забивая людей до смерти. Это выдернуло меня из шокового состояния. Когда Пак никак не отреагировал на мои приказы, я обратился к координатору, требуя его дезактивировать. Пока они там управились, расходившийся Пак успел уложить больше десятка людей, и на его внезапно замершего в неподвижности солдатика навалилась разъяренная толпа, колотя по броне обломками кирпича.
Это было похоже на картину ада, как его описывал Данте: повсюду валялись искалеченные, окровавленные тела, тысячи людей метались в клубах ядовитого дыма, охваченные диким ужасом и отчаянием, ослепленные слезоточивым газом, корчились в спазмах неудержимой рвоты. У части моего Я голова шла кругом от невыносимого ужаса, мне хотелось развернуться и бежать отсюда, самым надежным способом — просто потеряв сознание — и пусть беснующаяся толпа рвет на куски этого чертова солдатика. Но моя группа тоже была не в лучшем состоянии, а я не мог бросить их — это было бы предательством.
Координатор велела нам выбираться из толпы, возвращаться обратно на площадь, откуда нас заберут так быстро, как только получится. Мы могли бы улететь прямо отсюда, поскольку толпа вокруг нас изрядно поредела, но не хотели снова раздражать народ видом летунов и боевых вертолетов. Так что мы просто подобрали четырех обездвиженных солдатиков и отступили, непобежденные, сохраняя боевые порядки.
По пути я сообщил координатору, что собираюсь подать рапорт об отчислении Пака из действующей армии в связи с психологическим несоответствием — и это самое малое, что он заслужил. Координатор, естественно, услышала и мои настоящие мысли, не оформленные в слова: «Этого ублюдка надо отдать под трибунал за убийства, как военного преступника. Но это, увы, невозможно».
Я, конечно, все это понимал, но сказал только, что не желаю больше видеть его в своей группе, даже если из-за этого отказа на меня будет наложено служебное взыскание. Остальные ребята в группе тоже порядком от него натерпелись, хватит. Чего бы ради его ни впихивали в нашу дружную семью, сегодняшние действия Пака убедительно доказали, что нельзя было этого делать.
Координатор сказала, что будут учтены все обстоятельства дела, в том числе и моя собственная эмоциональная неуравновешенность во время этого заявления.
И мне приказали сразу же после отключения явиться на беседу к психологу. Неуравновешенность? А как, интересно, я должен был бы себя чувствовать после соучастия в массовом убийстве?
Впрочем, поразмыслив, я решил, что ответственность за массовую бойню лежит все же не на нас. Мы сделали все, чему нас учили на тренировочных занятиях, применили все свое умение для того, чтобы свести потери к минимуму. Но вот смерть одного конкретного человека — того мальчишки, которого я застрелил… Я никак не мог перестать об этом думать. Сосредоточенный взгляд мальчишки, который целился и стрелял, целился и стрелял… Мой прицел, скользнувший с его головы к коленям, и — в то самое мгновение, когда я нажал на курок — мальчишка раздраженно нахмурился оттого, что его толкнули. Колени паренька ударились о мостовую как раз тогда, когда моя пуля разорвала его сердце, и еще мгновение на его лице сохранялось то же недовольное выражение. А потом он упал вперед и умер прежде, чем его лицо соприкоснулось с землей.
В это мгновение во мне тоже что-то умерло. Невзирая на чуть запоздавшее вливание коктейля успокаивающих лекарств. Я знал, что есть только один способ избавиться от этого кошмарного воспоминания.
Но Джулиан ошибался. Первое, что сказал ему психотерапевт:
— Как вы знаете, мы можем выборочно стереть некоторые воспоминания. Мы можем заставить вас забыть о том, что вы убили этого мальчика, — доктор Джефферсон был чернокожий, лет на двадцать
