старше Джулиана. Разговаривая, он теребил клочок седой бородки. — Но это не так просто, как могло бы показаться. Некоторые чувственные ассоциации убрать мы не сможем, поскольку просто невозможно отследить все нейроны, задействованные в этих переживаниях.
Я, наверное, и не хотел бы это забыть, — проронил Джулиан. — Теперь это часть меня. Хуже я стал от этого или лучше — не знаю.
— Не лучше — и вы сами это понимаете. Если бы вы были человеком такого склада, который может, не задумываясь, убить кого-нибудь и пойти дальше, армейское командование направило бы вас в группу охотников и убийц.
Они сидели в обшитом деревянными панелями уютном кабинете психотерапевтического отделения в Портобелло. Стены кабинета были украшены яркими национальными орнаментами и шерстяными ковриками. Джулиан не сдержал внезапного порыва и потрогал грубую шерсть одного из ковриков.
— Если даже я забуду об этом, парнишка все равно останется мертвым. Это как-то неправильно.
— Что вы имеете в виду?
— Это мое горе, мой грех. Он ведь был всего лишь ребенком, который попал в…
— Джулиан, у него было оружие, и он поливал огнем все вокруг. Возможно, убив его, вы тем самым спасли множество других жизней.
— Не наших жизней. Мы-то были здесь в безопасности.
— Хорошо, вы спасли жизнь многим мирным людям. И вряд ли вам пойдет на пользу, если вы будете думать о нем как о невинном, беспомощном ребенке. У него было опасное оружие, и он не контролировал своих Действий.
— Я тоже был вооружен. И я контролировал свои Действия. Я целился так, чтобы только вывести его из строя.
— Тем больше оснований для вас не обвинять себя понапрасну.
— Скажите, вы когда-нибудь кого-нибудь убивали. — Джефферсон покачал головой — одним быстрым движением. — Тогда вы этого не поймете. Это все равно что потерять девственность. Ладно, можно уничтожить память о событии, но от этого девственность не возвратится. «Чувственные ассоциации», как вы говорите, никуда не денутся. А может, я почувствую себя еще больше испоганенным? Если не смогу проследить эти ощущения до причины, их вызвавшей?
— Могу только сказать, что у некоторых людей это срабатывает.
— Ага… У некоторых — но не у всех, так?
— Не у всех. Медицина — наука не точная.
— Тогда извините, доктор, — я отказываюсь от подчистки памяти.
Джефферсон полистал бумаги, лежащие у него на столе.
— Вам могут и не позволить отказаться.
— Я могу ослушаться приказа. Это не бой. А от нескольких месяцев в тюрьме для военных мне ничего не сделается.
— Все не так просто, как вам кажется, Джулиан. — Доктор принялся перечислять, загибая пальцы: — Во-первых, в тюрьме для военных вы вполне можете погибнуть. Солдат-пехотинцев отбирают по агрессивности, а механиков они не любят. Во-вторых, тюремное заключение может стать началом катастрофы в вашей служебной карьере. Неужели вы думаете, что в Техасском университете будут рады предоставить работу бывшему зеку, да еще и чернокожему? И в-третьих, вы, возможно, и не имеете права отказаться от лечения. Потому что у вас выявлены стойкие суицидальные тенденции. И я могу…
— Разве я хоть раз заикнулся о самоубийстве? Когда же это?
— Возможно, и никогда, — доктор взял нижний листок из стопки и подал Джулиану. — Вот, посмотрите, это — ваш личностный профиль. Прерывистая линия показывает средний уровень значений для мужчин вашего возраста, в год их призыва в армию. Посмотрите на высоту столбика над «Су».
— Это основано на каких-то письменных тестах, которые я проходил пять лет назад?
— Нет, здесь учитывается совокупность многих факторов. Армейские тесты, данные клинического наблюдения, начиная с детского возраста.
— И на основании этих данных вы имеете право подвергнуть меня медицинским процедурам без моего согласия?
— Нет. На основании того, что я — полковник, а вы — сержант.
Джулиан подался вперед.
— Вы — полковник, который давал клятву Гиппократа, а я — сержант с докторской степенью по физике. Неужели мы не можем хоть немного поговорить как интеллигентные, образованные люди?
— Прошу прощения. Продолжайте.
— Вы предлагаете мне пройти лечение, после которого, возможно, у меня сильно пострадают память и интеллект. Могу ли я быть уверенным, что после такого лечения смогу, как прежде, заниматься наукой?
Джефферсон помолчал немного, потом сказал:
— Да, лечение может повредить вашу память — но вероятность этого невелика. А если вы убьете себя, то уж точно никакой наукой заниматься не сможете.
— Ради бога, доктор! Я не собираюсь себя убивать!
— Хорошо. А теперь подумайте — что, по-вашему, говорят в подобных случаях потенциальные самоубийцы?
Джулиан постарался сдержаться и сказал, не повышая голоса:
— Что же, доктор, выходит? Если бы я заявил: «Да, конечно, я собираюсь это сделать», тогда вы сочли бы меня нормальным и отпустили домой?
Психиатр улыбнулся.
— Хороший ответ! Но, понимаете, так может сказать и потенциальный самоубийца, скрывающий свои намерения.
— Разумеется. Что бы я ни сказал — вы можете счесть это лишним доказательством психического расстройства — если убеждены, что я действительно болен.
Доктор порассматривал свою ладонь и наконец изрек:
— Послушайте, Джулиан… Видите ли, я просмотрел в подключении вашу запись и точно знаю, что вы ощущали, когда убили этого мальчика. Можно сказать, я был тогда с вами. Я был вами.
— Я знаю.
Врач отложил в сторону папку с делом Джулиана и взял маленькую белую коробочку с таблетками.
— Это умеренный антидепрессант. Попробуйте попринимать его пару недель, по одной таблетке после завтрака и после обеда. Таблетки никак не повлияют на ваши умственные способности.
— Хорошо.
— А потом придете ко мне на прием… — доктор полистал календарь, — скажем, девятого июля, в десять утра. Я подключусь вместе с вами и задам вам некоторые вопросы. Вы ничего не сможете от меня утаить.
— И если вы решите, что я сумасшедший, то пошлете меня на подчистку памяти?
— Посмотрим. Пока я не могу ничего обещать. Джулиан кивнул, взял коробку с таблетками и ушел.
Я мог бы соврать Амелии, мог сказать, что это обычная врачебная проверка. Я съел одну таблетку и заснул: Сон был глубокий, без сновидений. Наверное, я буду их принимать, как сказал врач — раз они не повредят моим умственным способностям.
Поутру я чувствовал себя уже лучше, уныние меня оставило, и я даже продумал целую речь в защиту самоубийств — наверное, готовясь к беседе с доктором Джефферсоном. В подключении я действительно не смогу ему соврать. Но, может быть, мне удастся договориться насчет временного «лечения». Возражения против самоубийства подобрать совсем несложно: не говоря уже о впечатлении, которое это произведет на Амелию, моих родителей и друзей, самоубийства в армии дело довольно обычное, и они совершенно ничего не меняют. Армия запросто может найти новобранца моего роста и веса и снабдить моего солдатика новыми мозгами. Даже если бы я преуспел в своих намерениях и, сводя счеты с
